Другая жизнь

Никто по-настоящему не знал, что такое счастье, пока не видели их, искрящиеся радостью. От них буквально исходили флюиды восторга, они были увлечены только друг другом, не замечая никого вокруг, а их взгляды были пропитаны любовь, желанием и упоением. И пока пьяный Деймон не рассказал всем, что его жена беременна, ведь он любил кричать обо всём хорошем в его жизни, а она стояла и скромно улыбалась, прижимаясь к нему. Это сложно, отказаться от всего хорошего. Особенно если и не знаешь ничего другого. От денег, от роскоши, от привычки ни в чем себе не отказывать. Он отказался. Он не думал и не взвешивал — а может? Нет. Решение было принято, и оно не обсуждалось. Для него весь мир поделился на две части — тех, кто поддерживал его поступок, и всех остальных. Первых оказалось намного меньше. У них не было пышной свадьбы, о которой обычно мечтают девушки. Не было своего жилья. Он пошел работать. Но работа без образования и супер возможностей… денег не хватало. Нужны были средства на лекарства, на аренду жилья, на еду, на транспорт. Бюджет молодой семьи трещал по швам. Он никогда раньше не задумывался, что такие, казалось бы, мелочи копятся в такие неподъемные суммы. Да, он научился считать каждую копейку. Но как же его это раздражало! А еще был быт. Рай в шалаше не подразумевал наличие прислуги. А он в жизни не вымыл и тарелки! И он мыл, убирал, готовил… он многому научился за это время. Но это многое было отнюдь не в радость. Его злила работа, напрягал режим постоянной экономии, раздражали домашние дела, и угнетало постоянно отсутствие свободного времени. А срывался он на ней, на той, которая, конечно же, поймет и простит. Они стали ругаться. Все чаще в её адрес вместо «люблю», звучало — «достала!». Его тянуло к привычной жизни. Со страшной силой хотелось всего того, что составляет жизнь вампиров. С ностальгией вспоминая свое существование, он завидовал другим вампирам, своим друзьям, которых он не видел вот уже 2 года и очень скучал по ним, своему брату. Их возможностям, их беззаботному веселью, их выборочной ответственности, когда можно думать лишь о себе, любимом… И он стал по-другому оценивать то, что было у него сейчас, поняв и прочувствовав, чем он за все это заплатил. Конечно, в свое время он мог гордиться красивым жестом — выпив лекарство от вампиризма! Особенно отрадно было осознавать, что любимая этот жест оценила. Только вот его нынешняя жизнь не была красивой. Она была реальной и тяжелой. Слишком тяжелой для него. Он был измотан, раздражен, зол на весь мир. И все чаще старался под любым предлогом бывать как можно дальше от скромной квартиры на окраине города, забывая о той, что ждала его дома. Устраиваемое с такой любовью, пусть и временное гнездышко, больше не казалось уютным и родным островком его личного счастья. Когда Деймона позвали на день рождения за город, Елена была на уже восьмом месяце. Ее не приглашали. А он и не вспомнил. Даже не потому, что ей нельзя было ехать — опасно с диагнозом: «угроза прерывания беременности». Нет. Просто ее присутствие рядом с ним заставляло помнить о том, что ради нее он по собственной воле отказался от этой жизни. Она же почти все время сидела дома. Ей тоже было скучно, грустно и… одиноко. Мало того, что она физически быстро уставала в таком состоянии, ведь с каждым днем незаметно и понемногу, несмотря на все запреты врачей, ей приходилось все больше и больше заниматься домашними делами самой, так ещё и отношения с мужем дали трещину. Она все принимала близко к сердцу, нервничала, её одним небрежно брошенным словом можно было довести до слез. Их общение свелось к минимуму. Она даже видела-то его не каждый день. Муж был или на работе, или с «друзьями»… Один из таких «друзей» заехал за ним, и ждал, пока он соберется. Оказалось, он не предупредил её, что уедет. Зная о приглашении больше недели, он не нашел времени ей об этом сказать. Или просто не посчитал это нужным… Он просто поставил её перед фактом. Причем, в последний момент. Как чужого, постороннего человека. «Друг» Деймона видел по глазам, как ей было больно. А когда она робко попыталась напомнить о том, что он обещал хотя бы эти провести выходные с ней, он не стал слушать, ушел на кухню. Ему было стыдно присутствовать при их разговоре. Но и там он слышал их голоса, обрывки разговора. Она плакала. Просила остаться. Он злился. Не хотел убивать выходные на уборку и готовку. Ведь делать-то все опять ему, ей же нельзя! Он винил её в этом. Она говорила, что он так редко бывает рядом, а ей не хватает его, повторяла, словно молитву, что любит, что он очень ей нужен. И что она не виновата в том, что все вышло так… Последние его слова… его «друг» запомнил их навсегда. Он кричал, что ненавидит такую жизнь, свою работу и… её. Больше он не говорил с женой. Он на нее даже и не смотрел. Его разозлила эта сцена. Она тихо произнесла: «прости», но он выскочил из квартиры, громко захлопнув дверь. Она даже не заметила присутствия «друга», когда он, оглушенный его словами, растерявшийся от подобной сцены, не предназначенной для посторонних, зашел в комнату, чтобы забрать его сумку, о которой Деймон забыл. Сжавшись в комок, она неподвижно сидела на краешке кровати и беззвучно плакала. Уже сидя в машине, «друг» пытался убедить Деймона вернутся, помириться перед отъездом, быть помягче… Ведь ей сейчас трудно. «А мне не трудно?! — закричал он. — Как же меня все это достало! У меня сил просто нет!» «Друг» не знал, что возразить. А ему и нечего было возражать, он то и не знает, какая необычная жизнь была у Деймона. И ему, бывшему вампиру, ведь и в самом деле пришлось «падать» ниже, в человеческую жизнь, столкнувшись с реалиями обыденности… А потом он достал телефон и отключил. «Сейчас проревётся и начнет звонить. Не хочу, чтобы она опять испортила мне весь отдых», — нехотя ответил Деймон на невысказанный вслух вопрос. И «друг» малодушно промолчал. День рождения мог оправдать все надежды. В том числе и его. Там действительно было много того, по чему он так скучал. Может быть, немного отвлекшись, он воспрянет духом, и у них снова все будет хорошо? Они вернулись через два дня. Он включил телефон, только когда машина подъезжала к его дому. Практически сразу раздалось пиликанье, извещая о пропущенных вызовах. «О… всего-то три! Что-то в этот раз мало». Его ехидства хватило ненадолго. Его жены не было дома. Вещи, телефон, даже те небольшие деньги, что он ей оставил, были. А ее нет… Панический звонок Деймона заставил его «друга» вернуться. Он просил его помочь. Все-таки он был на машине. Они обзвонили тех подруг, чьи телефоны он нашел в памяти ее мобильника. Объехали тех, чьи адреса он знал. Её нигде не было. Было видно, что ему страшно. Как заклинивший автомат, он без остановки и почти панически бормотал одно и тоже: «Она ушла». Все же, несмотря на всю свою злость, усталость, раздражение, представить свою жизнь без нее, он уже не мог. Когда знакомых адресов уже не осталось, они вернулись. Услышав, как он открывает свою дверь, из квартиры напротив выглянула соседка: «Как ваша жена? Все хорошо?» Оказывается, ее забрала скорая. Но даже в этой ситуации, она думала о нем, и попросила эту старушку сообщить ему, как только он появится, где ее искать. Все опять завертелось. Шок сменился отчаяньем, и… лихорадочной радостью. У него в глазах словно поселилось безумие. Он все торопил «друга», хотя и больница была рядом, да и без понуканий он ехал, нарушая все правила. В приемном покое на вопрос о том, как его жена и ребенок, санитарка отвела взгляд и попросила подождать доктора. А дальше начался кошмар. Все окружающие боялись, что он убьет врача, который уставшим голосом сообщил ему, что его жена и ребенок мертвы. Было ли врачу все равно? Скольким он сообщал такое? Впрочем, было не до врача. «Другу» пришлось схватить Деймона и стиснуть изо всех сил. Он бился у него в руках, и рычал как смертельно раненый зверь. Врач спокойно вызвал кого-то. Ему вкололи успокоительное. Вскоре он отключился… Оставить в больнице его не могли, все-таки это роддом. «Другу» помогли донести Деймона до машины. Представить, что с ним будет, если он очнется один в их квартире, было страшно. Когда он пришел в себя, была уже глубокая ночь. Он молчал, просто открыл глаза, и смотрел в потолок. Без единого движения. Было ощущение, что здесь осталась лишь его оболочка. Он не видел и не слышал своего «друга». Не замечал. Его глаза были пусты. *** Деймон не узнал её. Эта серая кожа, это потерявшееся под простыней застывшее навсегда тело, запавшие глаза, на неожиданно худом и каком-то чужом лице… А он смотрел на неё, как на божество. Сухие глаза лихорадочно блестели. Он буквально ласкал её, со щемящей нежностью скользя рукой по лицу, шее, перебирая потускневшие пряди волос. Он не пророни ни слезинки, но при этом что-то бессвязно шептал. Называл её самой красивой, самой любимой, самой желанной… Работник морга, наблюдавший эту сцену, скривил губы и отвернулся. Из неприветливого помещения подвала больницы сотрудником пришлось уводить его почти силой. Это были шикарные похороны, которые устроили его настоящие друзья, которые узнали всё и приехали. Какая теперь ей разница, в обычном гробу она лежит, или нет? Деймону точно не будет легче оттого, что на ее последнее пристанище потрачено больше денег, чем он смог заработать для нее, когда она была еще живой. А огромное количество цветов? Они ведь уже не вернут румянец на бледные щеки и не заставят радостно блестеть глаза… Скорее напомнят живому, о том, что при жизни она слишком мало видела их от него. Он молча стоял рядом с гробом, одним на двоих. Для нее и их дочери. Маленький сверток из нежных воздушных кружев на ее груди, личико прикрыто углом пеленки… Его глаза опять были сухими. Только побелевшие от судорожного усилия пальцы, которыми он держал ее за ледяную безжизненную руку… Он запретил прощальные речи. Разрешил только священника, потому что она верила в Бога. Священник был для неё. И, едва в землю опустили красивый богатый гроб, он развернулся и ушел. На пышных поминках его не было. Первое время он часто бывал на кладбище. Слишком часто. Именно тогда у него побежали слезы. Первый раз в жизни. Он стоял на коленях у могилы. Он шептал. «Прости… Никогда, ты слышишь… Никогда я не ненавидел тебя. Я любил и люблю… Тебя и нашу девочку… Я ненавидел только себя. За то, что не дал тебе того, что был должен. За то, что не смог быть сильным. Ты была смыслом моей жизни, Елена…» Все его друзья, знакомые, брат ненавидели его. За то, что случилось. За то, что ее больше нет. Но, когда однажды они услышали эти слова, поняли, что всегда буду рядом с ним. И не только в память о ней, нет. Потому, что он действительно по-настоящему сильно любил. И пусть его вина несомненна, никто не накажет его сильнее, чем собственная совесть. А на кладбище он по-прежнему часто бывает.