Властелин Ничего

      Конец мира начался с разбитых стёкол и, как следствие, жуткого сквозняка. А ещё очень громкими звуками — громом, как оказалось, — заставившими тёмного эльфа вздрогнуть и выйти из полудрёмы, в которую он погрузился, вымотанный ожиданием.       Вместо положенного страха внутри ощущалась лишь невероятная усталость, апатия и тянущая, почти привычная боль в груди. Он ждал, когда все закончится. Маг даже не встал из кресла — лишь поменял позу на более удобную, пока призраки беспомощно метались по всей Башне, прекрасно понимая: их конец близок.       Это понимал и Даламар.       Если шалафи и не обратит мир в пожарище и ад, то терпеть ученика, предавшего его уже дважды, он не станет. Да и зачем ему будет ученик, способный бросить вызов, когда в его власти весь мир и каждое существо по отдельности?       Сражения учителя с Тёмной Госпожой Даламар не видел. Но догадывался об его исходе, хоть и надеялся на обратное.       И Рейстлин Маджере победил Владычицу Тьмы Такхизис, став богом. Одно лишь не учли ни маги, ни сам Даламар: Рейстлин забрал себе силы богини, прежде чем уничтожил её.       И что теперь мог сделать какой-то волшебник, к тому же ослабленный ранами, с одной только здоровой рукой (вторая всё ещё чудом функционировала, но была бесполезна), против бога? Ничего. Разве что пасть на колени и молить о пощаде, но он знал, что от шалафи не стоит ждать милосердия.       Рейстлин окинул насмешливым взглядом лабораторию, подмечая боевые артефакты на столе, навешанные защитные заклятия вокруг Даламара, тело единоутробной сестры в углу... И взглянул на ученика. Он мог бы одним заклинанием высосать из того жизнь или свести с ума болью. Но лишь прошёл мимо. Молча. Только хмыкнул, когда рассмотрел рану от меча Китиары на плече. Рейстлин знал, что тот не поднимет на него оружия, поэтому спокойно мог заняться своими делами, отложив разборки до более удобного времени.       Даламар так и стоял, сбитый с толку, чувствуя себя жестоко избитым и обманутым. Учитель не счёл нужным даже обронить хоть одно слово, хотя бы жестом облегчить ожидание и муку.       Несколько дней Рейстлин разбирался с иными богами, пока не остался один лишь Паладайн. Всё это время Даламар сидел в кабинете почти безвылазно, глядя в окно на опустившуюся ночь (которая длилась уже неделю) и апатично отмечая про себя, что ещё одно созвездие пропало с небес. Он видел, как Палантас медленно умирал, и думал про себя, что как-то так и видел мир Рейстлин своим проклятым взором. Башня пока что держалась, охраняемая древней магией. Но что она против мощи Маджере, против Бога?       Если бы Даламар был человеком, то давно бы выпил отравленное вино. Но он был эльфом, а даже тёмные эльфы не расстаются с жизнью слишком легко, поэтому лишь задумчиво, отстранённо глядел на чуть загустевшую от примеси жидкость.       Но, наконец, предчувствие надвигающегося ужаса достигло своего предела, и, казалось, рука сама поднесла бокал к губам.       Каково это: умирать?..

***

      Слова Астинуса эхом звучали в голове.       Ты будешь управлять и владеть мертвым миром...       И Рейстлин отчаянно, почти панически понимал правоту летописца.       Он переместился в Утеху, в место, где он вырос и учился магии, представляющую сейчас собой лишь пепелище. Некогда могучие валлины, так радовавшие утехинцев весной своей зеленеющей листвой, выглядели как жуткие тени чудовищ Бездны.       Найти собственный маленький дом казалось невозможным. Рейстлин не стал даже близко подходить к мёртвым деревьям. Потому что не хотел видеть их трупы.       Брата, надоедливого, но заботливого. Рыжеволосой вспыльчивой и мудрой Тики. Постояльцев «Последнего приюта». Тех людей, которых маг когда-то излечил от тяжких болезней. Или тех, кто выгонял жрицу Бельзора от Розамун.       Все они мертвы.       Но ведь он бог! Он может создать новый мир, со своими законами! Мир который будут населять новые люди...       Но отчего-то Рейстлин не ощущал положенного триумфа. Лишь изъедающую горечь и тоску по чему-то неопределенному.       Быстрая мысль мелькнула в сознании. Ученик. Он ведь мог остаться в Палантасской Башне, которая, как и Башня в Вайрете, выдержала битву богов на Кринне.       Мог ведь?       Наверняка он дожидается своего шалафи, как и полагается преданному ученику, каковым, Даламар, несомненно, являлся.       В ту же секунду маг очутился в гостиной Башни, хозяином которой являлся до своего путешествия в прошлое. Стражи приняли его и безропотно поклонились. Не пытаясь даже сдерживать проснувшиеся нетерпение и раздражение, Рейстлин спросил, где его ученик. Духи на несколько мгновений растерялись и ответили, что в кабинете своего учителя. Не обратив внимания на насмешливые взгляды мертвецов, он переместился в знакомую до каждого миллиметра комнату.       В нём не было переставлено ничего, разве что книги на столе поменялись да свечки сменили свое расположение.       И камин, который стараниями то ли Даламара, то ли духов, никогда не потухал, сейчас едва тлел. Фигуру в кресле, сидящую спиной к нему, Рейстлин заметил сразу же, и на какой-то миг в его душе затеплилась надежда...       ...чтобы в следующий миг разбиться на тысячи осколков.       Лицо эльфа было бледно, слишком бледно даже для больного. Рядом стоял бокал с вином, который Рейстлин поднёс к лицу и тут же почувствовал запах яда. Того самого, который маги используют в ситуациях, когда выбрать безболезненную и быструю смерть предпочтительнее надвигающейся на них беде...       Гнев вскипел в маге, как только он вышел из оцепенения. Зачем он это сделал?! Рейстлин поднёс ладонь к шее ученика, тщетно пытаясь прощупать пульс. Внезапно до его слуха — слуха бога — донеслось имя, произнесённое устами Пар-Салиана. В необъяснимой вспышке ярости маг метнул молнию в белого мага, не сильно заботясь о том, что он сейчас находится далеко от него. Вдобавок он швырнул бокал с отравленным вином в стену. Жидкость расплескалась в полете, а металл с громким лязгом упал на пол.       — Зачем ты это сделал? — прошипел Рейстлин сквозь зубы.       Тем не менее, бессильная злость быстро прошла и сменилась холодно мыслящим разумом. Вряд ли Даламар давно выпил яд, а это значит, что у Рейстлина есть шанс вернуть его в этот план бытия почти невредимым.       Повторив про себя заклинание, он тихо начал шептать слова, вкладывая в них не только свою магию, но и божественную силу. Он наклонился вперёд, давя в себе мысль о том, что целует труп, и остаток заклинания прошептал в губы эльфу, стараясь вдохнуть в него жизнь. Долгие минуты он вглядывался в лицо Даламара, которое даже теперь не разлагалось в потоке времени. Потому что времени больше не существовало, как и богов, покровительствующих им. По его воле.       Рейстлин осторожно, словно Даламар всё ещё мог испугаться, прикоснулся к ладони ученика. Никакой перемены не наблюдалось, словно он вовсе не произнёс заклинание, которое должно было вернуть Даламара к жизни. Хуже всего было понимать, отчего тот выпил яд. Эльфы, ценящие жизнь дороже всех иных рас, ни за что бы добровольно не отказались от неё, не будь на то очень веских причин. А в данной ситуации причиной был он, Рейстлин.       Будто назло, в голову лезли воспоминания о тёплых и безмятежных вечерах, проведённых в этом же кабинете у камина за чтением книг, о неторопливых разговорах до утра, о первой их близости... Стоило ли то, что сейчас имел Рейстлин, этой утраты? Не стоило. Но он не мог повернуть время, не мог выбить из руки Даламара этот треклятый бокал.       Поздно.       Он не знал, сколько часов просидел у кресла, накрыв своей ладонью похолодевшие пальцы Даламара. Рейстлин испробовал почти всё, но ученик... мёртв. Это осознание отдалось щемящей болью в груди, хоть он и надеялся, что богом не будет чувствовать подобного.       «Я мог бы подарить тебе весь мир», — повторил он свои слова, произнесённые когда-то — невообразимо давно — Даламару.       Я мог бы, подумал он. И сделал бы это и без божественной силы. Да и кто захочет владеть пустым миром, в котором осталась лишь безжизненная пустыня, где никто не услышит даже крика.