Но ведь я буду рядом

      ты смеешься так звонко над тем, что остался один…       Он один. Он никому не нужен. Дом опустел. Больше не слышно звонкого смеха его сожителей, больше не дрожат под боком прибалты, не стоит сзади Беларусь, уговаривающая Ваню жениться на ней, не улыбается счастливо Украина… А Россия лишь падает на колени и звонко смеётся. «Да пошли они все!» — только и слышно от него уже который день. Яо никогда не видел его таким.       …дождь хлестал по щекам, бил ветер стёкла витрин.       Погода за окном полностью отражала внутреннее состояние Ивана. Деревья пригибались к земле, дождь стучал в окно как незваный гость. Яо казалось, он скоро выбьет стёкла из рам, но те оставались на месте, сколько потоки ливня не старались. Россия и Китай сидели за столом и наблюдали за ненастьем. Каждый держал по кружке давно остывшего чая. Никто даже не думал начинать разговор. Яо понимал, что Ване необходимо помолчать. Сейчас он переживает слишком тяжёлое время. Поэтому китаец лишь опускает взгляд и старается успокоить ноющее сердце. Скоро он снова будет смеяться и улыбаться «своему любимому Китаю» каждый день…       а я слышал, как внутри тебя бился хрусталь…       — Всё плохо! — Россия бьёт бутылку водки о пол, и та разлетается на множество мелких осколков. Затем сметает с полки хрустальный сервиз, подаренный кем-то из стран СССР ему на день рождения. Китай может только шокировано прикрывать рот рукой и распахивать глаза. Сейчас лезть под горячую руку этого медведя всё равно, что пытаться покончить с собой.       …пожалуйста, перестань пожалуйста, перестань       Яо крепко прижимает к себе любовника и целует его мокрое от слёз лицо. «Перестань, Ванечка, перестань, пожалуйста, милый мой…» — безудержно повторяет китаец. Он шепчет типичные слова утешения, пытается успокоить своего «большого ребёнка». Он никогда не видел, чтобы у него была такая истерика.       и всё в этом мире так странно. с каждым днем тебе всё холодней…       Ваня ёжится и сильнее закутывается в плед. По спине пробегают мурашки, и он постукивает зубами.       — Яо… — его голос не громче шёпота. — А т-тебе не кажется, что с их уходом в доме с-стало прохладно?       — Нет, по мне всё так же, — задумчиво отвечает тот. Он садится рядом и прикладывает руку к его лбу, — Ты не заболел, Ванюш?       Россия молчит.       …ушедший взглядом в себя, ты прячешься от людей…       Китай открыл самым большим ключом замок и слегка толкнул дверь. Только ключом таких размеров мог открываться дом Ивана.       — Ваня, я дома! — кричит Яо и обходит помещение в поисках хозяина. Последний оказывается в комнате. Завешенные шторами окна, несколько бутылок из-под алкоголя, разбросанная тут и там одежда… Что тут произошло, пока он был в своей стране?! — Вань, мне сказали, ты не отвечаешь на звонки и не выходишь из дома не то, что на прогулки, даже на саммитах не появляешься.       Китай опирается плечом о дверной косяк и ждёт ответа.       — Мне нечего там делать… — бурчание из-под одеяла.       Ван вздыхает, достаёт из кармана небольшую трубку, наполняет её опиумом и затягивается. Ему предстоит ещё много работы тут.       …а память твоя — на сердце якорь.       Ваня побледнел, его пухлые щеки впали, румянец пропал, как и жизнь в глазах, и он заметно потерял форму. Уже несколько дней он листает большой и толстый фотоальбом на ярко-красной обложке которой выведено большими жёлтыми буквами «СССР: большая и дружная семья». Россия не работает, не ест, не разговаривает ни с кем кроме Яо. Эта память о прошедших днях была таким тяжёлым грузом, балластом, который не давал двигаться дальше. Боже, он даже не знал какое сегодня число!..       но только не вздумай плакать, только не вздумай плакать…       Сколько это длится? Китай снова обнимает Россию и нежно гладит его по жёстким волосам. Он уже ничего не говорит. Знает, это бесполезно. Сейчас слёзы этой необъятной страны не унять.       — Вань, — говорит он через какое-то время. — Хватит. Достаточно слёз.       — А? — поднимает глаза Россия.       — Больше не вздумай плакать. Прошлое есть прошлое, его не вернуть. Ничто не вечно. Нужно идти вперёд. Достаточно нагрустился.       …память твоя — на сердце якорь…       Они лежат в одной постели спинами друг к другу. Оба не спят, думают о чём-то своём. Не слышно ни звука. Только их дыхания. Даже ветер за окном успокоился, а старые часы с кукушкой от Германии сломались ещё днём.       — Яо, — голос России прерывает звенящую тишину. Китаец поворачивает к нему голову, показывая, что он готов слушать. — Ты же тоже однажды уйдёшь от меня, да? Прямо как они.       Его голос даже не дрожит. Он спокоен и ровен. Впервые за все эти тяжёлые дни. Китай поворачивается к нему всем телом, обнимает, утыкается в тёплую большую спину и закрывает глаза.       — Рано или поздно все твои союзники уйдут. Как ушли они. Но ведь я буду рядом…  — шепчет он. Его ладони гладят широкую грудь Ивана, исследуют каждый сантиметр, будто впервые осваиваясь тут. Они чувствуют тепло друг друга вместе с этой близостью, которую, как когда-то казалось, потеряли. Им снова хорошо вдвоём.       И впервые за столь долгое время Ваня наконец-то спокойно закрывает глаза, погружаясь в глубокий спокойный сон.       Но ведь я буду рядом…       Он надолго запомнит эти слова.