Не пейте в барах

На улице стояла ночь. В зале была полная тишина, нарушаемая только вскриками персонажей из американского фильма от студии Марвел. Гилберт зевал каждые пять минут, видно, уже хотел поспать, но его упрямство и любопытство мешало это сделать. Фильм был довольно интересным и захватывающим, хотя концовку можно и предсказать. Иван же лежал на кресле, что стояло около дивана и дремал, ему этот фильм был полностью не интересен, он всегда был любителем советских фильмов, да и не очень-то любил смотреть сам телевизор, отдавая предпочтение книгам. В фильмах показано всё сразу, хотя сюжет режиссёр может поменять на корню, что бесит Ваню и фантазии разгуляться в принципе негде. Называется: получи и распишись. Просто тупо смотри в ящик и сравнивай с неповторимым оригиналом. Впрочем это долго не продлилось — только что прошла финальная сцена и начались титры. Гилберт взял пульт и выключил телевизор. На кой-чёрт титры вообще придумали? Что бы прославить режиссёра? Актёров? Кого? В общем, Гилберт считал это глупостью, ему никогда не было интересно кто, когда и почему. Главное результат. -Морда, — Гил повернул голову в сторону кота, который вопросительно посмотрел на него. Хм… Он никогда не видел таких глаз у животных… И разговор идет даже не о необычном цвете глаз, а про то, что в них можно увидеть. Как-будто он понимал многое… Как человек, но… Возможно ли такое? Аметистовые глаза смотрели с немым вопросом, а не просто с тупым ожиданием, как коты что были до этого. И это напрягает.- Я иду спать, а ты только попробуй ещё что-нибудь сотворить! — пригрозил пальцем коту и пошел на верх, краем глаза наблюдая за Мордой. Последний вскочил на свои четыре лапы, потянулся и последовал за Гилбертом. Странно. Странный кот. Но Гилберту нравится. Парень остановился и подождал кота. Сколько бы он не грозил, но котов он очень любил и лелеял. Им всегда всё сходило с лап: навалили где-то, или же разбили, уронили — всё он прощал за их немного виноватый взгляд. Не мог он долго на них злиться. Особенно на больших и пушистых. Для них ничего не жалко: ни денег, потраченных на еду, чтобы откормить кота, ни вещей, которые в порыве игривости они могли разодрать, ни своих рук, которые были полностью все в царапинах — ничего. И этот кот был не исключением. Будет орать? Да. Будет обещать выкинуть под дверь в слякоть и дождь? Да. Будет угрожать лишением еды? Да. Будет брать в руки тапок и размахивать им по воздуху, активно жестикулируя руками? Да. Будет всё это исполнено? Никогда. Вот и Морда остался только с выговором. К концу дня он успел устать и уже как-то показывать свой характер не хотелось, поэтому он только поднял кота на руки и прижал к себе, нежно поглаживая по спине. Иван удивленно посмотрел на закрытые глаза немца, не понимая зачем он это сделал. Он же вроде как провинился… Однако, вырываться не хотелось, ведь не каждый день его гладят по позвоночнику, от чего пошли бы мурашки. Да и сам он так же устал. Сегодня было слишком много всего для него, поэтому он положил на плечо свою мордочку. Гилберт не прекращал гладить спинку и мурлыканье просто не удалось сдержать, на что услышал тихий смешок. Мурлыкал всегда он громко, как трактор, именно поэтому обычно он убегал от ласки. Почему же? Ведь всем нравиться мурлыканье. Но нет. Эти звуки раздражали отца и мать Ивана. Но что он мог поделать? Сам по себе Ваня был ласковым и любил когда его гладят, особенно против шерсти. Всегда был рад, когда к нему подходили на улице ребятня и ласкала от ушей до самого хвоста. А это бывало довольно часто. Почти каждый день он сбегал из дома в детстве и просто выходил гулять, когда переехал. Конечно же в виде кота. Знакомых у него было много, что поделать, Иван общительный человек, но иногда, точнее почти каждый вечер, хотелось быть в полном одиночестве и прогуляться: по прохладным улицам весной, по красочным паркам осенью, по дворам, наблюдая за резвыми детьми летом и холодными вечерами на подоконнике или же на ветках деревьев. О, как же это прекрасно! Особенно зимой. Сидеть и наблюдать за разнообразными снежинками, наблюдать как они танцуя, ложатся на землю, наблюдать как дети падают на мягкий снег и разводят руками и ногами в сторону, изображая на белоснежной глади снежных ангелов, наблюдать за подростками, которые лепили снежки и бросались друг в друга. Они кричали и смеялись, бегали и падали. Им было весело. Ничего не подумайте, Ваня и сам так же игрался, забываясь в забавах… Но… Он предпочитал просто посидеть и посмотреть. Не смотря на то, что поговорить Иван был всегда рад и с радостью будет болтать без умолку, куда-либо выходить с компанией он соглашался очень редко. Гулять он любил всегда один. С чего это началось? Он сам не помнит. Возможно с того, что ему хотелось побывать наедине с собой, возможно из-за того, что каждый решает его достать. О да, это любимое дело каждого. Даже младшая сестрёнка опускалась до этого. А началось всё с одного очень надоедливого американца. Каким-то образом узнал, а может и просто выдумал, впрочем это не столь важно, что Ваня не очень равнодушно относиться к теме магии. Да, это были незабываемые дни. После каждой их стычки чесались руки, но вот воспитание не давало просто так дать в нос. По крайней мере до точки закипания. Да, тогда вызывали родителей в школу. Иван до сих пор помнит как он сидел на небольшом диванчике около стены и смотрел в ноги. Поднимать взгляда и видеть родителей, которые выглядели строго и немного виновато. Им было стыдно. Им было стыдно за поступок сына. Им было стыдно за сына. Стыдно из-за сына. Разве так они воспитывали своего ребёнка? Разве учили его махать кулаками? Разве учили они орать на другого нецензурной бранью? Разве учили бросаться на сверстника? Нет. Однако наказывать они его не собираются. Так было всегда. Посмотрят на него строго, дадут несколько советов, как можно сдержаться и будет смотреть на него немного осуждающе, но так же любяще. Это всегда действовало на него сильнее чем просто выговоры и наказания. Сильно они не влияли на Ивана, только заставляли идти наперекор и вытворить что-нибудь похуже. Вот и сейчас осуждающий взгляд Гилберта действовал не хуже. На дорогу Иван совсем не обращал внимания, единственное что его сейчас заботило — это рука. Она нежно поглаживает спинку, зарываясь в густую шерстку и мягко массирует кожу. Удовольствие от ласок так быстро захватило голову, что Ваня, потеряв свою гордость, терся головой о шею немца, на что тот только улыбается. Но рано или поздно это прекратится. В этой жизни вообще нет ничего бесконечного, она, жизнь, только дарит нам хорошие полосы в жизни чтобы задобрить, а после накрывает целой волной проблем и вихрем холодного одиночества. Впрочем это сейчас не столь важно. Гилберт опустил кота на теплый паркет и подошел к аккуратно заправленной кровати. Да, это была та комната, в которой очнулся Иван. Только сейчас она выглядела враждебной. «Почему он не включает свет?!» — пронеслась мысль у кота, который прижался к полу, смотря в самый тёмный угол комнаты. И то, что он видит там отнюдь не пустоту, ничуть не успокаивает. Этого не заметить, если не всматриваться в темноты, но всё же возможно. В углу Иван рассмотрел совсем не горшок с цветами, или же какую-нибудь статуэтку, как хотелось бы, а еле видные черты не пропорционально большой головы и маленького искореженного тельца. «Ну почему ты не оставишь меня в покое?!» FlashBack Старые сырые каменные стены скрывают много чего, начиная от наших страхов, до наших самых сокровенных тайн, от эмоций, до глупых поступков. И конечно же боль. Как много для нас означает это слово. Боль может быть до простоты банальной — обычная физическая, или же в противовес её — моральной, али душевная. Моральная боль, какова она? Щадит ли она нас, когда обвивает своими цепкими конечностями, впиваясь острыми когтями прямо в сердце, пропуская густую, похожую на смоль кровь. А физическая боль сможет затмить душевную? Этот вопрос мучит многих. Ведь было бы так хорошо, просто взять, резануть себе плоть, и душевная боль уже уходит почти что на последние ряды в жизни. Но никогда не будет так легко. Боль, как таракан при апокалипсисе, сможет выжить в любой ситуации и дать о себе знать в самый неподходящий момент. Боль — это одно единственное чувство, которое всегда, на протяжении всей никчемной жизни будет около нас, патрулировать днями и ночами, только бы нежно прижаться к нашей спине и мягко нашептывать опасения, страхи и недоверия. Последнее самое печальное, ибо оно проступает даже к тем людям, с которыми ты живешь плечом к плечу уже многие годы и доверяешь как самому себе. Но постепенно вы станет отдаляться, близкий человек перестанет вам рассказывать всё, как на духу, доверять тайны, как личному дневнику… И это расстраивает. Печалит. Тяготит. От этой боли не сбежишь, и даже в подсознании от неё не скрыться. Она везде тебя настигнет, обхватит своими холодными, до колкости, руками и не отпустит, наслаждаясь вашими терзаниями и явными потугами провалиться в самую пропасть бытия. И физическая боль здесь не помощник. Она будет стоять в сторонке, поверженная многочисленными помощниками моральной боли — мыслями. О да, мысли одна из самых важных причин появления душевного недомогания. Она пробегает мгновенно, но оставляя большой ожог в подсознании, которого просто невозможно не заметить и все мысли мгновенно побегут к ней, вертясь и пытаясь понять к чему он, ожог, здесь. И, конечно же, дать ответа не могут, в последствии чего на помощи приходят чувства, пытаясь разобраться в проблеме. Но из этого никогда ничего путного не выходило, не выйдет и не будет выходить. Нельзя давать эмоциям управлять мыслями, конец может быть слишком плачевным. Избавиться от боли ни как нельзя, можно только терпеть и пожимать её плоды. И кричать. Кричать так, чтобы сел и болело горло. Кричать так чтобы тебя слышали многие. Кричать так, что бы тебя запомнили. Но… Кто-то молчит. Переваривает всю свою боль в себе и ни кому не рассказывает, и виду не подаёт, что его грудь сковывают стальные тески и разрывают кошки. Ему хватило всего сполна. Ивана трясло, как осиновый лист на ветру. Его глаза с диким ужасом следят за багровой кровью, которая сочиться из маленького, немного пухловатого тельца. Она, кровь, текла прямо на стол, очерчивая мягкие изгибы рёбер и так манила, привлекала к себе внимание, отсвечивая желтые огоньки от свеч, которые расставлены по всему сырому каменному помещению. Он не мог поверить в то, что видит, не мог поверить в то, что это он сделал, в то, что он сам привел бедного ребенка на погибель. И самое главное, он не хотел смотреть на свои руки — они обязательно будут по локоть в крови. Этот мальчишка пришелся сразу же по душе Ване, заходя в неё и закрепив там свои корни. Его прекрасные голубые глазки смотрели с благой невинностью и с неизмеримым восхищением, на своего двоюродного братика. Да, это был прекрасный ребёнок, нет, он был сущие ангел. Его внешность всегда всех умиляла — нежные на ощупь светлые волосы цвета пшеницы, глаза цвета чистого неба в ясные деньки всегда смотрели с интересом на каждую вещь. А искренняя радость, да такая, что глаза светились ярче самой яркой звезды. Словом, он был мил, добродушен, дружелюбен и очень доверчив. Когда Ваня и Миша, так звали дитя, увиделись впервые, между ними выстроилась огромная и прочная связь, которую ни кто разрушать не хотел. Они были счастливы, когда сидели рядом на песочнице, играясь. Даже не смотря на то, что Мишу спихнули на него, как ненужный кусок плоти. Даже не смотря на то, что Ваню могли видеть его не очень адекватные одноклассники. Даже не смотря на то, что его родители были против того, чтобы он нянчился с трёхлетним Мишей. И что же сделал Иван? Убил его. Привел на смерть. Собственноручно. А ведь он мог помочь. Мог! Встать и остановить своего обезумевшего отца! Но ничего сделать не смог, только смотреть как Миша тянет к нему окровавленную ручку с полным слезами глазами, которые потемнели от пронзительной боли, что не проходила и не проходила, даря всё новые и новые волны боли. А крик полный отчаяния и мольбы помочь останется в сознании и будет приходить во снах, превращая их в кошмар, коих у Ивана и так было много. А глаза, которые просили о помощи, которые были напуганными, которые смотрели с надеждой, навеки оставит свой отпечаток и в лице других людей с небесно-голубыми глазами. А животные смеялись над беспомощно привязанного мальца, который брыкался и извивался как мог, пытаясь выбраться, не попадаясь на острое лезвия скальпеля безумного мужчины. А витавшее безумие смеялось над Иваном, который не может помочь Мише выбраться из-под режущих рук своего отца, ибо привязан был ещё крепче. Он кричал, нет, орал и рыдал в полный голос, пытаясь призвать отца к совести и здравому смыслу, но всё бесполезно. И уже ни к чему срывать голос… -Убийца-! шептали прозрачные тени, что прятались в углах, смотря в самую душу яркими огоньками вместо глаз. -Убийца! — шептали ещё теплые уста ребенка, покрытые кровью. -Убийца! — молвили безжизненные трупы животных, связанных между собой грубой нитью, образуя омерзительную картину. -Убийца!!! — кричал во всю глотку отец, смотря в глаза сына с небывалой яростью и тряс его за плечи, сильно стискивая плечи. -Убийцаубийцаубийцаубийца… — повторяли все, словно то была мантра. Они приближались всё ближе, наступая огромным тёмным сгустком и угрожающе тянули свои трясущиеся полупрозрачные ручки. Безумие для одного Ивана. И лишь одна корявенькая тоненькая ручка, искаженная и вся шершавая, цвета гнили при тьме ночной, отличалась от остальных. Она была не прозрачна. -Ва…ня…- тонкий голос эхом прошел по всей комнате, растворяясь в темных коридорах. Через наступающее безумие прошла темная, маленькая фигура, у которой была слишком большая голова по сравнению с туловищем. От него разило ужасным ихорозным запахом, вперемешку с давно заржавевшим железом. Этот запах заполнил всё помещение и, казалось бы, невидимыми кругами ходил вокруг Ивана. Тяжёлый запах металла давно уже остался в подсознании и не вызывал ничего, кроме отвращения, но гной, что ударял в нос своим зловредным смрадом, вызывал одну только рвоту. Горло давно сводило спазмами, а во рту чувствовался противный кисловатый вкус желчи. Вонь гнили вперемешку с кровью всё же принесли свою лепту. Ваня больше не мог сдерживать рвотные позывы. Наклонившись в бок, насколько позволяли веревки и закрыв глаза, содержимое желудка выплеснулось желтой дурно-пахнущей жидкостью с маленькими кусочками завтрака. Горло нещадно болело от сорванных криков, а теперь кажется, что с него сдернули кожу, а нос щипало, словно воду залили и слёзы текли по щекам, смазывая грязь, что осталась с борьбы с отцом за Мишу. -Ваня... - шипящий голос был совсем рядом с Иваном, который совсем не заметил приближения кого-то. Он резко поднял гудящую голову и встретился с ярко-голубыми огоньками. -...нет... EndFlashBack Гилберт уже удобно улёгся и укрылся одеялом по самую голову, как неожиданно на живот упало нечто большое и тяжелое. -Морда! - подскочил немец, схватив кота, поднимая его к своему лицу. Он хотел уж начать причитать, но умоляющие аметистовые глаза, смотрящие с неким страхом подействовали как-то... Успокаивающе? -Эх, не поступай так больше! - пробубнил Гил и опустил его к себе на живот, упав на подушку. Он специально накрываться не стал, что поделать, любил парень спать в обнимку с мягкими комками шерсти, а в его случаи с целой мягкой игрушкой, длинной с его руку. И как бы не было удивительно, кот залез под одеяло и свернулся калачиком, прижавшись к боку немца. Последний лишь улыбнулся.