Браслеты

Меня уронили на кровать, при чем, довольно неаккуратно. — Эй, полегче, сукин ты сын! — прорычал было я, но тут о моё плечо тяжело «споткнулся» кулак Исполнителя. Я замял тираду, запутался в нитях суждений, и Влад удовлетворенно размял костяшки пальцев. — У меня голова трещит, будь потише, пожалуйста. Я кивнул из-под изношенного прищура. Фоукс кивнул в ответ, стянул с себя футболку, без особых размышлений швырнул её куда-то в комнату и рухнул рядом со мной, на кровать. — Ты меня сковал наручниками? — наконец-то уточнил я, поворачивая к нему лицо. — Да, — глухо отозвался Влад, утопающий лицом в подушке. — Зачем?! — Других способов дотащить тебя до дома я не нашел. — А зачем ты меня сюда тащил? — Потому что завтра мне надо разбираться с делом одного из ваших и без информатора мне там кирдык. — И? — И только притащив тебя к себе в квартиру, в свою кровать и в своих наручниках, я могу убедиться, что ты не будешь весь день пастись по феям. — С каких пор у тебя есть наручники? — руки за спиной уже затекали, но выворачивать плечевой сустав мне было жалко. Влад перевернулся на бок, опустил теплую руку мне на запястья. Боль поутихла. — Специально для этого случая приобрел. Нравятся? — Не очень. Это же полицейские, они жалятся, дебил! — Ты тоже. Жалишься. — Пока ты будешь спать сожру тебя к чертям. — Я не сплю, — Смерть покачал головой. — Я прослежу, чтобы ты спал. — Мразь. — Хватит шуметь, — пальцами он чуть мазнул по воспаленной коже, и я вздрогнул. — А то что? — Просто не надо, — тут Влад закрывает глаза и, кажется, выпадает. Я лежал, рассматривая его поношенное лицо в темноте комнаты. Глаза ловили слабый свет из щели между штор, от уличных фонарей и чужих окон, от уже восходящего постепенно солнца. Влад. Вообще-то он не подходит под нормы мужской красоты — временами какой-то нелепый и слишком перекошенный, как будто его долго били. Бился он неплохо, к слову, но я знал таких, как он. Они бывали пухленькими детишками в аккуратной, но не дорогой одежде, с блеском в глазах и тягой в знаниям. Забитые школой, сверстниками, обстоятельствами, такие начинали свою борьбу и лезли в драку уже намеренно. И этот полез. Как пить дать, заступался за кого-то, отбивал. И не так зря — наверняка же слыл героем всей школы. К 11-му классу чуть ли не каждая одноклассница жаждала завязать знакомство с раньше неказистым Левым, а теперь вполне раздавшимся в плечах и похудевшем в талии Влааа-адиком. Хотя, помнится, Рип отмечал, что до службы он был куда свежее и наивнее лицом, а мне уже достался тоскливый гуманист-Смерть — Фоукс. Жаль, у него на странице нет фотографий. Придется рыться в архивах основательнее… Губы дрогнули в усмешке. Гуманист. И меня жалеет ведь, тварь эдакую. Пьяного таскает, смотрит сквозь пальцы на то, что я давно сделал дубликат на ключ от квартиры и самовольно тут шастаю, пугаю соседей. Одна, кстати, была совершенно уверенна, встретив меня весенним утром, что мы тут открыли наркоманский притон, но я ей так улыбнулся, что она надолго утратила желание говорить вообще. А потом мы встретили её уже в тандеме с Летой — интилигентные молодые люди в шарфах и драповых пальто, обсуждающие поэзию Древней Греции. Еще и с кошкой. Умбра из-за своей излишней изящности вполне бы сошла за дворовую кису, так что соседка совсем сошла с ума, сопоставив мою сонную харю и эту случайную встречу. Смешно. Можно всё оправдать банально: я ему нужен для дела. Но тот же Рипер со мной так не возится, функционирует, мол, и ладно. Про простых Исполнителей вообще молчу. Дьявол, Фоукс, чтоб тебя, ржавый, ну почему не наручники из сексшопа? Они же явно не такие болезненные… Руку он, кстати, не убирал. Едва боль стрельнула в глубь кости, невесомое движение крапчатых пальцев уняло и успокоило. Я плюнул на всё и придвинулся ближе к своему невыносимому другу. Коснулся слегка губами ключицы. — Не смей. — Дай погреться, гопяра. — Погреться ли? — Ты всё равно ничего мне не сделаешь. Юркие пальцы нырнули, зарылись в мои волосы, но вопреки моей собственной привычке — рывка не последовало. Мою голову, как пустую башку марионетки из итальянского театра, направили ближе к себе, то есть, к нему. Склонили к голому, в бледных веснушках, плечу. Фоукс не открывал глаз и молчал, но я мало хотел его слов. Да и его крови. Было тепло. Неспешно шел день. За окном шумели машины, иногда слышались человеческие голоса. Ну и не только, полагаю, нелюди тоже частенько ползали под слабым светом октябрьского солнца. Может быть, не вампиры, но близко. Тех же оборотней никто не отменял. Мне не удавалось провалится в крепкий сон, не знаю, возможно из-за выпитого. Охмеление прошло и наступила фаза мыслительная. Нда, наверное, поэтому я редко пью. Незначительное количество алкоголя не опьяняет совсем. Большое — опьяняет на время, где-то на час, поэтому я обычно не просыхаю, если заваливаюсь в бар. А вот сейчас недопил. Дошел до размышлений. Хах, кстати, про нажраться в дрова, однажды в клубе за очередной феей обнаружил, что спирт мне подсунули паленый и обнаружил тем, что меня стошнило. Кровью, конечно. Она тогда страшно перепугалась — еще бы, типичный клубный мудак с слабым интересом выпытывает оценки, а потом начинает захлебываться в крови. Не своей, но ей то откуда об этом знать. Спасибо, умная, сумочку в лапы и сломя голову прочь. Чуть ноги себе не поломала, на такой-то шпильке. Я усмехнулся про себя. Влад спал. Уже минут десять как я вскарабкался на него, усевшись на острых бедренных костяшках. Нравится мне его лицо. Есть в нем что исконное. Изначальное. Фоукс похож на Смерть. Смерть на костре, на ратном поле; Смерть от пера под ребро, Смерть от шальной пули. Есть в нем нечто разрушительное — особенно, когда он злится. Он не замечает, но в такие моменты в нём словно зажигается пламя. Даже кожа, кажется, светится изнутри всеми огненными сосудами… Сейчас не заметно — он так же спокоен, как посмертная маска Данте. Только глаза изредко быстро бегают под тонкими веками и мелко дрожат золотистые ресницы. Я так же спокоен. Храню в памяти то, что на запястьях браслеты наручников и они больно жалят. Если дергаться, конечно. Или спать в них. Помнил, а значит просто наклонился к его лицу, совсем близко, не оставляя форы к отступлению. Еще с мгновение полюбовался бледным лицом в тусклых веснушках, а потом наклонился еще ниже, едва-едва касаясь губами нервного века. Зеленые глаза тут же распахнулись, и удивление в них быстро сменилось безмятежностью. Мне не хотелось говорить. Смерти тоже. Шерохаватость его ладони накрыла мою щеку, удерживая лицо и обжигая его собой. Наши дыхания смешались, беспорядочно и глухо. В висках застучала кровь. Мягкий поцелуй лег мне на скулу. Я тяжело провалился лбом к ему плечу, ощущая, как от этих таинств у меня кружится голова. Влад обнял меня и вместе со мною перекатился набок. В его руках было спокойно и очень тепло. Я, наконец-то, заснул.