***
Ангелочек с крыльями из ткани, весь вымазанный блестками и с накрашенными глазками. Девчонки постарались на славу. И спектакль получился отличный. Ты так натурально порхал по импровизированной асфальтовой сцене, что я правда поверил… После бурных аплодисментов меня будто кто-то толкнул и шепнул «Подойди…». Пока я знал только твое имя, возраст и то, что ты из России. Быстренько распихав всех желающих поздравить тебя с первым актерским опытом, я приблизился и… не смог связать двух слов. Может дело в улыбке, может в том, как ты смотрел, но факт остается фактом. — Мм.Максим, ты… Твой открытый светящийся взгляд — глаза-в-глаза. — … классно выступил, — выпалил я и с позором сбежал. Это нереально странно. Что я попал в такой аут. С каким-то малолеткой. Пусть и таким обаятельным. Да и вообще смущает — раньше я такое только к девушкам испытывал. Эти мысли меня преследовали недолго. Ведь я был на свободе. Лагерь. Целых две недели. В шестнадцать лет это было равносильно вечности. И тогда я так и видел вокруг счастье витающее в воздухе, настоящее, неподдельное, глобальное. Теперь то мы уже так не умеем, теперь только отдельные искорки иногда, и по большей части реакция отравленной алкоголем или таблетками нервной системы. Но от этих эмоциональных фейерверков тоже иногда устаешь, поэтому вечера я проводил на самой дальней лавочке с кодовым названием «точка-сборки-психов-одиночек». И вот очередной мой побег от суеты. Ночь. Тепло дерева приятно греет спину. Пахнет соснами и чуть-чуть морем. Лежу и пялюсь в почти черное небо, на яркий диск луны и хитросплетения веток над головой. Наслаждаюсь одиночеством. И тут… — Апчхи! -, и какое-то тело шлепается на скамейку рядом с моей головой. Я слегка охренел от того, как жестоко меня вырвали из моего романтичного мирка, но решил сделать вид будто ничего не заметил. Просто закрыл глаза и подумал — может до человека дойдет, что нельзя так вторгаться в чужое пространство, и он уйдет. И можно будет спокойно продолжить мечтать дальше. Но нет же… — Антооон, -жалостливо тянет детский голос, — прости, что помешал. Можешь со мной поговорить, пжалстаа… Подумал, что неплохо бы выяснить, кто это у нас такой вежливый, поэтому резко подорвался, развернулся и увидел… голубоглазого ангелочка, тебя. Я почему-то сразу сник, буркнул: — Привет, Максим. Чего хотел? , — с таким видом, будто ты, как минимум, разрушил мое личное счастье. И тут опять этот твой коронный взгляд. Я понял, сглупил. Выдавил доброжелательную улыбку: — Давай рассказывай! Ты улыбнулся в ответ, и начал тараторить о том, что тут тебе совершенно не с кем поговорить, что все воспринимают тебя как несмышленого малыша… С чего ты думал, что я тебя воспринимаю как надо, не понятно! Я слушал-слушал-слушал, отвечал и ловил себя на мысли, что мне действительно интересно. Так прошел час, потом полтора, два… Похолодало. Ветер с моря усилился. Ты начал ежится и натягивать рукава кофты на замерзшие ладони, сидел как нахохлившийся воробушек, но стойко продолжал болтать… Я полез в карман за сигаретами, и случайно задел мизинцем твои пальцы, вцепившиеся в скамейку. Ледяные. — Да ты замерз совсем, — закуриваю, и накрываю твою руку своей, грею, — пойдем уже в корпус. — Не хочу, и мне не холодно, — капризно надулся. — Нет пойдем, а то заболеешь, положат тебя в изолятор, и не сможем с тобой больше так сидеть. — А ты разве согласишься еще? -, опять этот свет во взгляде. — Конечно, только если сейчас мы пойдем спать. Хмуришься. — Ладно, так уж и быть, но завтра я буду ждать тебя здесь.***
Всю ночь я прокручивал в себе эти ощущения холодной кожи под пальцами. Что-то было не так. Сердце начинало частить и глухо долбиться о ребра. Подозрительно. Сон накатил только под утро, смазанный, нечеткий. Открыл глаза — головная боль как после пьянки, похмелье в виде ледяного покалывания левой ладони… Ты бежишь на пляж… Я плетусь где-то в конце, и через спины в разноцветных майках и футболках пытаюсь увидеть тебя — сверкают голые пятки, острые локти рассекают воздух, и сейчас ты улыбаешься, я знаю. Почему меня это так заботит, уже не задумываюсь. Расстилаю полотенце и падаю на него, прям как есть, в джинсах, на раздевание уже нет сил. Вырубает. Окончательно и бесповоротно. Из забытья меня вытряхивают капли воды, отовсюду летящие на мой голый, уже слегка подгоревший живот, злобно шиплю, щурюсь от полуденного солнца. Бляяя кто бы мог подумать?! Опять ты — дико ржешь, и отряхиваешь растрепанные мокрые волосы прямо надо мной. Щенок! Ну я тебе сейчас устрою! Хватаю за тонкую лодыжку, дергаю, валишься в песок, который тут же липнет к мокрой коже. Ты не остаешься в долгу — со всей дури пинаешь меня ногой… Мы барахтаемся как дети в песочнице, оставляя небольшие синяки и ссадины, пока нас не разнимают вожатые. Мы стоим, опустив глаза, и как всегда повторяем хором наизусть заученный текст: — Извините. Больше такого не повторится Но они в бешенстве выплевывают: — Сегодня никакой дискотеки. После ужина сразу идете в корпус СПАТЬ! Сидим рядом плечом к плечу — я даже чувствую, что ты шершавый от песчинок — смотрим как весело брызгаются и сходят с ума в воде наши ребята…купания нас тоже лишили… — Макс, это все ты виноват! — Драться первый не я полез! Запах обиды витал в воздухе. Отодвигаешься. Молчишь. Ну и молчи. Так мы и не разговаривали до вечера. После ужина, как и обещались, нас закрыли в корпусе.***
Жили мы в разных комнатах. Я тут же свернул в свою, выключил свет, на ощупь добрался до постели, схватил первые попавшиеся шорты из сумки, прятавшейся под кроватью, быстро переоделся и залез под одеяло. Наказание оказалось в тему. Меньше всего мне бы сейчас хотелось кого-то видеть. Мне надо подумать. Переосмыслить. Понять. Но — это уже входит в привычку — ты осторожно просачиваешься в комнату, глаза, привыкшие к темноте, различают твой силуэт на фоне светлой стены. — Можно? — Заходи раз пришел, — равнодушно. — Я хотел извиниться. Теперь вот ты тут сидишь… из-за меня. — Ничего… страшного. Падай вон на димкину кровать. Все равно делать больше нечего. А мы и так собирались поговорить. Вчера, помнишь, я обещал? — Да, — и кажется. краснеешь (?!). Да нет, мало ли, что привидится в полумраке. Потом быстро продолжаешь: — Знаешь, я вот чем хотел с тобой поделиться. — Валяй, я весь — внимание. — Я, кажется, влюбился, — каждый слог все тише. — Ооо первая любовь-морковь. Все дела. И кто она? — улыбаюсь. Для меня это уже пройденный этап жизни, и я за секунду прокрутил в голове все варианты советов, которые раздавал своим менее удачливым друзьям… Ответ чуть не довел меня до истерики. — Не она, он. — ты смущенно опускаешь глаза, сворачиваешься клубком как ежик, готовый защищаться. Я от такого признания аж подорвался. Так — я вспомнил все, что знал о толерантности, в первую очередь. Во-вторую, прикинул какова вероятность встречи с геем, который не боится в этом признаться, в те-то времена. А в-третью, меня сгубило любопытство. — Ладно, тогда другая формулировка — кто он? — я старался не дышать так часто, не выдавать своего волнения, впервые такое. — Ты, Антон… — прошелестело с соседней кровати. Меня как ледяной водой окатило. Кусочки паззла резко встали на свои места. И вот опять сердце рвется, больно-сладко, и немеют пальцы на левой руке. Смотрю — лежишь, свернулся, закрылся, будто я сейчас ударю. — Макс, я… — ты не даешь договорить, подскакиваешь и пытаешься бежать. Я догоняю, ловлю, вжимаю в стену, ты упрямо смотришь вниз и пытаешься вырваться. Не пускаю. Уже просто тихо дрожишь… и я вижу как слезинка скользит по щеке. Внутри все сжимается. И я понимаю, что хочу… прижаться прямо сейчас к твоим губам своими. Все остальное стало вдруг неважным, совсем не значимым. Провожу рукой по коже, стираю влажную дорожку, беру за подбородок и заставляю поднять взгляд. — …понял. Все. Идем сюда, — веду его к кровати, обнимаю, садимся. Опять молчание. Ты такой хрупкий, тонкий. Легко разбить. Поэтому я стараюсь не спугнуть. Прижимаю тебя к себе чуть сильнее, и шепотом на ухо: — Хочешь, я тебя поцелую? Непонимание. Страх. Я все вижу. — М… У тебя еще не было, да? Теперь я уже отчетливо вижу твой стыдливый румянец на щеках. Молчишь. Только придвигаешься еще на миллиметр ближе. — Не страшно. Я научу. — куда в этот момент, блять, испарились мои мозги, не знаю. Глажу тебя по спине, по бокам, чувствую все выпирающие косточки. Голова кружится от переполняющего ее хмеля ощущений. О придумал как, чтоб не боялся — укладываю тебя, ложусь рядом. Опять это непонимание, но ты подчиняешься. Накрываю нас одеялом с головой. Ты так часто дышишь, ребра ходят ходуном под моими руками. Я двигаюсь выше — по плечам, по шее… Зарываюсь в светлые прядки. — Закрой глаза, — закрываешь. Я почти ничего не вижу… Сейчас только твой запах, такой сладкий, манящий, невинный… Предательски заныло внизу живота. Я не могу больше сдерживаться, притягиваю тебя совсем близко… и… Просто. Ты. На. Моих. Губах.