Конфиденциальная информация

— Миссия не была заведомо провальной, такова позиция высшего руководства, и если это расходится с вашим видением ситуации, то я настоятельно рекомендую всем несогласным прямо сейчас сложить полномочия и удалиться. Орден не потерпит в своих рядах тех, для кого сомнения поставлены выше прямых приказов, и в дискуссиях они принимать участия не должны. Хакс медленно обводит взглядом большой стол в главном оперативном зале совещаний, расправляет плечи и скрещивает руки за спиной, краем уха улавливая шелест ткани шинели. Полоски генеральских нашивок легко цепляют друг друга — Хакс не уверен, насколько долго они ещё пробудут при нём. Разжалование стоит гораздо меньше, чем подведение под трибунал и снесение его головы ко всем хаттам, но оно и куда менее показательное. Если бы Верховный лидер захотел его смерти, то это был бы очень сильный ход; незаменимых нет, Хакс это знает — фраза верна хотя бы в отношении его самого, правда, одна только мысль заставляет его морщиться от не фантомной горечи во рту. Казнь генерала, провалившего задание, была бы очень показательной — Первый Орден несёт смерть врагам и тем из своих, кто не оправдывает ожиданий. Если бы Верховный лидер захотел… Чеканя шаг, Хакс идёт вдоль длинного ребра стола; каждый, мимо кого он проходит, неосознанно напрягается — нервно поводит плечами, ёрзает в кресле, пытается сесть ровнее. Ему нравится такая реакция, нравится то, что одно его присутствие делает с людьми, и он упивается этой властью, поглощает её жадно и даже не задумывается, чего ему эти опрометчивость и невнимательность во время эмоциональной трапезы могут стоить. В число подопытных не включают себя самостоятельно только два человека — капитан Фазма знает его слишком давно, ещё со времён Академии, ей не интересны, так сказать, пищевые привычки генерала, в поле её интереса совершенно другие вещи. Она знает наверняка, что Хакс — отличный стратег, строгий начальник и крайне рассудительный человек, всё остальное — примеси. Человеческая сторона начальства касается её лишь изредка, когда в закрытой зоне кают-компании они вместе пропускают по паре стаканов кореллианского виски — почти всегда молча, иногда только могут коротко обсудить тренировки элитного подразделения штурмовиков или последние новости. Капитан — суровая, строгая к себе и к подчинённым женщина, что не лишает её при всём этом удивительной тактичности, и Хакс, положа руку на сердце, уважает её — не только за это. Из капитана, по его мнению, вышел бы, помимо сурового ментора, и отличный дипломат. Второй человек, неподвластный хаксовой власти, уважения у него самого не вызывает — не вызывает ничего, на самом деле, кроме глухого раздражения. Это бы Фазма рассудительностью не назвала ни при каком раскладе. Личная немезида и заноза в заднице всё ещё генерала Хакса сидит в дальнем конце стола — пока Хакс сидел на своём месте, он имел неудовольствие то и дело наталкиваться взглядом на непроницаемый глянцевый визор маски магистра рыцарей Рен; это отвлекало, раздражало и приводило к тому, что интонация речи генерала не была такой безупречной, каковой ей стоило бы быть, а голос иногда менял тональность. Отвратительность нестройности собственного повествования всё ближе подталкивала Хакса к настоящему бешенству, такому, после которого приходилось долго выматывать себя на беговой дорожке в зале; если бы он проходил терапию, то услышал бы, что этот способ успокоиться — сублимация и попытка убежать при условии нахождения на том же самом месте. Мерзко. — Стратегически наш план был идеально выверен, но возникновение небольших флуктуаций, связанных с непредсказуемостью отдельных личностей, предугадать было достаточно сложно. Комплексное воздействие. Поэтому в ближайшее время к рассмотрению будет предложена новая программа подготовки штатного состава Первого Ордена, после верификации и вступления в силу которой подобных инцидентов более не будет. Сидящие за столом закивали — все понимали, о ком идёт речь, о том злосчастном штурмовике. А Хакс говорил не только и даже не столько об этом, непредсказуемостью отличался не только тот чёртов штурмовик. Кто же мог знать, что магистр Рен упустит девчонку и дроида и что — немыслимо! — сумеет проиграть ей. При всём своём устрашающем виде и при том, что родился Рен, видимо, со световым мечом в руке, он умудрился пропустить удар и пал — во многих смыслах. Гадко, крифф, это непозволительно, всё полетело к хаттам из-за импульсивности, из-за родственных уз, из-за всех этих мелочей и несущественностей. Стоит промолчать, подумал Хакс, мне нужно промолчать. Рассудительность. Рассудительность… Да пропади оно пропадом! — К тому же, не все приказы были приведены к исполнению с исчерпывающей точностью, и в итоге мы имеем то, что мы имеем. Это послужит уроком всем нам — никакие вновь открывающиеся обстоятельства не должны мешать ни одному из нас выполнять поставленные задачи. Внеочередное совещание будет проведено в полночь по корабельному времени, явка ведущих ночных смен обязательна, всем остальным на личные коммуникационные устройства будут высланы дополнительные напоминания. Все свободны. Пока подчинённые расходились, Хакс подписал пару срочных документов на датападе, перебросился несколькими фразами с капитаном и, окинув взглядом опустевший зал, направился в свою каюту. Он был полон мелочной, мстительной радости — да, его упоминание провала магистра было коротким и тщательно, хоть и в спешке импульсивности, завуалированным, но одно то, что он высказал это во всеуслышание, давало стимул продолжать действовать. Когда-нибудь питомец Сноука оступится настолько сильно, что подняться уже не сможет, и Хакс с превеликим удовольствием вслушается в хруст хребта надменного магистра под собственным сапогом. — Что вы себе позволяете? Хакс обернулся. Он едва ли расслышал — больше походило на шипение пара, вырвавшегося из разлома трубы в одном из тысяч охлаждающих контуров реактора «Старкиллера». Пожиратель звёзд, который был так дорог его ожесточённому сердцу, атлант, что обрушился под тяжестью обстоятельств и человеческих ошибок. Показалось. Хакс вздохнул и повернулся, сталкиваясь с магистром Рен практически лицом к лицу. Тот успел куда-то задевать свой шлем и теперь беззастенчиво пялился, сверкая глазами и сдвинув брови к самой переносице. — Что вы имеете в виду, магистр? Я имею полное право предложить выметаться с совещания всем, кому не нравится текущая линия Ордена. Рен ощеривается. Он знает, знает, думает Хакс. Он в курсе, что я понимаю, о чём он говорит. Что, не привык вот так, когда мордой по столу возят, да? Хакс поджимает губы, сдерживая мстительную улыбку, гадкую, полную яда. Если кто и может поставить зарвавшегося, полубезумного форсъюзера на место, так это он. Никакой Силы, никаких древних тёмных практик — только давление, настойчивое и к земле пригибающее, такое, которому нельзя противостоять, если не иметь достаточно сил. — Не об этом, генерал. Не об этом. Глаза Рена зло блестят — в скудном освещении коридора видно плохо, радужка сливается со зрачком в большое чёрное пятно. Того и гляди искры полетят, однако Рен держит себя в руках — с переменным успехом. Воздух вокруг начинает подрагивать, мелко так, марево это дрожит, как раскалённый воздух над бетонным плацем Академии, и ассоциации у Хакса это вызывает самые неприятные. — Вы не имеете права обсуждать моё поведение. — Звучит так, будто вы — сопливый мальчишка, а я — строгий учитель, который вашей маменьке за вас выговаривает. Как, кстати, поживает достопочтенная принцесса? Не думаете переметнуться, а? Мятущаяся душа. Сопротивление будет вам к лицу. Рен сжимает зубы и оскаливается, что дикое животное. Он едва наклоняется, потом делает шаг вперёд, ещё один, и Хакс против своей воли отступает назад — сталкиваться нос к носу с Реном у него нет ни малейшего желания. Рен продолжает мягко шагать вперёд. И как он может ступать так тихо, беззвучно, буквально перетекать в новую точку, заполошно думает Хакс, и от этих монотонных мыслей он отвлекается только тогда, когда спиной упирается в стену. Рен поднимает правую руку на уровень лица, раскрыв ладонь, и слабо шевелит пальцами, амплитуда настолько мала, что движения едва уловимы, но Хакс видит их с удивительной, до отвращения пугающей чёткостью. — Это вам оно будет к лицу, генерал. Пока ещё генерал, — Рен самодовольно хмыкает и продолжает, кривя губы: — Но вы не сопротивляетесь, считаете это ниже своего достоинства. А кто вы, если отринуть всё напускное, если снять с вас все эти слои, а, кто? Так, рыжая блядь при погонах. Долго ли они останутся при вас, а, Хакс? Хакс чувствует, как верхняя губа начинает мелко подрагивать от ярости. Выслушивать всё это — немыслимо. Сукин сын. И ещё — Рен словно намеренно стоит навытяжку, он выше, это мелочь, но, крифф, как же это много. Нависает так нагло, знает, что не сможет, как Хакс, задавить авторитетом, и поэтому продавливает грубой силой, так, как умеет. Как очень хорошо умеет. Сила это или нет — неважно, Хакс теперь понимает, почему на допросах пленники ведут себя так, почему смотрят на Рена во все глаза. Есть в нём что-то не… Это как грязная клякса на идеальном пейзаже — не видно сразу, но настораживает. Что-то притягательно отталкивающее, тревожное — не во всём его облике, нет, но в глазах. Человек с таким взглядом может сделать всё, что угодно, но только не то, чего ты от него ожидаешь. Рен ведёт ладонь чуть вперёд, и Хакса вдавливает в стену, так сильно, будто бетонной плитой прижимает, и не одной. — Привыкли ко всему хорошему, да? По карьерной лестнице вас ступенька за ступенькой под ручку вели, а то и через одну перешагивать помогали. Протекционизм, хм. Без посторонней помощи и шагу ступить не можете? — И это вы мне говорите? — выплёвывает Хакс. — А что, вас что-то не устраивает? Меня не по гладкой тропинке вело, а швыряло по ухабам — вам с вашим белым воротничком и хрустящими манжетами этого не понять. Это слишком. Мерзкий ублюдок — и Рен, и Брендол, оба. Это он говорил — «ты должен забыть о слабостях», «ты не просто можешь, ты должен», «до твоих желаний и интересов мне нет дела», «если остановишься — пожалеешь». Это Рен считает гладкой тропинкой? Ах да, откуда ему знать. Хакс слегка наклоняет голову к плечу и медленно, размеренно выдыхает: — По крайней мере, я ни секунды не колебался перед тем, как убить своего отца. В вас сильны сомнения, Рен, и это — ваша слабость, это то, что ставит меня выше вас. Хакс смотрит на Рена, не отводя взгляда, и небрежным взмахом руки отбрасывает его руку от своего лица. Рен с шумом выдыхает, его лицо искажается, он прекращает давить Силой и просто вжимает ладонь в шею Хакса, почти пришпиливая его к стене. Прикрывает глаза, делает глубокий вдох и снова смотрит на Хакса, лениво усмехаясь. Он увидел то, что даст ему преимущество, козырь, туз в рукаве — да целая стопку тузов. — Да, я не стану скрывать, я привязан к мёртвому человеку, и это — моя уязвимая точка. Но вы, вы, генерал… Рен наклоняется ещё ближе и тихо выдыхает ему почти на ухо, так, чтобы камеры, которые пишут и звук, ничего не смогли уловить. Это — личное, информация только для них двоих, это- его маленькая победа в череде больших. — Вы, Хакс, привязаны к живому человеку. Мертвец не погибнет второй раз, эта боль для меня больше не повторится, а вот для вас… Вы прокручиваете эти картинки в своей голове. Удивительно, как в вас при виде моей отрубленной головы смешиваются ликование и тоска, гнилая и топкая, что то болото. Хакс пытается вывернуться из этой хватки, но Рен держит крепко — он нарочно прижимается щекой к его виску и продолжает шептать: — Я бы сказал, что странно видеть того, кого собственная смерть волнует порой менее, чем смерть другого человека, но это бы было лицемерием. Лукавством. Обманом. Это всё — ваша прерогатива, не моя, я подобное скрывать не стану, но и на всю галактику кричать об этом не буду. Ведь всё, о чём мы сейчас — это конфиденциальная информация, верно? Рен отстраняется, выверенным движением отводит упавшие вперёд волосы и хрипло добавляет, не прекращая усмехаться: — Не злите меня на людях, генерал. Душевный эксгибиционизм вам не к лицу, рациональность — вот ваша отличительная черта, пусть таковой и остаётся. Тогда и вы останетесь при своих нашивках, я могу оказать нужное влияние. Он поворачивается на каблуках и исчезает в одном из коридоров — так же тихо, как и появился, только полы плаща хлещут тёмными хвостами. Хакс выдыхает, раздражённо трёт рукой шею и, осмотревшись, сворачивает в нужную ему сторону. Если Рену кажется, что только он обладает какими-то, так сказать, закрытыми данными, то он ошибается. Хакс тоже обнаружил кое-что — исключительно для личного пользования.