Звезды знают. Звезды помнят

Самый обыкновенный дом на такой же обыкновенной улице. Здесь живет так много людей со своими мыслями, проблемами и радостями. Люди всегда были удивительными, поразительными, незабываемыми, каждый из них. Доктор пришел сюда потому, что должен был, его позвали, он просто не мог не придти. -Хей, меня слышно? Доктор? Я знаю, что ты меня слышишь. Дом не такой уж старый, но уже успел порядком обветшать: пошарканные доски, поросший плесенью камень. Это место как будто кричало о своем одиночестве и ненужности. Дверь открыта, всегда открыта, как будто здесь кто-то кого-то ждет. Как будто… - Ты знаешь, что должен сделать. И только посмей меня проигнорировать. Потому что тогда я после смерти стану призраком и буду тебя преследовать и мне плевать, что это невозможно. Ведь мы оба знаем, что в этом мире возможно все. Он никогда не возвращается к тем, кого оставил. Он не любит прощаний, тем более навсегда. Так проще и легче, когда считаешь, что все они живы и счастливы где-то там, даже если на самом деле это не так. В комнате, заставленной старой мебелью, в кресле-каталке сидит старуха. Иных женщин старость облагораживает, морщины ложатся на лицо столь гармонично, что даже в старости они выглядят по-своему привлекательно. Кого-то старость портит, даже уродует... Она же была обыкновенной, какой-то просто никакой. О красоте телесной она не думала уже давно, эта мелочь осталась в далеком глубоком детстве. Что же касается душевной красоты… Может она и была где, но запрятана уж очень глубоко. Все соседи были осведомлены о склочном сварливом характере старой девы. Она даже кошек не завела, а это о чем-то да говорит. Ее дом пуст, всегда. Сюда никто не приходит кроме разве что почтальона да разносчика молока, да и те порог не переступают. А все потому, что приходить некому. Она всегда имела своеобразный характер. Неприятная женщина, всегда все знающая, всем вокруг указывающая как им жить. Кто ж ее такую вытерпит? Но были и другие. Семья. Они жили рядом и терпели, поддерживали, понимали… но как же давно это было. А душу ее вечно что-то ломало. Где-то внутри свербело, не отпускало странное навязчивое чувство. Идея. Или же просто блажь. Она все время пропускала любые значимые события и к данному факту давно уже привыкла. Но неизменно по пятам что-то преследовало, нашептывало из темноты. Она вновь… нет, не пропустила, просто забыла нечто очень-очень важное. И с годами эта настойчивая мысль становилась все сильнее, навязчивее. Вот только вспоминать было нечего. Одной из тех вещей, которыми она на старости лет могла гордиться, это память. Несмотря на возраст, женщина помнила, кажется, каждый день своей жизни, жизни, в которой не случилось ничего особенного. Но иногда, по вечерам, когда тишина опускалась на пригород и казалось, будто из каждого темного переулка выглядывает живая тень, ее беспокоили вовсе не примитивные детские страхи и не ясное осознание того, что в этом стандартном, до зубовного скрежета, скорее даже приторном, месте ничего не может случиться, потому что никогда не случалось, а осознание собственного возможного безумия. Ведь она все отлично помнит, тогда почему кажется, что нет? Все это несомненно ее беспокоит и не добавляет и без того противному характеру положительных черт. Но ночь сменяется утром и все кажется сном. Просто очередным сном, который она не запомнила, потому что женщина никогда поутру не может вспомнить, что ей снилось. - Я не хочу забывать, но знаю, что иного выбора нет. И ты знаешь. И лишишь меня этого маленького потрясающего чуда. Потому что иначе смерть. Он медленно поднимается по ступенькам, как будто оттягивая момент неизбежного. Дурная привычка. Но кому, как ни ему знать, что даже одна секунда может изменить многое. Не сейчас. Сухие листья здесь никто не убирает кроме ветра, потому они тихо шуршат под ногами. И вот она дверь, обычная, до скучного стандартная, выкрашенная белой, давно уже потрескавшейся краской. Вдох и выдох. Стук в дверь, от которого старая краска осыпается под ноги мелкими белыми хлопьями. Глянцево поблескивающая крошка прилипает к костяшкам. Долгое ожидание. За дверью тихий размеренный шорох. Хозяйка не боится, просто ей нужно время, чтобы добраться до дверей. Дверь открывается резко, рывком. В кресле сидит недовольная хмурая старуха, лицо ее словно старый смятый пожелтевший лист, на котором когда-то был написан портрет, пусть далеко не прекрасной, совершенно обычной, но доброй и живой женщины. - Я ничего не покупаю, – недовольно морщится старуха. – Проваливай. Она уже хочет захлопнуть дверь, да и ему, наверное, лучше просто уйти, но недавно услышанные слова не дают покоя и не позволяют отступить. Он слишком много потерял. Многих. У него было много спутников, но чувство вины, наверное, всегда будет единственным и неизменным. Самым верным. Все это лишь желание хоть немного притупить это назойливое чувство, хотя бы на пару секунд. Просто оправдать себя. - Донна, - собственный голос отчего-то кажется чужим, наверное, потому что он всегда чужой и когда он последний раз произносил это имя, голос действительно был другим. – Донна Ноубл. - Мы знакомы? – женщина щурит глаза, пытаясь внимательнее рассмотреть незваного гостя. Как будто они действительно знакомы. Но нет. Она ведь на многое может пожаловаться, кроме собственной памяти и его там нет. - Не знаю, когда ты увидишь эту запись, постараюсь приблизить ее к тому самому моменту. Знаешь, это чертовски странно, знать, когда ты умрешь. Точнее я… Но сейчас не об этом. Сейчас ты прощаешься с Розой там, за дверью, а я записываю это послание, пока есть время. - Я должен исполнить обещание, которого никогда не давал, - мужчина протягивает руку, ожидая привычного, но давно забытого касания чужой ладони. Старуха отшатывается назад, точнее пытается, покрытые морщинами руки с вздувшимися суставами обхватывают колеса. Она хочет отстраниться, уйти. Неужели в их тихом ничем не примечательном районе появился маньяк, причем совершенно чокнутый, раз уж пристал к старухе. И откуда только знает ее имя? Наверное, давно готовился… - Хочется сказать многое, но у меня мало времени. Так странно, но ведь и тебе, повелителю времени, его тоже всегда не хватает. - Свали в неизвестность, чокнутый урод! - она понимает, что не сможет ни закрыть дверь, ни убежать. Но это вовсе не значит, что она не будет кричать и ругаться. О, это она, несомненно, умеет делать в совершенстве. В самом деле, если она сейчас умрет, а именно так и случится, без сомнения, сожалеть никто не будет, даже она сама. Жизнь ее была до скучного обычной и непримечательной. Но хотя бы в смерти она поймает этого маньяка или просто предупредит соседей. Вышеозначенный маньяк повел себя очень странно, он улыбнулся, хотя, наверное, маньякам это свойственно. Видимо, она станет первой жертвой. Но ее такое разнообразие вовсе не радует, и возможность стать первой жертвой тоже. Но что она может? Мужчина, скорее даже молодой человек с грустными старыми глазами, которые он скрывает за длинной челкой, вдруг шагает в дом и, хватая кресло за ручки, просто толкает его вперед. Старуха возмущенно вопит, не столько пытаясь спасти свою жизнь, сколько просто привлечь внимание. Вот только все соседи давно уже привыкли к тому, что одинокая, возможно, даже наверняка, сумасшедшая старуха частенько кричит в пустоту. А если ее вдруг не станет… что ж, все мы смертны. - Ты знаешь, что подобного метакризиса раньше не было, и я знаю. А еще я знаю, что не смогу жить со всем этим в моей голове. И ты это знаешь, но молчишь. Сколько мне осталось? Час… Два? Есть лишь один способ все исправить, и мы оба его знаем. Хотя я до конца буду его отрицать, потому что не хочу забывать. Не хочу оставлять… Кресло подскакивает на ступенях, и вопль старухи дребезжит в такт. Она не боится смерти, но никогда даже не думала, что это будет так… странно. Колеса шуршат, сминая, убивая сухие пожелтевшие листья на давно неубранной дорожке. За скрипучей калиткой отчего-то совершенно пустая улица, будто все люди исчезли. Куда они делись? Наверное, так и должно быть в последнем немыслимом путешествии. И вдруг совершенно лишняя и неуместная здесь синяя полицейская будка из шестидесятых, отчего-то немыслимо яркая, будто совершено новая. - Нам сюда, - мужчина открывает ключом дверь старой-новой будки. Все это слишком странно и отчего-то очень знакомо, как будто она вдруг начинает вспоминать давно забытый сон. Старуха даже перестает кричать, и очередное ругательство встает поперек горла. - Но ты наверняка захочешь, чтобы я прожила свою жизнь. Просто прожила, какой бы она ни была. И для этого мне придется забыть тебя, и все те чудеса, что со мной произошли. Справедливая плата за жизнь… наверное. За открытой, отчего-то внутрь, дверью видится нечто странное, отблески прошлого и будущего. Старуха не успевает даже задуматься. А странный незнакомец вновь встает сзади и толкает коляску вперед. Первая мысль о смерти в тесноте маленькой будки вдруг теряется еще до того, как она оказывается в слишком просторном помещении. Больше внутри, чем снаружи. Ни на ее лице, ни в душе, ни в мыслях нет удивления, как будто все так и должно быть. Это нормально и естественно, что внутри полицейской будки скрыт целый мир. - Вот только я не хочу забывать. Не навсегда. Эти знания меня убьют, да. Но если до моей естественной смерти останется лишь пара часов? Неужели ты не позволишь мне вспомнить? Ты просто не имеешь права. Кажется, она уже была здесь. Или не здесь? Или просто это место стало другим, незнакомым, как и человек, что сейчас смотрит на нее с улыбкой. Она помнит, он всегда улыбается, даже когда все плохо. Как будто улыбка может что-то изменить или исправить. Или ему от этого легче? Все не так. Это место и человек, что стоит за пультом. Это не то, что она помнит, но время не стоит на месте, как он, как она. - Я буду ждать тебя и не помнить о том, чего жду. Но ты не посмеешь лишить меня возможности в последний миг вспомнить и увидеть… начало-начало-начало или конец-начало, конец-начало – конец-конец, не знаю. Начинаю заговариваться. Просто дай увидеть, дай вспомнить, иначе я тебя не прощу. Для Доктора прошло много лет, не одна сотня, даже тысячелетие, но он все равно никогда не забывал тех, кто был с ним рядом, пусть лишь мгновение… каждый из них важен, каждый из них раз за разом заставляет совершенно обычный мир играть новыми красками, открывая нечто… Кажется, они и сами не понимают, какое значение имеют для него. Вот только люди живут слишком мало и каждому из них нужно дать шанс на нормальную жизнь. А он всегда будет одинок, неизменно провожая каждого из тех, кто был рядом, в последний путь. Всегда оставаясь в тени, продолжая жить, наблюдая, как они уходят… Это больно, но пока он может чувствовать боль, он живет. - Не знаю, когда до тебя дойдет это сообщение и дойдет ли вообще, не знаю, какое ты будешь иметь лицо, но ведь это неважно. Просто дай старой умирающей женщине вспомнить, что она имела хоть какое-то значение для этого мира. Не заставляй оставаться в одиночестве, хотя бы в конце этой истории. А звезды будут верить и помнить. В давно потускневших глазах старухи вдруг вспыхивает искра. Она, наконец, вспоминает то, чего никогда не было, что никогда не забывала. Сны становятся явью. Это место иное, не такое, как она помнит и он другой, с иным незнакомым лицом, но таким знакомым взглядом. Пустота и печаль. Почему он сожалеет? Ведь она счастлива. - Ты хотела увидеть начало и конец, - мужчина привычно скачет вокруг панели управления, нажимая какие-то кнопки, снова за беспечной улыбкой пряча печаль. Сознание старухи захватывают воспоминания о том, чего не было, и тихая песня, которой была пронизана вся ее жизнь… И он всегда чувствует эту боль и печаль? - Когда-нибудь я умру, все умирают, это неизбежно, такова жизнь. Но в последний свой миг я хочу знать и помнить. Для тебя ведь не так уж сложно напомнить старухе о том, что она когда-то жила… летела… Сейчас ей, не смотря ни на что, жаль это старое существо. Его жизнь, его знания обо всем мире, и собственные старые желания кажутся мелочными. Незначимыми. Как и все мечты и желания тех, что живут на земле. Хочется просто обнять его, забирая слезы и боль. Ведь если она в свои последние мгновения счастлива, то и он должен улыбаться искренне, а не давить улыбку через силу, как делал это всегда. Тогда почему? Такая знакомая и одновременно чужая комната управления, но она знает, она помнит… Окружающая обстановка может измениться, она должна меняться. Сейчас старуха как никогда чувствует себя молодой, ну или почти молодой. Она, как и когда-то, знает куда нажать и какой рычаг повернуть. Быть может, это сведет ее с ума, наверняка сведет, но… Старые едва гнущиеся пальцы двигают вперед колеса, и руки так знакомо касаются рычагов и кнопок, а он просто смотрит, не вмешиваясь, это хорошо. В ее последнем путешествии, в ее пустоте все должно быть именно так. Он все еще молчит. Странный пришелец, что ворвался в ее жизнь или все было иначе? Это она появилась рядом, когда не ждал. Когда был в отчаянии, как было всегда. Старые сморщенные губы кривятся в усмешке. Доктор-Донна помнит, знает… Там ли они, где она когда-то мечтала оказаться? Или всегда, везде и нигде. Ослабевшие руки еле шевелятся, но все еще толкают вперед. Пусть ноги идти не могут, но ее всегда поддержит друг, тот, что стоит за спиной, и вновь хватается за ручки кресла. А еще он молчит и так лучше, сейчас. Говорить должна она, потом… Дверь беззвучно распахивается и перед глазами старой женщины предстает вся вселенная. Мириады звезд складываются в неизвестный рисунок, под ногами расцветает синевато-розовая туманность, закручиваясь в спираль, а потом разлетаясь разноцветными брызгами по всей вселенной, сжимая в маленьких кулачках звездные системы. Звезды, туманности ведут свой танец у ног старой женщины. - И ты придешь ко мне, не можешь не прийти, не только потому, что я об этом прошу. А потому что знаешь, все время задаешь себе вопрос, на который так и не получил ответа… Она улыбается и смеется. Это самый прекрасный подарок, который только можно было получить. Старая, никому не нужная Донна все же сумела в своей бесполезной жизни сделать нечто значимое хоть для кого-то. И сейчас она об этом помнит. Звезды продолжают вести свой странный никому неизвестный танец. Разлетаясь мириадами искрящихся осколков, они сопровождают его. Старая женщина в инвалидном кресле замерла на пороге будки, глядя в неизвестную искрящуюся бездну. Это все, что он мог дать ей напоследок. Но звезды складываются в такой известный, кажется, с самого рождения рисунок. Под ее ногами все еще проплывает вечность, но ныне разум чист как никогда. - Ты ждешь их, да? Всегда ждешь и ищешь, считая себя одиноким, - постепенно хриплый голос старухи вдруг приобретает совсем иные ноты. Она резко оборачивается, и еще секунду назад старый облик обретает молодость, на плечи ложатся не седые, а рыжевато-каштановые волосы, а губы все еще улыбаются, собирая в самых уголках глаз морщины. - Ты никогда не будешь один, - она протягивает вперед руку, уже не старческую, но молодую и все же полупрозрачную, исчезающую. - Я всегда буду рядом, всегда найду тебя. Разные лица, разные жизни. Твоя и моя. Переплетенные, вечные. Раз за разом перерождаясь с новым лицом ты помнишь, а я нет. Всегда новое лицо, новая жизнь, но звезды тебя не оставят. Она тянет руку к нему, руку, что рассыпается золотистой пылью, оставляя после себя лишь след… след, который будет преследовать его всегда. Разные лица, разные судьбы одной звезды. Звезды знают. Звезды видят. Звезды помнят.