Сделанного не воротишь

Джеймсу к похмелью не привыкать. Сколько раз они с Сириусом просыпались вот так: на полу среди пустых бутылок из-под сливочного пива после вечеринки квиддичной команды, отмечавшей очередную победу! Обычно их будил Ремус: тряс за плечи, заранее приготовив упрёки и высокие стаканы, полные отрезвляющего зелья. Но ни Сириуса, ни Ремуса в Хогвартсе не было, и матча по квиддичу накануне не проводилось. Люпин и Петтигрю, как обычно, отправились на Рождество домой. Сириус тоже – так потребовала мать. Рождество было одним из немногих праздников, который Блэки отмечали всем семейством. Родители Джеймса давно умерли, и он, единственный из семикурсников-гриффиндорцев, остался в школе. Поттер с трудом сел, прислонился к стене, вздрогнув от взорвавшейся в голове боли. Как же он был жалок! Напиться до бессознательного состояния на Рождество, в одиночку! Так далеко он ещё не заходил. Джеймс подполз к прикроватному столику и принялся рыться в ящиках, пока наконец не отыскал бутылочку с отрезвительным зельем, которую хранил там на всякий случай. Бутылочка была полупустой, но всё-таки не позволила бы Макгонагалл налететь на него, когда он спустится к завтраку. Джеймс опустошил бутылочку, потом, пошатываясь, встал. Его пронзила боль, и колени подогнулись. На этот раз больно было не голове. Джеймс потянулся к трусам, и дыхание у него перехватило от паники. Он коснулся болезненных кровоподтёков на бёдрах и ягодицах, провел пальцами дальше и вскрикнул. Пальцы были липкими от полузасохшей спермы. – О, боже... – прошептал Джеймс. Звук собственного голоса испугал его и заставил действовать. Джеймс помчался в ванную, не обращая внимания на боль. Он разделся перед зеркалом. Зрелище было ужасным. Синяки, некоторые напоминавшие следы от пальцев, опоясывали торс и бёдра. На плече виднелись укусы. А сзади… – О боже, о боже, о боже…– вырвалось у него жалобно и испуганно, и Джеймс засунул в рот кулак, чтобы заставить себя замолчать, пока стоны не превратились в неконтролируемые рыдания. Так, пытаясь справиться с собой, он простоял почти целую вечность. Если он разрешит себе упасть на пол и пролить мучительные слезы, которые жгли глаза, то вряд ли когда-нибудь поднимется. Наконец Джеймс шагнул назад, отвернулся от зеркала и осторожно присел на край ванны. Ему надо подумать. Он обхватил руками голову, которая и после зелья продолжала тупо ныть, и задумался крепче, чем за все годы в Хогвартсе. Рассказывать нельзя никому – это пришло на ум в первую очередь. Никто не должен узнать, что произошло. Надо избавиться от улик. Ну хоть что-то он решил. Джеймс открыл тайную панель под раковиной и вытащил аптечку, которую хранили для Ремуса. Там были бальзамы от ушибов, массажное масло, лечебные мази, обезболивающие зелья... Пришлось повозиться, но Джеймс сумел подлечить раны. Скоро большую их часть можно было заметить только с очень близкого расстояния. Остальное скроет одежда. Ему всё ещё было больно. Боль засела внутри, там, куда он не мог дотянуться. Но это не походило на ссадину, крови не было, и Джеймс решил, что в конце концов всё пройдет само. Он забрался в ванну. Мылом и водой то, что ему хотелось уничтожить, не смывалось, и он это понимал, но снова и снова под обжигающе горячей водой чуть не сдирал с себя кожу. Теперь надо было вернуться голышом в спальню, захватив снятую одежду. Он не мог всю её сжечь. Джеймс считал эту мантию лучшей и надевал её только один раз, на рождественский ужин прошлым вечером. Джеймс свернул мантию, сунул в бумажный пакет и убрал с глаз долой в свой сундук. Может быть, потом он её постирает, но сейчас даже смотреть на неё не хочет. Он оделся, выбрав водолазку с длинными рукавами и высоким воротником, чтобы скрыть всё ещё заметный след укуса на шее. Потом огляделся по сторонам. В спальне царил беспорядок. Джеймсу не хотелось тут прибираться. И не хотелось на это смотреть. Он собрал всё, отнес по лестнице вниз и бросил в камин. Одно Incendio – и через некоторое время остались только зола и обугленный стакан. С этим разберутся домовые эльфы. Когда Джеймс закончил, раздался звонок на завтрак. Делать нечего – пришлось покинуть Гриффиндорскую Башню. Если он не придет, за ним кого-нибудь пришлют. В коридорах было пусто. Джеймс почти бежал, шарахаясь от теней и открытых дверей. В Большой Зал он вошел последним. Все уже ели, когда он сел на место. На еду Джеймс не смотрел – желудок всё равно её не удержит. К тому же его мысли занимало только одно. Кто? В школе на каникулах студентов осталось мало. В эти дни всем хотелось провести побольше времени с семьей. А старшекурсников было и того меньше. Джеймс заметил несколько хаффлпаффок с седьмого, шестого и пятого курса, худого шестикурсника с Рейвенкло, шестикурсницу-слизеринку и троих гриффиндорцев с четвёртого курса. Остальные были совсем мелкие. Вряд ли это мог сделать третьекурсник или четверокурсник. Даже слизеринец. Но всё равно самый старший встреченный им здесь слизеринец – со второго курса. Джеймс со страхом обернулся к учительскому столу. Может, это Хагрид, лесничий? Нет, тогда бы Джеймс синяками и болью не отделался, а просто умер. Смотритель Филч? Джеймс отогнал эту мысль. Кеттлбёрн, преподаватель по Уходу за магическими существами? Нет, он до сих пор хромал из-за нового протеза ноги, а руки у него были в гипсе. Дамблдор? Нет, это безумие. А больше никого из мужчин-профессоров на каникулы в Хогвартсе не осталось. И что же теперь? Единственным вероятным подозреваемым был Филч, но такую дикую версию рассматривать не хотелось. Значит, кто-то проник в замок – вот что произошло. Почти теряя самообладание, Джеймс с усилием зажмурился, чтобы прийти в себя. – Ты в порядке? – Да, – рыкнул он на сидящую рядом третьекурсницу. Она уставилась на него. – Прости. Сердито бормоча под нос, она вновь принялась есть. С Джеймса было достаточно. Он положил в карман печенье и бутерброды и вышел из Зала, бросившись бежать, как только пропал из поля зрения преподавателей. Он просто хотел побыть один. Джеймс вернулся в Гриффиндорскую Башню, но едва он присел в гостиной, как желудок свело отвратительное ощущение пустоты. Спальня была слишком близко. Джеймс спросил себя: как он будет там спать после того, что случилось? И сможет ли вообще когда-нибудь уснуть? Захватив мантию-невидимку, он направился в библиотеку, зная, что там никого не будет. Джеймс провел остаток дня, свернувшись в большом кресле в самом дальнем углу. Бросив рядом мантию, он уставился в “Историю Хогвартса” не видя ни слова. Обед Джеймс пропустил. За ним никого не отправили. А возможно, отправили, просто не пробовали искать в библиотеке. В любом случае Джеймсу было наплевать, разговаривать пока ему ни с кем не хотелось. Он появился на ужине, вяло поковырялся в тарелке и ушёл пораньше. В Гриффиндорскую Башню возвращаться не хотелось, особенно в сумерках. Там никого не было, кроме нескольких младшекурсников. Мантия-невидимка по-прежнему оставалась у него, Джеймс набросил её и бродил по коридорам до комендантского часа. В конце концов, пришлось вернуться. В последний момент, поднимаясь по длинной лестнице в спальню семикурсников, он повернул в пустую спальню пятого курса. Закрыв дверь, Джеймс подумал, не запереть ли её, но не осмелился. Тогда он проверил окна, заперев каждое. На духоту ему было плевать. Чтобы окончательно успокоиться, Джеймс натянул нитки между гвоздями – нельзя было открыть окно, не порвав их, превратил дюжину стеклянных шариков в очень звонкие колокольчики и привязал их к ниткам. Не раздеваясь, он забрался в чью-то кровать и прикрылся мантией-невидимкой. Джеймс решил, что ночью никто не будет его искать. А если и начнут возмущаться, что Поттера нет на месте, он это услышит и прокрадётся в ванную, притворившись, что всё это время был там. А если скажут, что он староста и у него есть своя ванная, заявит, будто забыл пароль. Разобравшись с этим, Джеймс попробовал прикрыть веки. И тут ему показалось, что в шкафу раздался шорох. Джеймс распахнул глаза. Он забыл проверить шкафы! Схватив лежащую перед ним палочку, он приблизился к первому, открыл дверцу и отпрыгнул назад. Там было пусто, только висело несколько уродливых рубашек. Джеймс повторил то же с остальными четырьмя шкафами и убедился, что и они пустые. Отключился он только через час, но даже тогда не смог избавиться от случившегося. Ему снились руки. Хватающие его. Затаскивающие его в темный шкаф. Зажимающие рот, заглушая крики. Он так и не понял, чьи это были руки. Джеймс проснулся весь в поту, совсем не отдохнув за ночь. Он не знал, как проживёт день. Или как проживёт эту неделю до начала занятий. Ему отчаянно были нужны друзья. Но Джеймс знал, что никогда – НИКОГДА – не расскажет им, что случилось. Питеру стало бы противно. Он не выносил даже упоминания о гомосексуальности. Ремус поддержал бы друга, решил Джеймс, но ему не хотелость перекладывать такое бремя на плечи Лунатика. На самом деле Ремус был достаточно стойким. Он не отличался эмоциональностью. А Сириус... Сириус захотел бы отомстить. И молчать об этом не стал бы, воспользовавшись случаем, чтобы перерыть всё вокруг, задирая тех, кто, по его мнению, мог что-то слышать. И все бы узнали... Джеймсу надо всё от них скрыть. Для их же собственного блага. Никому не нужно знать такое о друге. Когда Джеймс умывался, раздался звонок на завтрак, и он потащился в Большой Зал. Речь Дамбдлора была бесконечной. Еда на вкус напоминала опилки. Весь день Джеймс провёл в библиотеке, выходя только поесть. Ночью он спал – или пытался уснуть – в спальне шестикурсников, свернувшись на одеяле на полу, потому что кровати стояли без матрасов – домовые эльфы убирались, готовясь к весне. Остаток каникул прошёл как в тумане. Измученный бессонницей и почти больной от постоянного ощущения опасности, Джеймс едва таскал ноги. Поезд прибыл в воскресенье к вечеру. Ремус соскочил с площадки до того, как состав полностью остановился. – Эй, Джеймс! – позвал он, подбегая к другу. – Помоги нам выбраться. Питер сам себя вырубил квиддичной битой. Тут он подошёл близко, всмотрелся и замер, больше не улыбаясь: – Джеймс, в чём дело? Ты ужасно выглядишь. – Спасибо, – ответил Поттер с изрядной долей сарказма. – Приятно слышать. Ремус продолжал хмуриться. – Я болел, – добавил Джеймс. – Что-то не то съел. Так где, говоришь, Питер? – С ним Сириус, – Люпин шагал перед ним назад к поезду. – Мы решили, что не сможем дотащить его одни – у нас столько вещей…Но раз ты плохо себя чувствуешь... – Нет, всё хорошо. Помфри мне что-то дала, – соврал Джеймс, мечтая, чтобы Ремус прекратил этот разговор. Тот замолчал, но Поттеру пришлось повторить свой рассказ дважды: первый раз – когда они дошли до купе, где Сириус караулил лежащего без сознания Питера, второй – когда они наконец привели того в чувство. – На самом деле, – наконец не выдержал Джеймс, – я просто плохо вчера выспался. Со мной всё в полном порядке! – Ты похудел, – заметил Питер, с завистью глядя на него. Сам он, похоже, прибавил не меньше двух стоунов* – в основном на ягодицах, подбородке и талии. – Я? – Джеймс пытался говорить невозмутимо. – Просто пропустил несколько раз обед – меня тошнило. К счастью, тут они достигли Большого Зала, и продолжить разговор не получилось, потому что Дамблдор начал речь. Спальня не казалось опасной, когда в ней были все четверо. Джеймс позволил себе слегка расслабиться. Он сможет это сделать. Сможет уснуть в собственной кровати. – Как каникулы? – Ремус начал распаковывать сумку. – Ужасно, – признался Джеймс. Не хотелось врать больше, чем нужно. – Было скучно. А потом я заболел, и всё полетело к черту. А вы как? – Ну, мы с Сириусом провели последние четыре дня вместе. Ходили на маггловский футбол, концерт «Трёх ведьм в синем» и просадили кучу денег на Диагон Аллее. – Вы с Сириусом? – Джеймс слегка нахмурился. Ремус странно посмотрел на него: – Ты же знаешь – Бродяга снова сбежал из дома. Ты точно в порядке? Помфри говорила, что тебе надо отдохнуть? Джеймс кивнул. Ему показалось, будто он что-то пропустил, но он и правда слишком устал, чтобы продолжать разговор. – Думаю, тогда тебе надо лечь спать. Вообще не стоило выходить на улицу в такую погоду, а мы не должны были заставлять тебя помогать нести багаж. Если с тобой снова… – Нет, – прервал его Джеймс. – Правда, Лунатик, ценю твою заботу, но я в порядке. Нужно просто немного поспать и всё. Ремус недоверчиво смотрел на Поттера, пока тот не забрался в кровать. – Доволен? – поднял бровь Джеймс. Люпин криво улыбнулся: – Давай спи. Уроки начнутся ни свет ни заря. Спокойной ночи. – Спокойной ночи, Джеймс, – эхом отозвался Питер из своего угла. Он все еще возился с битой. Джеймс не мог не обратить внимания на то, каким молчаливым был Сириус. Он ни слова не произнёс от самого поезда. – Всем спокойной ночи, – сказал Поттер, понимая, что Сириус не собирается ничего говорить. Краем глаза он заметил, как Бродяга опустил голову. Стоило поразмыслить, что это с ним. Но позже. Джеймсу хотелось заснуть именно сейчас – пока горел свет и рядом болтали друзья. *** После начала занятий стало полегче. Из-за домашних заданий и квиддича у Джеймса было меньше времени, чтобы проводить его наедине со своими мыслями. Но через неделю после каникул он удивился произошедшей с ним перемене. Квиддич больше не казался ему важным. И приближающиеся ТРИТОНы тоже, хотя Джеймс учился с таким усердием, пытаясь избежать мыслей о Той Ночи – так он называл теперь случившееся – что даже Ремус удивлялся. В общем-то, очень многое для Джеймса больше не имело значения. Он решил, будто впадает в депрессию, и не знал, что с этим делать. Но всё равно он заметил: Сириус его избегает. – Что это с Бродягой? – спросил Джеймс Ремуса на уходе за магическими существами. Блэк на этот урок не ходил. Люпин пожал плечами. Похоже, ему было неловко под укоризненным взглядом Кеттлбёрна. – Он от меня бегает, – уже потише продолжил Джеймс. – Я заметил, – прошептал Ремус. – Между вами что-то произошло? – Мистер Люпин, вы чем-то хотите поделиться с классом? Ремус покраснел. – Н-нет, сэр, – пробормотал он, опуская голову. – Это я виноват! – заявил Джеймс. – Я его кое о чём спросил. – Десять баллов с Гриффиндора. И чтобы больше не мешать. – Придурок чёртов, – пробормотал Поттер себе под нос, когда Кеттлбёрн отвернулся. Ремус отошёл от Джеймса на несколько шагов и до конца урока не встречался с ним взглядом. Дальше у Поттера шла гербология, и впервые на этой неделе у него появилась возможность оказаться с Сириусом с глазу на глаз. Когда урок начался, Блэк его ждал, дёргая завязки фартука. Похоже, он нервничал. – Привет, – сказал он, как только Джеймс дошёл до стола в центре оранжереи. – Надо поговорить. Тот кивнул, выбирая себе фартук и перчатки: – Конечно. Сириус открыл было рот, потом закрыл. Он взял горшок и начал заполнять его свежей землёй, стараясь не смотреть на Джеймса. – Хм... Я что-то пропустил? – спросил Джеймс. – Нет, – Сириус искоса взглянул на него, потом быстро отвел глаза. – Так... ээ... – Он замолчал, и возникла неловкая пауза. – Насчет каникул, Джеймс, я… Поттер вздохнул. Ну вот, опять. – Я ужасно провёл время, – коротко ответил он, начиная работать с рассадой, которую ему нужно было пересадить. – Я же сказал. Нельзя о чём-нибудь другом поговорить? Красные пятна вспыхнули у Сириуса на щеках. Он наклонил голову и ссутулился. Джеймс вздохнул. Теперь он обидел лучшего друга. Если бы только всё не напоминало ему о Той Ночи! Даже рассказы Питера о том, как его мать готовит, было больно слушать. Какое-то время они работали молча. Потом Сириус положил ножницы, которыми обрезал корни, повернулся к другу лицом: – Джеймс, что случилось на Рождество… – Слушай! – взорвался Поттер, не в силах это выносить. – Я не хочу об этом говорить! Прекрати! Сириус побледнел. Потом, отвернувшись от Джеймса, начал яростно запихивать рассаду в горшки. – Отлично, – произнёс он сквозь зубы. Джеймс сглотнул. Почему всё так сложно? Он перестарался, притворяясь, что всё в порядке? – Прости. Не надо было так орать. Ну ладно, а как ты оказался в доме Ремуса? Блэк повернулся к нему, сверкнув глазами: – Если ты не хочешь об этом говорить, тогда и я не буду! Сорвав фартук с перчатками, он вышел из оранжереи, а Джеймс и остальные смотрели ему вослед в немом изумлении. *** Прошло два дня, прежде чем Джеймс и Сириус опять заговорили друг с другом. К этому времени тишина почти мучительно давила на Поттера. – Сохатый, прости, – неожиданно сказал Сириус, когда они собирались спать. – Это не ты виноват. Извини, я сорвался. Просто забудем, что случилось. Лёгкая тень пробежала по лицу Сириуса, но он кивнул: – Ты прав. Просто забудем. – Мы опять друзья? – Друзья, – отозвался Блэк, выбрасывая шоколадную лягушку из тайника. – Ну наконец-то, – пробормотал Ремус со своей кровати. Джеймс и Сириус улыбнулись друг другу. После этого всё пошло более или менее нормально. Джеймсу по-прежнему трудно было спать в спальне, но удавалось вздремнуть в библиотеке. Если его частое плохое настроение и редкие вспышки гнева и беспокоили друзей, они Поттеру об этом не говорили, чтобы не давить на него. – Нас кто-то преследует? – спросил, оглядываясь, Ремус, когда они шагали с истории магии на трансфигурацию. Шедший впереди Ремус сократил путь, выбрав заброшенный и отвратительно освещенный коридор. Джеймс понял, что его страх замечен. – Мне показалось, что я видел Снейпа, – сказал он, пожав плечами. – Видимо, ошибся. Ремус закатил глаза – он так часто делал, когда речь заходила о Снейпе. – Раз это касается моих интересов – ради бога, пусть за нами таскается. Он никого не трогает. Джеймс фыркнул, но в этот день у него не было желания даже спорить о Сопливусе. У него болела голова. Его завтрак оказался в унитазе – и Джеймсу повезло, что он успел добежать. Он пропустил ужин, потому что заснул в конце урока предсказаний, а поскольку больше никто из Мародёров туда не ходил, разбудить его было некому. Джеймс проснулся в тёмной комнате, запаниковал и принялся стучать в дверь и кричать до хрипоты, пока какой-то второкурсник её не открыл, объяснив, что она не была заперта. Сириус приберёг для друга сэндвич, но этого было недостаточно, чтобы заглушить голод. Джеймс теперь почти всегда был голодным. Он ел больше Питера, Мерлин правый! Он боялся, что это станет заметно. Чарберт, капитан квиддичной команды Слизерина, грубо прокомментировал, как он раздался в талии. Даже Ремус попытался предложить ему фруктовый салат вместо отбивных с арахисовым маслом, которые Джеймс просил, когда наступила очередь Ремуса совершать набег на кухню. Отбивные с арахисовым маслом. Ещё и это! Сейчас Джеймсу хотелось самого странного. Кое-что было прямо-таки отвратительным. Он решил, что это очередной признак депрессии. – Джеймс? Поттер отвлекся от невесёлых мыслей, осознав, что Ремус заговорил: – Что? Прости, задумался. – Я спрашиваю – ты кого-то пригласил на бал в День Святого Валентина? – А... Нет. Нет ещё. А ты? – Нет. Наверное, не пойду. Джеймс пожал плечами: – Хотел бы и я не идти. Как старосте ему приходилось посещать все школьные мероприятия. Следовало позвать какую-нибудь девочку, пойти и притворяться, что тебе весело. Жаль, что нельзя пригласить Сириуса. Или хотя бы Ремуса. Но даже если они не пошлют его к мерлиновой бабушке за такое предложение, его вышвырнут из Хогвартса, а чертовски обидно вылететь из школы за несколько месяцев до ТРИТОНов. Его взгляд упал на Лили Эванс, которая сидела через пару столов справа от него. В прошлом году они подружились. Может, позвать её? *** Джеймс встал перед высоким зеркалом в ванной старост и нахмурился. Он сбросил потную мантию и рубашку и попытался вымыться в одной из раковин. Ставить в расписание уход за магическими существами в день бала – безумие. Джеймс сушил волосы, когда второй раз за день подступила тошнота. Он бросился в ближайшую кабинку. Джеймс заметил, что не один, только когда его выворачивало уже всухую. Кто-то придерживал его волосы и успокаивающе гладил по спине. Он обернулся и увидел, что это была Лили. – Джеймс, ты в порядке? Он чувствовал себя слишком отвратительно, чтобы лгать, поэтому покачал головой: – Не знаю, что со мной в последнее время творится. – И часто с тобой такое? – обеспокоенно спросила Лили. – Чуть ли не каждый день, – Джеймс сел и прикоснулся пылающим лбом к прохладной стене. – Наверное, надо сходить к Помфри. – Почему ты ещё не сходил? Джеймс пожал плечами. Он не знал, почему. Может, думал, что тошнота всё-таки была последствием нападения, и боялся, что Помфри поймёт это по его отговоркам и потребует объяснить, в чём дело. Она, в конце концов, профессионал. И тут ему кое-что пришло в голову: – Послушай, Лили, ты ведь учишься на медиведьму? – Да. Мадам Помфри уже согласилась помочь найти мне место ассистентки после ТРИТОНов. – Тогда ты можешь определить, что со мной! Лили нахмурилась: – Не стоит, поверь. Я могу ошибиться… – Да ладно, просто сделай это. Ты знаешь, что можешь. Ты была лучшей в классе с первого курса. И к тому же, – выдавил он, – знаешь, Помфри может задержать меня на всю ночь, и тогда мы с тобой на бал не попадём. Всё ещё слегка хмурясь, Лили кивнула: – Хорошо. Но если я что-нибудь обнаружу, ты отправишься прямиком в больничное крыло. Джеймс следил за тем, как она замысловато водила палочкой, тихо напевая на латыни. Бледно-розовый свет – скорее, лёгкий туман – появился из палочки и поплыл к нему. – Хмм, – нахмурилась Лили. – Повернись, Джеймс. Мне нужно взглянуть на твою спину. Поттер покорно повернулся к стене: – Проблемы не в спине. Ему казалось, что прошло очень много времени. Колени у него заныли от каменного пола. – Готово? – Ох, Джеймс... Ему не понравилось, как это прозвучало. – Что? – Он повернулся и посмотрел на неё. Лили побледнела. Почему она так на него смотрит? – Что со мной? – Джеймс, ты беременный... Он моргнул: – Что? – БЕРЕМЕННЫЙ, – Лили говорила невыносимым предельно ясным тоном – так она обычно объясняла уроки однокурсникам, которые прослушали всё в классе и теперь хотели, чтобы им помогли. Джеймс уставился на неё. Он не понял, в чём соль шутки. Лили подошла ближе и коснулась его живота: – Примерно два месяца, по-моему. Может, три. Рассерженный, Джеймс отступил: – Прекрати! У меня и так проблем хватает без всяких глупых розыгрышей… – Джеймс, – Лили взяла его за руку. – Я тебя когда-нибудь разыгрывала? Или ещё кого-то? Он посмотрел в её честное, открытое лицо. В нём не было хитрости, только участие. Нет, она раньше ни с кем не была жестока. Даже со Снейпом. Джеймс опустил взгляд на свой живот. Возможно, он не был таким же плоским, как обычно, но... – Мне жаль, – Лили отступила и отпустила его руку. – Жаль, что я просто вывалила на тебя это. Поттер прокашлялся и проглотил невесть откуда взявшийся огромный ком в горле. – Ты уверена? Она кивнула: – Сожалею. – Лили, что мне делать? Она нахмурилась: – Хорошо, а кто отец? Кто-то из твоих друзей? Джеймс покачал головой. Всё равно он не мог ей соврать. Да и поздно уже врать: – Нет. Не они. Я вообще не знаю, кто это. Она глубоко вздохнула: – Жаль. Я знаю, как трудно... ну, ты знаешь. Люди способны на любую подлость. Джеймс опустил голову. Больше всего на свете он ненавидел жалость. – Я могу что-нибудь сделать? Джеймс с надеждой посмотрел на неё. Лили была лучшей по зельям после Снейпа. – Ты знаешь о чём-то таком, что может... ну, знаешь... чтобы избавиться от этого? Лили широко распахнула глаза: – Джеймс! Сейчас это абсолютно невозможно! Даже не думай о таком, это безумие. Ты можешь умереть! – Неплохая идея, – пробормотал Поттер. В эту секунду он чувствовал, что действительно лучше быть мёртвым. – Не говори такого. – Она обняла его, прижала к себе. – Послушай, мы что-нибудь придумаем. Я тебе помогу. – Как, Лили? Моя жизнь разрушена! Всё кончено! Меня всё равно что заклеймили на всю жизнь извращенцем! Я никогда не найду работу, друзья перестанут со мной разговаривать, Министерство… – Министерство, – внезапно воскликнула Лили, стукнув кулаком по раковине. – Чёрт возьми! Джеймс, Министерство будет… – Я знаю, Лили! – заорал тот в ответ. – А я, по-твоему, о чём говорю? Его голос эхом отозвался от стен маленькой комнаты. Потом стало тихо. – Они тоже могут забрать ребёнка. – Могут, – мрачно пробормотал Джеймс. При мысли о том, как это может быть воспринято, его переполняло отвращение. – Джеймс... ты же не всерьёз. Это твой собственный ребёнок. Он нахмурился. – Это дар, Джеймс! Только подумай – у кого-то не может быть ребёнка! – Она опустила взгляд, прикусив губу. – У меня, например. Ты понятия не имеешь, как ужасно слышать о людях, убивающих детей или отказывающихся от них, когда я отдала бы что угодно, лишь бы родить. – Она упрямо покачала головой и выпрямилась. – В любом случае, дело не во мне. Дело в тебе и в том, что теперь делать. Выбор есть. Обдумай всё. – Какой выбор? – с подозрением спросил Джеймс. Ему ситуация казалась совершенно безвыходной. Он не смел надеяться. – Ну... – Лили задумчиво потерла пальцем подбородок. – Например, ты можешь жениться. В смысле, на девушке. – И как это, чёрт возьми, поможет? Я всё равно останусь с пузом! – Ребёнка можно переместить в неё. Знаю, это не лучшее решение, учитывая, что женщины тебе не нравятся – не нравятся ведь, да? – Ну, я... – Джеймс замолчал. Может, не стоит торопиться? – Некоторые нравятся. Я ведь был влюблён в тебя, так? Но если серьёзно, Лили, кто захочет выйти за меня? Лили странно на него посмотрела: – Я бы вышла. – Что?! – Мои родители умерли. Все деньги достались старшей сестре. У меня ничего нет. После Хогвартса я окажусь на улице без кната в кармане. – Она глубоко вздохнула. – Отис Петерсон попросил меня выйти за него. Я не согласилась, сказала, что подумаю – но выбора у меня нет. – Она взяла Джеймса за руку и сжала её в ладонях. – И он мне даже не нравится, а ты нравишься. Мы друзья. Пусть ничем большим мы друг для друга не станем, это уже хорошо, по-моему. – И у меня есть деньги, – добавил Джеймс. – Это не помешает, – призналась она, пожимая плечами. – Я хочу поступить в медицинскую академию, стать настоящей медсестрой. Ассистируя, я многому научилась. Я бы никогда не стала кем-то большим, чем ассистентка. И, не забывай, есть ребёнок. Если я выйду за Отиса, собственного у меня никогда не будет. Что скажешь, Джеймс? Ты поразмыслишь об этом? Джеймс задумался. Потребовалось меньше минуты, чтобы понять: такую возможность упускать нельзя. Если в это будет вовлечено Министерство... оно сможет... – Ты сказала, существует способ переместить ребенка в тебя? – Да, есть такие чары. Думаю, ещё не слишком поздно это сделать. – А потом мы всем скажем, что ты беременна от меня? Разве тебе не придется уйти из Хогвартса? Лили засмеялась: – Нет, нет. Незачем рожать в школе. Женское тело и в самом деле намного лучше подходит для вынашивания ребенка. Есть чары, задерживающие эмбриональное развитие. – Что? – Заставляющие зародыш не расти, пока... скажи честно, ты на уроках здоровья не слушал? Джеймс смущённо покачал головой: – Прости. – Понятия не имею, почему у тебя такие хорошие оценки, – закатила глаза Лили. – Хорошо, сейчас объясню. Беременность может быть приостановлена до трёх лет. Конечно, лучше не ждать так долго, но один или два года – совершенно безопасно. Потом действие чар постепенно пройдёт, и беременность продолжится. – И ты сможешь наложить эти чары? Лили нахмурилась: – Не знаю. Я даже не знаю, сумею ли переместить зародыш... Ох, столько всего надо предусмотреть! Нам нужна, по крайней мере, дюжина зелий, и мне придется украсть ингредиенты из шкафа мадам Помфри, и… – Проще говоря, ты знаешь, как это сделать, – Джеймс медленно сделал вдох – он и не заметил, что затаил дыхание. – Ты уверен, что этого хочешь? Джеймс заколебался. Достаточно ли он безумен, чтобы даже рассмотреть такую возможность? Но какой у него выбор? Кроме того, он полностью расплатится с Лили за помощь. Она сможет распоряжаться всем его состоянием и рассчитывать на него. Столько же, сколько будет спасать его от этого кошмара. – Джеймс, ты же знаешь, что мне нравишься, – мягко сказала Лили. – Мне было больно, когда я поняла, что ты мной не интересуешься. Джеймс покачал головой. – Я интересовался, просто перестал. Знаешь что? Выходи за меня. Всё равно я когда-нибудь женюсь. Так лучше на тебе. У нас всё будет замечательно, правда ведь? И если ты принимаешь моё уродс… – Не говори так. Тут нет ничего ненормального! – Отлично. Пока это для тебя не проблема. – Нет. – Так давай это сделаем. Лили широко улыбнулась и подбоченилась: – Почему, Джеймс Поттер, ты предлагаешь мне руку и сердце, сидя на полу ванной? *** – Прости, я не могу. Веду Лили Эванс в Хогсмит. Сириус застыл, уронив Карту Мародёра: – Что? Мы столько планировали! Это наш последний шанс проучить Снейпа до окончания Хогвартса! – Извини. Но в «Трёх Метлах» что-то затевается, Лили хочет туда сходить. Понимаю, поздно сказал, но я сам только что узнал. – Что ожидается? – Какие-то ночные танцы. Точно не знаю. Сириус открыл было рот, чтобы возразить, но Ремус потянул его за руку. – Да ладно, Бродяга. Брось. Идея с самого начала была ужасной. Блэк захлопнул рот. Потом прищурился и фыркнул: – Отлично. Как угодно. Иди. Наслаждайся. – И пойду, – Джеймс тоже разозлился. – Тебе-то что? Сириус пробормотал что-то себе под нос, вырвал руку из пальцев Ремуса и вышел из комнаты. – Не знай я Бродягу, решил бы, что он ревнует, – пошутил Джеймс, хотя ему было ужасно больно от слов Блэка. Ремус закатил глаза: – В последнее время ты проводишь много времени с Лили. Ты же знаешь Сириуса. Только боюсь, что он наделает глупостей – например, устроит эту подставу Снейпу в одиночку. – Он помолчал, наморщив нос. – Но это не значит, что лучше напасть вдвоём. Идея отвратительная. – Давай не будем о Снейпе. Это наш последний уикэнд перед ТРИТОНами! Через неделю в Хогвартсе нас не будет. – Да, – Ремус погрустнел. – Всё ещё не могу в это поверить. – Мы ведь останемся лучшими друзьями. Ты же знаешь, моя квартира – в квартале от Сириуса. Твоя тётя ничего не говорила насчет того, чтобы жить у неё? Ремус усмехнулся: – Собирался сказать тебе раньше. Сириус пригласил меня жить с ним. Квартира у него большая, а он не может толком приготовить бобы или наложить простейшие чистящие чары... так что... – Это действительно здорово, Лунатик. Видишь, будем соседями. Иногда даже сможем вырывать Питера из лап его мамы. Часы пробили девять, и Джеймс, вздрогнув, принялся озираться в поисках какой-нибудь из лучших своих мантий. Если не поторопиться, он опоздает. – Посмотри под одеялом, – Ремус уже перебрался на свой любимый стул у окна и взял толстую книгу. – Спасибо. – Желаю хорошо повеселиться. – Ладно, – Джеймс помахал другу, выходя из спальни. И пожелание Ремуса исполнилось. Лили великолепно выглядела в зелёном, под цвет глаз, кружевном платье; и они столько раз танцевали, что Джеймс потерял счёт. Он чувствовал завистливые взгляды каждый раз, как Лили к нему прижималась или опускала голову ему на плечо. А мы красивая пара, подумал Поттер, посмотрев в зеркало. Лили была доброй, и превосходной ведьмой, и она приняла его таким, какой он есть. Она станет великолепной женой и хорошей матерью. Он смирился с ребёнком. Теперь, когда Джеймс не носил его, он мог притвориться, что это действительно ребёнок его и Лили, а не последствие нападения незнакомца. Поттер – отец человечка, находящегося внутри Лили. Всё как и должно быть. Лили утверждала, что когда ребёнок родится, Джеймс его полюбит, и он пытался заставить себя в это поверить. Возможно, и полюбит. Если будет мальчик, Джеймс научит его играть в квиддич, если девочка, о ней позаботится Лили. Он спросил её – вдруг ребёнок будет не похож ни на кого из них. – Не волнуйся, – улыбнулась Лили. – У тебя чёрные волосы. Почти наверняка у младенца будут такие же. И я знаю одно замечательное простое заклинание, которое перекрасит его глаза в любой цвет. Навсегда, если это сделать вскоре после рождения. Похоже, с этим улажено. Они поженятся сразу после Хогвартса. Подождут немного – может быть, до осени следующего года – а потом Лили отменит чары, задерживающие рост зародыша. – Всегда мечтала родить летом, – счастливо вздохнула Лили. – И подумай, как удобно! Ребёнок пойдет в Хогвартс, как только ему исполнится одиннадцать. Не то, что бедная Марта, которая родилась пятого октября и ждала чуть ли не до двенадцати лет. *** – Еле тебя нашёл, – Джеймс сел рядом с Сириусом в исследовательской секции лондонской магической библиотеки. – С каких это пор ты проводишь такой восхитительный апрельский день, запершись в библиотеке? – С тех пор, как ушёл из школы авроров, – раздраженно ответил Блэк. Он отбросил толстую книгу, которую читал. – Что ты здесь делаешь? – Искал тебя... спросить кое-что важное. Лёгкая тень легла на лицо Сириуса: – Да? И о чём? – Одолжи мне свою печень. Блэк заморгал. Он даже не изобразил улыбку. – Я пошутил, Бродяга. Да что с тобой? – А! – Сириус рассмеялся – чересчур громко. – Прости, наверное, я просто зачитался. – Я невовремя? – Нет-нет, я слушаю. О чём ты хотел спросить? Джеймс глубоко вздохнул: – Бродяга, я женюсь. И хочу, чтобы ты был моим шафером. Улыбка окончательно исчезла с лица Сириуса. Долгая тишина. – Бродяга, ты себя нормально чувствуешь? Вымученная улыбка Сириуса была ужасной: – Просто слегка неожиданно, вот и всё. Это честь – быть на твоей свадьбе. – Правда? А то по виду не скажешь, что ты рад. Блэк старался не встречаться с ним глазами: – Ну, это тебе полагается радоваться, Сохатый. Я должен оплакивать потерю лучшего друга из-за какой-то…– Он помолчал, нахмурившись. – А на ком ты женишься? – На Лили Эванс. – Не знал, что вы с ней виделись после школы. Джеймс пожал плечами: – Наверное, я об этом ни разу не упоминал. Мы все были в прошлом году слишком заняты. Вновь – молчание. Поттер видел, как Сириус с собой борется. – Рад за тебя. – Спасибо. Опять молчание. Блэк смотрел куда-то в сторону, рассеянно постукивая пальцами по обложке книги. – Бродяга, я… – начал Джеймс. – Почему я? – вдруг прервал его Блэк. – Почему я, а не Ремус, не Питер? Джеймс нахмурился: – Что ты имеешь в виду? Ты мой лучший друг. Я люблю и Ремуса с Питером, но именно тебя хочу видеть рядом, когда буду произносить свадебные клятвы. Лицо Сириуса мгновенно вспыхнуло, потом так же быстро побледнело. – Послушай, если ты не хочешь этого делать… – Нет! Хочу! – Блэк поднял руки. – Правда, хочу! Просто это слегка неожиданно, и после того, что случилось с нами, я... – Он замолчал и посмотрел на Джеймса, закусив губу. – Сохатый, знаю, ты не хочешь говорить о том, что между нами произошло, но я... я просто... – Что? – нахмурился Поттер. – Ну, на рождественские каникулы, – Сириус уставился на ковер. – Я... я подумал, что после той ужасной записки, которую я тебе оставил, и... ну... когда ты вообще об этом не говорил, я подумал... Услышав о Рождестве, Джеймс похолодел: – Какую записку? – Ту чёртову записку, которую я сунул тебе в карман, как трус! – закричал Блэк, обхватив голову руками. – Не знаю, о чём я думал, Сохатый. Наверное, ты никогда меня не простишь. Джеймс похлопал Сириуса по плечу. Он понятия не имел, о чём тот говорит, но если друг расстроен... – Всё в порядке, Бродяга. Я никогда на тебя не сердился. Правда. Блэк с надеждой посмотрел на него: – И мы по-прежнему лучшие друзья? – Конечно, – успокаивающе улыбнулся Джеймс. – Об этом не волнуйся. – Знаешь, я и впрямь подумал, что ты… – Сириус остановился, покачав головой. – Но, похоже, нет, раз ты с Лили. Я, наверное, с ума сошёл. Ты прав. Давай просто не будем об этом говорить. Поттер нахмурился, но друг засыпал его вопросами о свадьбе, и ему пришлось сосредоточиться. *** Той ночью Джеймс вернулся в свою квартиру поздно. Сириус настоял, чтобы они сообщили Ремусу и Питеру, и всё это вылилось в шумную вечеринку в «Дырявом котле», где в конце концов оказалось большинство их старых школьных друзей. Лили уже спала, и Джеймсу не хотелось её будить. Такое долгое сохранение беременности с помощью чар обессилило её, и она должна была пользоваться любой возможностью отдохнуть. Поттер приготовил себе какао, взял газету, и попытался не обращать внимания на то, что на душе у него скребут кошки. Не получилось. Его сундук стоял в шкафу в прихожей. Джеймс встал перед ним на колени и принялся рыться в вещах, стараясь не шуметь. Сумка была на самом дне, заваленная старыми школьными эссе, книгами, сломанными перьями и обертками от жвачки. От мантии несло несвежим пивом и сексом. Запах вызывал у Джеймса отвращение. Задержав дыхание, он по очереди проверил карманы. Пальцы сжали клочок пергамента. С сильно забившимся сердцем Джеймс развернул его. Он сунул мантию назад в сумку и закрыл крышку сундука. Потом быстро присел рядом, опершись спиной о сундук, и поднял дрожащую руку, чтобы на записку упал слабый свет, проникающий через дверь из кухни. «Джеймс. Не знаю, как появиться перед тобой после вчерашней ночи, поэтому сбегаю как трус. Да я и есть трус. Это был такой прекрасный вечер, Джеймс. Я думал, если когда-нибудь расскажу о своих чувствах, ты даже не захочешь, чтобы мы были друзьями. А когда ты сказал, что чувствуешь то же самое... я потерял голову. Никогда не думал, что до этого дойдёт, и я должен был положить этому конец. Я знал, сколько ты выпил. Ты, наверное, ничего такого не хотел, а сейчас я идиот... нет, гораздо хуже, потому что я склонил тебя к тому, за что ты будешь меня ненавидеть. Прости, Джеймс! Но ничего исправить я уже не могу (но если могу – пожалуйста, пожалуйста, скажи, как). Я буду умолять тебя о прощении на коленях, если ты мне позволишь. С.Б.» Джеймс выронил записку. А потом и сам лёг на пол. Джеймс вцепился в ковёр, по лицу текли горячие, горькие слезы, а всё тело сотрясали рыдания. Он не знал, сколько так пролежал. Измученный, он перекатился на спину. Сириус был отцом его ребенка. Его не насиловали. Он как-то нашёл в себе смелость признаться Бродяге в своих чувствах. И Сириус ответил ему взаимностью, и они вместе зачали ребенка, а потом он… А потом он обращался с Сириусом как с грязью до конца учебного года. Конечно, ненарочно, но его депрессия и позже озабоченность беременностью отдалила его от лучшего друга. Самое плохое, что он забыл эту ночь. Забыл жгучую радость, которую, должно быть, почувствовал после того, как узнал, что друг его не осуждает и отвечает взаимностью. Теперь слишком поздно. Он всё разрушил. Сириус решил, что Джеймс натурал. Он женился, Мерлин правый! Свадьбу не отменишь теперь, после того, как Лили… Джеймс втянул воздух, задерживая мучительный стон. Лили... – Джеймс? Это ты? Лили теперь носит ребёнка. – Да, – ответил он хрипло, чтобы она не успела выбраться из кровати и найти его в таком виде. Он услышал скрип кроватных пружин и мягкий звук шагов по полу спальни. Джеймс заставил себя встать с пола и вытёр тыльной стороной ладони глаза, которые жгло от слез. Лили в ночной рубашке появилась в дверях: – Как ты? Мне показалось, что я услышала… – Всё в порядке, – Джеймсу самому показалось, что его голос звучит неискренне. – Ушиб о сундук палец на ноге, когда вешал мантию. Лили фыркнула: – Знаешь, можно и посветить. Взял бы палочку, а не шарахался в темноте. – Прости. – Да всё нормально. Я просто слегка задремала. Это не какао пахнет? Джеймс кивнул: – Да, приготовил вот. Не нальешь мне чашку? Скоро приду. Хочу убрать этот сундук с дороги. – Конечно. Он посмотрел вслед жене, а потом прерывисто вздохнул. Хорошо, что ему помешали. Джеймс больше не боялся, что скорчится на полу и начнёт безумно кричать. Потной ладонью он сжимал мятую мокрую записку. Туго скатав её, сунул шарик глубоко в карман. Это было, было. Он не может это изменить. Но может попытаться сделать всё как следует сейчас. Он попросит Сириуса стать крёстным отцом ребёнка. Лили поймет. В конце концов, она знала правду, и всё равно согласилась выйти за него и выносить ребёнка. Может быть, со временем он сблизится с Сириусом и... – Джеймс, ты идёшь? Какао остывает. Он с трудом задвинул сундук назад в шкаф, захлопнул дверцу, прислонился к ней и на секунду закрыл глаза, чтобы успокоиться. – Джеймс? Он открыл глаза, отшатнулся от двери и вытер со щёк слёзы: – Иду, Лили.