На твой выбор

— Кто-нибудь видел Серёжу? — Настя, тяжело дыша, бегает по залу ресторана, пытаясь найти пропавшего без вести официанта. — О, Никит! Дягилев как-то слишком резко оборачивается на её зов, а в его голову уже лезут абсолютно ненужные мысли и догадки — ну а вдруг он где-то жесточайшим образом накосячил, да так, что его сейчас в первый же рабочий день уволят? Однако, Фомина не выглядит злой, скорее растерянной. Она повторяет вопрос. — Где Серёга я не знаю, курит наверное, как обычно, а что? — девушка смешно хмурится, когда слышит о столь неприятной вредной привычке. — Павел Аркадьевич пришёл, сел за Серёжин столик, и держите, блин, сюрприз — официанта нет. — Что за Павел Аркадьевич? — Никита чуть хмурит брови, следя за Настиной реакцией. — Хозяин наш, — выдыхает та, — ну, типа хозяин. Вообще всеми делами тут занимается его тётя, а он, как бы, ну, для антуража. Но уволить может! — Хотите, чтобы я принял заказ? — Я не требую, конечно, но... Пожалуйста? Никита хмыкает и, подмигнув зачем-то арт-директрисе, достаёт из грудного кармана блокнот и движется к тому самому столику у окна, за которым сидит его сегодняшний клиент. Надо бы сказать, что «якобы хозяин» ему сразу не понравился — он был похож на напыщенного индюка, сыночка богатых родителей, коих Дягилев всю жизнь пытался избегать, дабы не стать хоть чем-то похожим на них. Судить незнакомых людей, да ещё и начальников, парень не привык, поэтому сразу постарался выкинуть из головы все стереотипы, однако первое впечатление, всё же, самое сильное. Павел ему абсолютно точно не нравился. — Что будете заказ... — Принеси попить, — Никита невольно хмыкает, услышав такой сильный сербский акцент в голосе хозяина отеля. — Чай, кофе, коктейли? — Не издевайся, мальчик, — и зачем этому придурку тёмные очки в помещении? Дягилев еле успевает заткнуть самого себя, чтобы эти мысли не превратились в слова. — Уснул? Такой красивый и такой тупой. Неси уже давай что-нибудь. На твой выбор. Никита, поджав губы, лишь коротко кивает Павлу и немедленно старается ретироваться восвояси, проигнорировав эпитет «красивый» из его уст. Сомнительный, честно говоря, комплимент, когда идёт в одном ряду со словом «тупой». — Нормально прошло? — окликает его Настя. — Пиздец, — красноречиво отзывается парень и Фомина одаривает его осуждающим взглядом. Никита подходит к бару и, сам того не ожидая, высказывает Косте всё, что думает об этом Павле Аркадьевиче, при этом ещё пару раз позволяя паре ласковых матных слов вылететь из его уст. — Это всё очень круто, конечно, Никит, но мне-то что делать? — Он на мой вкус попросил, — пожимает плечами парень, искоса поглядывая на зависающего в своём телефоне клиента и мысленно матеря Серёжу, непонятно где ошивающегося. — Кофе «глясе» ему сделай. — «Глясе»? Он тебе кто, халдей, что ли? Давай я коктейль дорогой сделаю, ему несколько тысяч на питьё как раз плюнуть. Никита хмыкает и опускает глаза в пол, словно раздумывая над чем-то. — Нет, братан, знаешь, раз уж он просил на мой вкус — пусть пьёт халдейский напиток, — Дягилев усмехается, — научится, может, чему-то. — Павлик Аркадьич? Не научится. Костя довольно быстро заканчивает готовить заказ, однако за это время Никита успевает всё обдумать ещё несколько раз. Он всё прикидывает, во сколько сегодня ему обойдётся его чёртова гордость, ведь неисчислимое количество раз он уже терял работу, потому что был до невозможности упрямым и принципиальным — «нет, пап, я не хочу жить на всём готовеньком», «Света, мы не будем брать деньги моих или твоих родителей на ремонт квартиры» и, конечно, сегодняшнее «я не позволю тебе так обращаться со мной или с моими друзьями только потому, что ты богаче, тётенькин племянничек». Анисимов, кажется, шепчет молитвы вслед уходящему с напитком парню, как бы намекая, что ему просто тотальный, неизбежный пиздец. Никита пятками, блин, чувствует, что Костя очень даже прав, но отступать не собирается, он же не такой. — Ваш напиток, — вальяжно произносит Дягилев, радуясь, что хотя бы насладится охеревшим от жизни лицом Павла, прежде чем его попрут с работы. — Что это? — хмыкает серб и то ли специально, то ли нет, накрывает пальцы официанта своими, перенимая стакан, и отпивает немного. — Класс, спасибо. В смысле «класс, спасибо»? А поорать, устроить скандал, выгнать с позором? — Нравится? — спрашивает Никита, от удивления забыв даже, что общается не с каким-то там своим другом, а с хозяином, мать его, отеля. — Нравится, — отвечает ему Павел, окидывая паренька насмешливым взглядом. И всё же, что-то в нём было такое. Такое... непривычное? — Люблю такое, вкусно. Свободен. Чудом оставшийся на работе официант в полном неверии возвращается к бару, где Костя, кажется, готов уже его хоронить. Когда Никита рассказывает, что его, вообще-то, не уволили, да ещё и кажется, похвалили за выбор, Анисимов невольно тянется руками к его лбу, очевидно думая, что у парня просто жар и он, наверное, не понял, что его попёрли с работы. Но нет — спустя время Настя подходит к ним и крепко обнимает Дягилева, невесомо чмокая его в щёку, сопровождая это всё одной фразой: «Ему всё очень понравилось». Серёжа находится спустя пару минут. Как оказалось, он и правда курил, правда потерял счёт времени, но «это никогда больше не повторится, не увольняйте, у меня жена и двое детей». Фомина строго-настрого запрещает ему перекуры в рабочее время.

***

На следующий день Никита уже почти забывает всю эту историю и даже не удивляется, замечая Павла Аркадьевича, сидящего за тем же самым столиком. Он нервно вздыхает и отводит взгляд — теперь это не его забота. — Никитос! — это голос Серёжи, и если он, чёрт возьми, опять уйдёт куда-то, Дягилев самолично его придушит и даже не побоится сесть за это. — Чего тебе? — Там это... Тебя просят, — поджимает губы тот и кивает в сторону хозяина отеля, который какого-то хера машет Никите рукой. — Короче, сказал, чтобы ты подошёл. Да этот Павлик Аркадьич не охерел ли там? — Это не мой столик, я и так вчера бесплатно его обслужил. — Так ему и сказать? — Так ему и скажи. Никита не успевает даже отвернуться, как Серёжа пулей прибегает обратно чуть не плача. — Он уволить меня обещал, если ты не подойдёшь! Ну это уже ни в какие ворота. Сегодня Павел выглядит совсем по-другому: рубашка, наверное, из последней коллекции, как-то слишком подозрительно идеально сидящая на нём, тёмные брюки, явно, очень дорогие и, ну как же без них, тёмные очки, торчащие из грудного кармана белого пиджака, завершающего его образ, называемый «вот такая вот я модель Victoria's Secret». Никита даже ловит себя на мысли, что он стоит и внаглую залипает на него, хотя, подождите, эй, Дягилев, как бы, натурал. Вроде бы. — Что-то случилось? — он старается придать голосу невозмутимость, но, судя по усмехающемуся Павлу, у него это не особо получается. — Случилось то, что мой любимый официант предал меня и отдал мой столик другому, — отвечает серб, не сводя глаз с парня, будто бы следя за каждым его движением. — Этот столик — не мой, я вообще сюда вчера устроился, и тут сразу... — Теперь твой, — обрубает его речь Павел, — я не прошу, кстати, а требую. Мне как обычно. Вот же, блять, влип. Никита отправляется к бару, когда в его голове красной строкой бежит всего одно слово: «пиздецпиздецпиздец», и, когда он плюхается на сидение рядом с Костей, не говоря ни слова, бармен понимает его без слов и наливает ему виски с колой. Да просто потому, что по пацану видно, как он задолбался. — Что нового? — Анисимов делает вид, что не знает того самого единственного человека в Элеоне, способного так достать кого-то. — А Павлик не педик часом? — вдруг спрашивает Дягилев. — А кто из нас не педик? — пытается отшутиться Костя, но тут же ловит непонимающий взгляд собеседника, — ну не я. А сам-то? — У меня девушка есть, — отвечает Никита, с опаской поглядывая уже на бармена. — Иногда и это не помеха! — снова непонимающий взгляд. — Хотя откуда мне знать, да?.. Девушка у него есть. Никите почему-то хочется смеяться. Они со Светой разошлись ещё три недели назад, когда его некогда любимая стала всеми силами давить на парня и намекать на свадьбу. Дягилеву с ней было просто хорошо, но чтобы жениться... Ну да, струсил, испугался, не захотел. Ему, честно говоря, больше по душе быть свободной пташкой, нежели обременить себя браком в свои-то двадцать три года. Да и жениться нужно на той самой, от которой и сердце ёкает, и на подвиги тянет, а Света... Ну такое. — Мне вчерашний подвиг для Павлика, — ему нравится так его называть, — снова пришёл. — Было бы круто, если запал на тебя, — отвечает Костя, принимая заказ. — Романтично. — Анисимов, мы ж оба мужики, бля! — Да я сколько лет с Луи в одном ресторане работал, — пожимает плечами тот, — как я могу гомофобом-то быть? Никита предпочитает промолчать, никак не реагируя на эту реплику, и только забирая заказ, он вдруг понимает, что и сам неплохо знает Луи, и что им никогда не мешал хорошо общаться тот факт, что кондитер всегда был голубее самого ясного неба. Да и Дягилев себя гомофобом не считал, просто он двадцать три года как-то свыкался себе с мыслью, что он натурал, а потом в его жизни появился нагловатый серб с карими глазами, и всё, жизнь вдруг разом пошла по пизде. — Вот так и надо было, — улыбается Павел, когда Никита ставит стакан с кофе на его столик, но когда официант хочет уйти, тот немедля его останавливает, вынимает из кошелька купюру в пять тысяч и протягивает ну вообще уже охуевшему от жизни Никите, — теперь не бесплатно обслуживаешь, да? Это отныне твой столик.

***

Павел садится за тот же самый столик уже третью неделю подряд, а Никита всё так же его обслуживает. Теперь к привычному «глясе» иногда добавляются различные стейки, а иногда и довольно дорогие алкогольные коктейли. Дягилев проходит трудный путь от «не смей так со мной разговаривать» до «поговори со мной ещё немного» и понимает, что они с сербом могли бы стать неплохими друзьями, если бы только, конечно, не их главное различие: один — официант, второй — хозяин отеля. Но с Павликом Аркадьевичем действительно спокойно и приятно, они порой разговаривают во время принятия заказа, а иногда и после, обмениваются новостями и какими-то личными переживаниями. Только вот Паша-то приходит и уходит, а Никита уже живёт этим: ждёт каждый день и, честно говоря, грустит, зная, что его клиент уже вот-вот уйдёт. Это, наверное, неправильно, но ему всё равно. Но Никите абсолютно не всё равно, когда его Павел Аркадьевич вдруг приходит в компании какой-то высоченной девицы модельной внешности и не заказывает «глясе» вовсе, стараясь, очевидно, показать своей ш... милой спутнице своё безмерное богатство. Дягилев приносит им заказ и случайно проливает дорогущее вино на платье девушки, принимая вполне заслуженный полный недоумения взгляд серба, который, почему-то, вместо того, чтобы помочь своей бабе, хватает официанта под локоть и ведёт куда-то в сторону туалета под предлогом «перетереть одно дельце надо». — Это что сейчас было такое? — Паша, вернее, Павел Аркадьевич, действительно похож сейчас на строгого и беспринципного хозяина отеля, а ещё Никита ниже его на добрых восемь сантиметров, и это, представьте себе, тоже не добавляет уверенности. — Случайно бокал опрокинул, я оплачу всё... — Случайно? — хмурится серб, — а я вот так не думаю. — Всё, поговорили, Паш, я... Павел впивается в его губы своими грубым поцелуем, успевая каким-то образом положить ему руку на затылок и притянуть к себе поближе, а Никита срывается и, даже не думая, что, возможно, совершает сейчас серьёзную ошибку, отвечает на поцелуй, углубляя его, и в этот момент его мир как-то устаканивается. — Никит, это была... — Скажешь, что это была ошибка, я тебя прямо тут изобью до потери пульса, — очень серьёзно отвечает Дягилев, всё ещё пытаясь перевести дыхание. — Я хотел сказать, что это была подставная баба, чтобы ты, наконец, сознался в чувствах, а не бегал от меня, как дурак последний, но ладно, — довольно лыбится, да, именно лыбится, серб, заслуженно получая в свою сторону взгляд а-ля «всё-таки избить тебя придётся». Настя, чуть морщась от досады, передаёт своему мужу купюру в размере тысячи рублей. Зря она всё-таки спорила на Никиту, но была же, блин, уверена, что он натурал, а тут Костя из ниоткуда вдруг «держу пари, эти двое друг друга засосут через месяц». А Анисимов просто счастлив выиграть спор — тысяча рублей лишними не бывают — ну и обзавестись новым голубым другом он тоже рад. Ну, это прикольно же.