Море и мы

Распростертый на песке человек смотрел на женщину, прикованную к скале. В лучах высокого солнца она было невыносимо прекрасна. Юта вяло мотнула головой – по ее ноге ползла какая-то мелкая морская тварь, щекоча голень и заставляя вздрагивать. Прилив. Когда прилив, всегда так… А море было серым, зеленоватым даже – темно-зеленым, с хриплым смешком подумала Юта. Какая-то молодка из зевак боязливо на нее покосилась – видимо, решила, что Юта сошла с ума – и отошла, почти отбежала в сторону. Темно-зеленое море, вобравшее в себя всю яркость глаз двести первого потомка древнего драконьего рода, темно-зеленое море, погубившее дракона. Море. Не связывайся с морем и тварями морскими. Пророчество, Арман, пророчество-о… Волны наползали и наползали на лежавшего навзничь умирающего дракона; песок вокруг него давно перестал быть красным и даже розовым, а тонкий бледный профиль, омытый соленой водой, казался еще белее на фоне потемневших мокрых волос. Горгулья, он ведь сейчас умрет, подумала Юта. - Отвяжите меня, - крикнула она, повернув голову в сторону гомонящей толпы, и криво усмехнулась, - пир отменяется, распускайте оркестр. И ради всего святого, кто-нибудь, позовите лекаря. *** Арман поправлялся долго, мучительно долго. Ту, первую ночь она провела у его кровати – скрутилась, как кошка, где-то в ногах да так и заснула. Боялась – вдруг она проснется, а он нет? Обошлось. Арман проснулся. И продолжал исправно просыпаться на протяжении двух недель; а на исходе третьей Арман заговорил. - Живая, - сказал он с каким-то полудетским радостным вздохом. – Значит, не зря. - Молчи, клоун, - сказала Юта. И заплакала. Провокатор, горгульино отродье, гад чешуйчатый – ну вот для чего нужно было доводить до такого? Остина свергли тихо, мирно, можно сказать – полюбовно. Народ может простить многое. Народ простит и налоги, и неподобающее поведение, и акмалийских шлюшек в спальне королевы – но народ не простит обмана. Остин обманул. Остин поплатился. Все просто. Иногда не стоит плодить сущности. А Юта теперь королева. Да здравствует королева Юта Первая! Верховная судья. Верховная главнокомандующая. Верховная чего-то-там-еще-тысяча-наименований. Выкуси, Остин. Я никогда не буду вышивать. И дуэньи у меня не будет. Ни толстой, ни худой. Да чтоб вас всех Юкка сожрал, подумала королева Юта. *** - Знаешь, а я теперь часто думаю о пророчестве, - Арман разминал больную руку, складывал из пальцев замысловатые фигуры, пытаясь вернуть им былую ловкость. – Подозреваю, мы как-то не так его истолковали. - О, да ты думать, оказывается, умеешь, - едко проронила королева. – Странно, раньше ты подобным не увлекался. Новое хобби? Арман смерил ее цепким неласковым взглядом из-под черных бровей – в последние дни он все чаще и чаще смотрел на нее так. Юта как-то по-другому представляла себе их воссоединение; скажем так, там было больше нежности и понимания. Но до нежности ли, когда одна по уши в бумагах, а второй тоскливо смотрит на небо, исчерченное голубыми и зелеными облаками? - Ты стала другой, - сказал он. - Какой же? - Злой. Резкой. И самодостаточной, - он ловко поймал брошенную Ютой пустую чернильницу, - Словом, абсолютно другой. Королевой. Юта улыбнулась как-то печально. Кровь заговорила? Ютины пращуры были – всадники, захватчики, завоеватели. Не изнеженные белоручки – они брали упорством и нахрапом, где надо – жестокостью и насилием. Юта и сама такая. Теперь. - Меня приковал к скале собственный муж, который был моей первой любовью, а оказался сволочью. Что делать! Я теперь многодетная мать. У меня пара миллионов детей. И все на меня надеются. Положение обязывает… Так что там с пророчеством? Она мельком взглянула в зеркало – двадцать два, а на вид тридцать с гаком. Нос длинный и рот большой и тонкий. И в волосах седина – а вы постойте, постойте у скалы в ожидании твари морской… Арман молчал. На его смуглой шее смутно белел грубый шрам, оставленный зубами Юкки, и Юта подумала, что, вообще-то, за полгода человеческой принцессе не освоить драконий язык. *** Море было серым. Юта стояла, придерживая облепившую бедра юбку; ветер сегодня взбесился, ветер сегодня обещал шторм. Ветер развевал черные волосы Армана, отросшие за время болезни – теперь, с этими змеино-длинными прядями и горящими зелеными глазами, он был мало похож на обычного человека даже в людском своем обличье. Ему двести тридцать два, а тебе – почти на двести лет меньше. Он, наверно, деда твоего в пеленках видел. С высоты птичьего полета. Ты состаришься и умрешь, а он останется молодым, и на его лице появится разве что морщинка у рта. У тебя никогда не будет детей. А еще… - Меня нет в том пророчестве, - негромко сказала она. – Там есть твое счастье и твоя любовь. Так почему же ты решил, что это – я? Мы все ошибаемся. Я думала, что люблю Остина, ты – что меня. Но мы оба были неправы… Арман не отвечал; запрокинув голову, он смотрел в небо. На небо. Создание воздуха и огня, сын двух самых непокорных стихий. - Ты не ошиблась, - проговорил он раздумчиво. – Я нашел Прадракона, замкнул круг и победил Юкку. И все это – благодаря тебе. Я тебя действительно люблю… ты дала смысл моей жизни. Но… Он не договорил и качнул головой. Все и так было ясно. - Куда полетишь теперь? – спросила Юта тихо. Арман улыбнулся открыто – как-то совсем по-другому, не так, как раньше. - За море. Мир – интересная штука… а стихи можно сочинять и в дороге. Но знаешь, - он положил руки ей на плечи – каким-то совершенно милым, почти братским жестом, - если вдруг случится беда, выходи на башню и подожги факела. Я увижу и прилечу. Обещаю, Юта. Юта на секунду прикрыла глаза – а когда распахнула их, в небе изящно парил зеленый ящер. Огромные перепончатые крылья на секунду заслонили неяркое предгрозовое солнце; в его источающих жемчужный свет лучах парящий, как легкая бабочка, дракон был невыносимо, до боли прекрасен.