Ему никогда не подходил красный цвет

Ханзо идет синий. Синий — цвет честности и чести. Синий — цвет удачи. Маккри не может не смотреть на то, как отблески яркой синевы каждый раз очерчивают чужое лицо с невероятной точностью; вырезает, будто статую. Джесси ловил себя на мысли, что синий — практически естественный для Ханзо цвет. Практически идеально ему подходящий во всех отношениях. Синий — цвет, который всегда рядом с ним. И это странно, потому что Маккри никогда не любил его. Он вообще никогда не любил цвета, которые без агрессии: черный или красный всегда касались его больше. Чем ближе к нему подбиралось осознание симпатии к Шимаде, тем больше прелестей он видел в синеве. А еще тем сильнее понимал, что Ханзо совершенно не идет красный. Он понимал это каждый раз, когда Шимада искал тепла под его одеждой, каждый раз, когда тот пытался помочь ему с ранами, каждый раз, когда ранили его. Джесси не любил эти моменты. Ему всегда казалось, что ранения на Шимаде — нечто из разряда фантастики, потому как человек с его уровнем умений просто не может попасться под банальный выстрел. Не может оказаться в прямой опасности. В конце концов, трудно попасться, когда ты почти отсутствуешь в открытом бою, верно? Он думал так пять месяцев назад. До тех пор, пока Ханзо не пропал бесследно. Пять месяцев назад Шимада пропал на задании. И Джесси Маккри медленно, но верно зацепился за возможность, которая казалась ему и остальным нереальной. Он начал искать. Он возвращался на базу раз в пару недель — переночевать и сменить одежду, изредка — поесть. И вновь возвращался к поискам. Он, кажется, едва ли не каждый камень в зоне пропажи узнавал по трещинам. Каждый квадрат. Кажется, он успел выучить каждую гремучую змею в округе. Но каждый раз он возвращался на базу с пустыми руками. И даже Афина не могла ему помочь — никто ничего не знал. Ханзо Шимада пропал бесследно. Исчез, будто бы его и не существовало никогда. Джесси не был человеком, которого легко заставить сомневаться в себе; никогда таковым не был. Но постепенно, капля за каплей, забившись в угол дешевого бара где-то возле точки, он понимал, что теряет надежду. А потом ему на коммуникатор пришло сообщение. И Джесси, ни слова никому не сказав, уходит на назначенную встречу; встречу с призраком. Встречу, которой он никогда уже не ожидал. Призрак предстает перед ним в черном. Маккри узнает его: те же руки, те же черты лица, тот же голос. Только вот глаза — совсем не те же; глаза пустые и безжизненные, жесткие. С оттенком алого. Он не узнает этот взгляд. Он не узнает этого человека. Он родной. Он чужой. Ханзо смотрит на него безжизненным взглядом, и Джесси не может найти в себе силы, чтобы выстрелить. Тогда Шимада стреляет первым. Боль обжигает; пронизывает насквозь — стрела оказывается в плече, и, кажется, прошлась между костей. Джесси сдерживает глухое рычание и стреляет навскидку, не по прямой — отпугнуть. Второй выстрел приходится в живот. Внутренности опаляет; ощущение кислоты и крови во рту. В сознании Маккри поселяется слишком отчетливая мысль: он его убьет. Ханзо действительно его убьет. - Очнись, - кричит он, и стрела царапает ему ухо. Он с ним играет. Он не пытается дать ему милосердную смерть. Джесси отчетливо это понимает; Ханзо слишком зловеще улыбается. Хищник загоняет жертву. Привкус меди во рту. Маккри вскидывает руку и стреляет. Прямо в чужое горло; так будет аккуратнее. Не разнесет затылок и не раскидает мозг по стенкам. Джесси видит, как то, что когда-то было Ханзо, хватается за горло, захлебываясь кровью. Ярко-красной. Джесси подходит к нему — боль от стрел пронизывает насквозь; подходит медленно. Зажимая горло ладонями, тот смотрит на него; яркая синева отражается в зрачках. Последний удар?.. Сил не хватает, впрочем, - тот безжизненно оседает на землю; красит землю кровью. Джесси садится рядом. Смотрит на бледное, обескровленное лицо; смотрит на то, что осталось от человека. Закрывает ладонью чужие глаза; навсегда. Смотрит на стрелы; на пистолет. На чужое тело. Даже в смерти Ханзо совершенно не идет красный. Крики взметнувшихся птиц заглушают выстрел.