Коала

      Тодороки любит поспать. Это ни для кого в классе не секрет — на первых уроках он всегда клюёт носом, а с вечерних посиделок в общей гостиной неизменно уходит первым, зачастую — предварительно задремав в кресле. Девчонки смеются и говорят не будить спящего красавца, но Кацки обычно без лишних сантиментов встряхивает его за плечо и полуцензурным рыком требует свалить в комнату и дрыхнуть там. Тодороки растерянно моргает и трёт глаза тыльной стороной ладони, спрашивает, который час, какое число, день недели, месяц, и, вяло пожелав всем спокойной ночи, уползает к себе. Это уже привычная рутина, повторяющаяся изо дня в день несколько месяцев подряд.       Иногда Кацки уходит вместе с Тодороки — почти пинками гонит его перед собой, время от времени окрикивая, чтобы не уснул, прислонившись лбом к дверям лифта. Так уже бывало, и Урарака очень громко верещала, когда хотела выйти из лифта, а за открывшимися дверями обнаружилось это уснувшее тело. Обнаружилось и едва не упало на Урараку, а потом вертело головой и пыталось понять, где оно и почему так шумно.       В этот раз Тодороки приходится почти тащить — сегодня весь класс еле живой от усталости, классрук устроил совместную практику с параллельным классом, и у Кацки до сих пор болят запястья от отдачи, и после посещения медпункта бодрости тоже не прибавилось, и вообще, там была очередь в сорок человек, как только у бабки болячки на губах не высыпали, если она перелобызала такую толпу? Кацки так устал, что даже злиться нет сил, но уже почти привык, что по вечерам Тодороки — его личная обуза, поэтому даже почти не ворчит. Тем более, тащить приходится только «почти» — Тодороки плетётся за ним, держась за рукав кенгурушки. Дурацкий детский жест, думает Кацки без раздражения, и пытается разозлиться на самого себя и на Тодороки за то, что не злится, но едва не входит в рекурсию и плюёт на эту затею.       — Тебе этажом выше, — напоминает Кацки, когда двери лифта разъезжаются на четвёртом этаже. Кнопка пятого даже не горит. Тодороки трёт глаза тыльной стороной ладони и выходит следом за Кацки.       — Это четвёртый, — ещё раз напоминает Кацки, но уже знает, что говорить бесполезно.       — Можно к тебе? — сонно спрашивает Тодороки с рассеянной полуулыбкой, и Кацки, невнятно выругавшись, прибавляет шагу. Тодороки всё держится за его рукав, как ребёнок, честное слово, и спотыкается о собственные заплетающиеся ноги, и это его дурацкое поведение должно раздражать, но не раздражает, и это должно злить, и Кацки опять почти входит в рекурсию.       — У меня односпальная кровать, — ворчливо напоминает Кацки уже у самой двери, когда роется в кармане кенгурушки в поисках ключа.       — Поместимся, — Тодороки внаглую на него опирается, пристраивает подбородок на плече, и это здорово мешает искать ключ. — В другом кармане, в джинсах.       — Ты откуда знаешь? — огрызается Кацки, но всё-таки проверяет правый карман джинсов и немедленно обнаруживает ключ.       — Так ты всегда его туда кладёшь…       — Что-то ты много трындишь для засыпающего, — бурчит в ответ Кацки и нарочно делает очень большой шаг в открытую дверь — Тодороки за ним не поспевает и почти теряет равновесие.       Кацки даже не включает свет — стягивает кенгурушку и вешает на спинку стула, нашаривает первую же попавшуюся футболку на роль пижамы и, пока Тодороки копошится с переодеванием, ползёт в ванную.       — Это моя футболка, — сообщает Тодороки, зайдя к нему полминуты спустя. Кацки озадаченно смотрит на своё отражение в зеркале — вокруг губ густая пена от зубной пасты, ни дать ни взять бешеная собака, — на дурацкого кота на футболке. Возвращается к чистке зубов с тройным остервенением.       — Сам виноват, что оставляешь у меня свои шмотки, — сообщает Кацки, сплюнув пену, и запоздало возмущается: — И вообще, с хрена ли в моей ванной уже твоя зубная щётка? И… так, а это моя футболка!       — Потому что я у тебя часто ночую? — пожимает плечами Тодороки, и Кацки приходится угадывать, что он сказал, потому что зубная щётка и полный рот вспененной пасты, и потому что Тодороки еле языком ворочает, и потому что пошло оно всё к чёрту, а Кацки идёт спать.       …если у Тодороки и есть стыд, то он явно в перманентной спячке. Кацки убеждается в этом возмутительно часто. Всякий раз, когда его теснят на его собственной кровати. И сгребают в охапку.       — Ты чёртова коала, — констатирует Кацки, пнув одеяло, чтобы хоть как-то продемонстрировать своё недовольство. Тодороки фыркает — тёплое дыхание щекотно оседает на шее.       — Потому что лезу обниматься?       — Потому что дай тебе волю — и ты будешь спать двадцать два часа в сутки.       — Здорово… — тянет Тодороки почти мечтательно. А затем хмурится какой-то пришедшей в голову мысли. Кацки готов поспорить, что дурацкой. — Нет, слишком долго. Получается, останется всего два часа на все дела, когда же я с тобой буду общаться?       — Спи! — шёпотом взрывается Кацки и разворачивается лицом к стене так резко, что едва не сталкивает Тодороки с кровати. Тот негромко сопит и ёрзает, устраиваясь поудобнее, и Кацки только вздыхает, когда его цепко обнимают. Совершенно привычно и совершенно по-коальи.       Тодороки любит поспать. Это ни для кого в классе не секрет. Но о том, как часто Тодороки ночует у Кацки — знают только они двое.