Смотрел ли я на тебя? Да.
Восхищался ли я тобой? Да.
Ругался ли я с тобой? Да.
Хлопал ли я тогда дверью? Да.
Был ли ты красив для меня? Да.
Любил ли я тебя? О, да.
Я чертовски любил тебя.
А ты? Ты любил меня? Ты говорил, что любишь меня, а я? Я поверил.
Черт, я ненавидел тебя. Куда всё это делось? Как ты смог вытеснить из меня эту ненависть и желание отомстить? Смотря на тебя, в твои глаза, на их сумрак, я забрасывал эти проклятые чувства в самый дальний уголок моих воспоминаний. Ты меня одолел, я не забуду этого, никогда не забуду, ведь тогда я тебя возненавидел. О, какой это было ошибкой. Я не разглядел в тебе того демона, который рвал мою боль, превращая её в желание. О, как я был слеп. Ты мой смертный грех, я унесу его вместе со своей смертью. И хоть я любил тебя, нам пора прощаться. Пора в путь.
Эта дорога так темна, словно твои волосы. Стоило наступить мраку, и я тут же терял их в нем. Они темны, точно смоль, идеальны для меня. После душа они поблёскивают.
Ты так прекрасен после душа. По твоему телу стекают капельки влаги. Это тело… Я не могу его забыть ни на секунду, этот накачанный, но в меру, торс, эти сильные руки, в которых я уплывал далеко за пределы человеческого понимания — твоё поджарое тело всегда манило меня. А эту широкую спину, которая защищала меня от всего человеческого, такого ненужного. А помнишь тот шрам? Я не забуду его. Нет, этот шрам не от драки, не от несчастного случая, тот случай был более чем счастливым для нас обоих.
Ты возвращаешься в здание организации. Ты устал, ты ждешь только отдыха. Но тебя жду я и жду большего, мое тело ждет большего. Оно готово. Оно прекрасно для тебя?
Ты заходишь и смотришь на меня. Я смотрю в твои глаза, что были в тон к волосам. Глубокие такие. Они меня и без техник всяких пленят. Мне хватает твоего взгляда, и я понимаю, что ты хочешь сказать. Блуждающий взгляд, который всегда ищет чего-то, твои глаза ищут спасения. Смотря в них, я вспоминаю, за что я ненавидел тебя. Но ещё один взгляд, и это забывается. Неужели ты можешь меня так просто пленить?
— Ты отвратителен, — раздалась из его уст наглая и липкая ложь. Учиха не умеет врать, нет, тебе не скрыть своего хищного взгляда, который уже пожирает мое тело, оставляя от него лишь пережёванную душу.
— Как и ты, — решил ответить той же ложью я.
— Извращенец, — с придыханием отвечаешь ты.
Да, ты ждешь.
— Тебя это заводит, такой мерзкий мальчишка, как я. Кто из нас двоих ещё извращенец? — я подошёл к нему, взглянул в эти два отголоска ночи.
Ты скалишь зубы и уходишь. Я знаю, я тебя задел. Наш с тобой первый раз начинается с перепалки? Ненавижу тебя, ненавижу. И люблю. Я что, правда стал твоей собачкой? Через четырнадцать минут ты почувствуешь, кто из нас двоих пёсик.
А если задуматься, если бы не ты, я бы не страдал так. Мне бы не было так тяжело временами, сидел бы себе, лепил фигурки из податливой — в отличие от тебя — глины. Ненавижу. Но черт возьми, я хочу впиться в тебя, в твои губы, почувствовать вкус твоей крови, она будет так же прекрасна, как ты?
Ты несомненно являлся чудовищем, но я не красавица, а это не очередная сказка пьяного писателя, который за свой вздор получает больше, чем те, кто в буквальном смысле спасают мир от всех этих комедий и сказок про мнимую любовь.
Я больше не могу тебя ждать, уже слишком много времени прошло. Но до меня доходит осознание. Неужели мой брутальный волк сейчас начесывает свои волосы, словно одна из тех смазливых девчонок, которыми я увлекался когда-то? Эта мысль изрядно ласкает мое сознание.
И я с уже поплывшим разумом направляюсь в душевую, чтобы вырвать этого чистоплюя из-под воды, уже плевать, воняешь, или нет, я хочу тебя сейчас. Пространство заполняет аромат геля для душа, который мне всегда нравился. Чувственный аромат сирени открывает едва уловимые нотки цитруса, а заканчивает этот парад запахов шлейф улуна, моего любимого молочного чая. Почему гель пахнет чаем? Думаю, его создавал безумец. Только им под силу создать нечто прекрасное.
Я вижу, как ты идешь к зеркалу, чтобы посмотреть на лицо, эта твоя привычка мне была безразлична, но сейчас она меня бесит, я хочу разбить все зеркала, чтобы ты смотрел только на меня.
Ты ещё не заметил меня, а заметив, удовлетворенно окинул взглядом. И ты понял, что я не буду терпеть, не буду ждать, пока ты доведешь себя до того, что все привыкли называть идеалом. Ты понял, что я забыл о гордости.
Секунда, за ней ещё одна, и вот ты вгрызаешься в меня своим поцелуем. Я чувствую боль, но мне она приятна, ведь именно она является доказательством того, что я сейчас жив. Я теряю собственные ладони в потоке твоих смоляных волос, после душа они всегда такие шелковистые, хочется прикасаться снова и снова. А пока я все это осознавал, ты уже стянул с меня футболку, чёрт, как я проморгал? И я не могу с тебя пока ничего стягивать, ведь ты в одном полотенце, ты как будто просчитал все мои ходы.
Я вывожу своими пальцами какие-то пируэты по всей твоей спине, едва царапая кожу. Ты целуешь меня в шею, при этом покусывая её. Из покусанных мест струятся капельки крови, ты приближаешься ко мне, обжигаешь своим горячим, отрывистым дыханием и слизываешь их. И никакая боль не перекроет мне этого чувства, чувства чистого блаженства, а ведь мы не перешли к главному блюду этой ночи, да-да, пока мы с тобой пререкались, пока ты намывал себя, уже наступила ночь, но так даже лучше, я могу увидеть звёзды с тобой. А ты хватаешь меня за подбородок, закрепляя таким образом замок из пальцев и опять обжигаешь меня своим дыханием, говоря:
— Я хочу, чтобы ты смотрел на меня, мне нравятся твои глаза.
— Мои отвратительные глаза? — спрашиваю я дерзко.
Ну а ты лишь отвел мою челку от второго глаза и убрал механизм, со словами:
— Твои отвратительные глаза, Дейдара, только их, — как-то по-особенному выделил моё имя.
А потом последовала еще череда поцелуев, которые спускались все ниже. Горячее дыхание на этот раз ударило мне в пах, ведь Учиха-старший одним рывком порвал всё, что скрывала мои ноги. Вот ведь чёртов извращенец! А хотя эта одежда уже не нужна, ты раздел меня догола, вообще-то так и нужно. Теперь мой ход.
Я ловко подцепляю узел мягкого полотенца, что на тебе, и оно падает, показывая мне всю красоту твоего тела после душа. Меньшего я не желал, всё идеально: тело подтянуто, ноги прекрасны, по ним стекают капельки воды. Твоя кожа распарена после душа, она издает идеальный запах молочного чая. Стоило ли говорить о твоём агрегате? Думаю нет, я оставлю описание до того момента, когда почувствую его.
Своим же телом я не горжусь, по сравнению с твоим, оно напоминает лишь неудачную куклу моего напарника.
Не знаю как, но ты понимаешь меня и без слов.
— Хм, прекрасно, — протянул ты, навивая на палец прядь моих волос.
— Что же?
— Прекрасное юношеское тело, бледная кожа, которая при свете сияет, словно луна. Еще не совсем окрепшие ноги, которые сейчас станут ватой. Идеальные контуры тела, которые я хочу изучить, каждый сантиметр, каждый раз, когда снимаешь футболку. Волосы струятся звёздным дождем, прикрывая один голубой, словно небо глаз. Всё это дополняет дерзкая ухмылка. Всё это я хочу прямо сейчас. На первый раз достаточно?
Твои слова дают мне новое описание себя. Достаточно, спрашиваешь ты? Мне хватает даже твоего простого поцелуя, чтобы чувствовать себя особенным. И я роняю краткое, но достаточно красивое:
— Опишешь меня позже?
— Нет, — ответил ты, прильнув к моему телу снова.
И ты уже не медлишь, проводишь пальцем по всей длине моего члена. Чёрт, хочется выпустить этот стон, словно какой-то маленький неопытный мальчик, но я не должен, ты не услышишь их. Всё же ты обхватываешь его и начинаешь плавные движения. Не стонать. Хотя кого я обманываю, внутренний голос уже не работает, и я не сдерживаю предательского стона.
— Не пытайся сдержаться, твой стон меня заводит, — шепчешь мне едва слышно.
— Пёс ты похотливый, — я снова дерзко обрываю романтику.
— Но ты все ещё со мной, ты не пытаешься меня оттолкнуть, — напоминаешь ты мне, остановившись.
Убираешь руку, почти доведя меня до разрядки. Но нет, ты ведь не будешь ждать, пока я не попрошу продолжить? Слишком хорошо тебя знаю. Разворачиваешь меня лицом к плитке. Меня берет страх такой, тёмной полосой ночи, которая неизменно окутывает мир. Мои руки трясутся, предательская дрожь сразу же была замечена.
— Тебе страшно, малыш? — в твоём голосе слышна усмешка. — Я не собираюсь делать больно, так, слегка.
— Только попробуй… Взорву к чертям…
— Даже я не в силах это поменять… А еще я не в силах сдерживаться, — ты проводишь всей ладонью по моим ягодицам.
В тот момент в моей голове, словно молния посреди белого апрельского дня пронеслась мысль: «Не в том, черт возьми месте!» Мысли не бывают случайными, я это знаю не по наслышке, это наши мысли и только мы их рождаем. Я понимаю, что я уже просто невыносимо хочу, чтобы этот самодовольный кретин отымел меня здесь, и мне плевать, что сюда может зайти кто-нибудь, да хоть лидер, мне без разницы, я просто его пошлю в нужное место, где будет менее жарко, чем здесь.
Меня пронзает лёд, не всего меня, а лишь колечко мышц, но мне хватает, чтобы приглушенно зашипеть. Где он за это время добыл смазку, даже не отходя от меня?!
— Я же знаю тебя, я знал, чего ты хотел, уже заходя, — переходишь на шёпот. — Я читаю тебя, как книгу, просто потому что люблю тебя.
— Надо говорить это не в такой обстановке, — говорю я, продолжая шипеть.
— Я могу говорить это, когда хочу, и сейчас я захотел, — целуешь меня в шею, оставляя там очередной и, думаю, очень заметный засос.
Почему-то от этих слов я весь сжимаюсь в комок страхов. Чувствую дрожь в ногах, неужели мне правда страшно? А если задуматься, что такое страх? Череда химических реакций? Но почему тогда, если это так, мы не можем его остановить? Потому что мы люди? А насекомые, они могут чувствовать страх? И все-таки я не знаю ничего. Увы, я тоже человек.
— Не думал, что мой львенок настолько узок, — говоришь ты, вводя в меня палец.
— Заткнись, — цепляясь ногтями за плитку, все еще с шипением говорю я.
Мне не до этого, чёрт, мне немного неприятно осознавать свое положение, даже сама боль не настолько ужасна, сколько оно. Стою в душевой, постанывая, как сучка, при этом в меня вводит палец, а уже два, последний извращенец. Но как же любит спорить тело с разумом, второй следует в некотором роде аскетизму*, первый же считается идеей гуманизма*. Надо же, я дошел до церковных споров с уже тремя пальцами в анусе. Но я отвлекся, я затронул этот спор, потому что мой разум требует, чтобы все это прекратилось, а мое тело хочет продолжения этого сериала страстей, в конце концов механизмы замкнуло, и вот я уже сам подаюсь навстречу этим пальцам.
Как известно из всех шедевров и просто рассказов с таким сюжетом, мой милый оставил меня в истоме, вынув из меня свои три пальца. Но я не собираюсь ничего предпринять, хищник уже давно истекает слюной по своей добыче, после долгого затишья идет оглушительная буря, я жду её, с нетерпением жду, как и ты.
И ты опять разворачиваешь меня лицом к себе.
— Ты когда-то назвал мою спину своим щитом, так позволь я оправдаю твои слова, — закидываешь мои руки себе на плечи. — Грядет большая буря.
Так легко подхватываешь меня на руки, обхватив за ягодицы. А мне лишь остаётся машинально ноги скрестить на твоей спине.
Ты целуешь меня, не так, как до этого, как бы утешая меня заранее. Такой красивый поцелуй получился, и если бы не наши желания, я бы так и целовал тебя всю эту ночь. Ты знаешь, что такое поцелуй, мы оба знаем, что такое поцелуй. Это не просто чувственные сопли, о которых мечтает девочка-подросток вместе со своими подругами на вечеринке с ночевкой. Для нас с тобой это действие с более глубоким смыслом. Когда ты чувствуешь всем телом, как бьется его сердце, чувствуешь, как он дышит, чувствуешь, как он живет, да пожалуй, это действительно еще более бессмысленно, чем обычный стереотип. Но для нас это именно так. Встретишь ты такого на дороге, он даст совсем иное описание, ведь у каждого из нас поцелуй имеет свой смысл. И для нас с тобой поцелуй не должен иметь своего лексического значения, он не должен иметь смыл, свои слова, свои ноты. Ты поцеловал меня со всей глубиной его смысла.
И вот я чувствую эту боль, чувствую, как ты медленно входишь в меня, стараясь ничего не затронуть. Твоя забота тронула бы меня до слёз, вот только тогда я не понимал её смысла. Знает ли наш читатель, что по условленному стереотипу будет дальше? Боль стихает, уступая место желаниям, и мы двигаемся в унисон, да, я не буду ничего сочинять, иного сюжета вообразить здесь нельзя.
Да, моя боль умирает, уступая престол желанию продолжения. Не правда ли схоже с ведением дел? Я чувствую новые, неизвестные мне ранее ощущения, чувствую, как ты движешься во мне. Ты был прав, этот щит не даст мне пасть на этом поле наслаждения, хотя твой член сводит меня с ума, уж слишком он прекрасен. А я опять черчу на коже невиданные мне фигуры, мой стон может услышать вся организация. Да плевал я на все это. Мне так хорошо, никто не отберет моего извращенца, никто не стоит даже заигрывания с ним, только я, лишь я один могу тебя целовать.
Это я сделал. Стоило мне только прижаться к твоим губам, как ты тут же впился в меня.
Твои движения ускоряются, уже просто вдалбливаешься в меня, но мне нравится эта жесткость. Ты бы не стал таким страстным и горячим с другими, только со мной ты будешь этим извращенцем. Чёрт, эти движения: сначала накал наслаждения, входишь в меня полностью. Затем спад, оставляешь меня ни с чем. Твои движения божественны, даже лучше, двигайся ещё быстрее, я хочу большего.
Но неужели я вижу врата рая? Да нет, все гораздо проще, я вижу свою черту, она тянется черной полосой для меня. И правда, дрожь становится все больше, а меня наполняет какое-то чувство, растущее с каждой минутой. Я пересекаю эту черту, изливаясь. Где-то сквозь туман уплывающего сознания слышу твой полустон и полурык, в которые примешивается едва заметный вой боли, во мне разливается нечто тёплое, как же хорошо. А дальше я уже не помню, что было, да и разве после такого может быть хоть что-нибудь интереснее?
***
Просыпаюсь я уже утром у себя в кровати, а Учихи нет рядом. Значит, в душе, у него еще есть желание туда ходить? Мне теперь там всюду будут мерещиться собственные охи и ахи. Усмехнувшись, я решил подумать о случившемся и подумал бы, да только две причины остановили этот процесс. Первой являлась чистота мыслей, мой разум еще был погружен в ту сладостную истому, которая защищала мою память от вчерашних событий или уже сегодняшних, разница не велика. Что случилось после всего этого, я даже не знал. Второй же причиной послужил твой приход. Думаю, еще раз описывать тебя после душа было бы грубой ошибкой и даже неким хвастовством.
— Ты так красиво спишь, я даже шевельнуться не смел, — ты улыбаешься мне, прикрыв глаза.
Итачи, где ты? Неужели ты опять пытаешься скрыть своё желание сказать, как ты меня поимел, превратив в собачку?
— Иди ты к чёрту. Я знаю, как ты счастлив вчерашнему и не буду просить тебя забыть об этом.
— А я не смогу, ты хорошую памятку оставил, — ты садишься напротив меня, сверкая своими глазами, я бы снова попал в твой плен, вот только я уже нахожусь в нем.
— Памятку? — переспрашиваю я, уже лихорадочно соображая, что же я ещё натворил.
— Сейчас поймёшь, — ты разворачиваешься ко мне спиной.
Посреди всей спины выделялся один глубокий порез, который уже успел немного зажить. Не помню, чтобы он падал где-то. И тут меня доходит, что этот порез — мое искусство, которому не сразу я возгордился. В головы врывается наш с тобой пик. Вот, что за вой боли. Это меня настолько захлестнула волна наслаждения, что я тебя оцарапал, а потом ещё и в обморок свалился. Нет, мне не стыдно, но меня гложет вина, стекающая липкой жидкостью алого цвета, что проливается так часто. Мои мысли о вине не скрыть от тебя.
— Да без разницы, шрамом больше, шрамом меньше, зная тебя, ты же сам о нем первым вспомнишь когда-нибудь.
— Я себя не виню.
— Вот как?
— Я не виноват, что ты так хорошо сексом занимаешься, — улыбка выдаёт меня с потрохами.
— Нет, виноват, не люби я тебя, на кой чёрт мне тебе доставлять удовольствие?
— Я виноват, что полюбился, сударь?
— Отплатишься за этот шрам ещё, — опять твой хищный взгляд.
***
А сейчас я стою перед твоим младшим братишкой и готовлюсь создать по моим словам свой последний шедевр. Но это ложь, моим шедевром был тот шрам, что я оставил тебе на память. Как же забавно, я и правда вспомнил его. Я вспоминаю тебя сейчас, вспоминаю наши дни и наши ночи, вспоминаю наш с тобой первый раз…
Да, сейчас я умираю, готовясь оставить в этом лесу память о себе, чтобы ты мог найти хотя бы мое место смерти.
Я слышу тихий голос смерти, у нас, у каждого он свой, лично для меня это звук скрипки, которая поет печальную песню о разлуке на временную вечность. Я слышу запах своей смерти, она не смердит, но и не без запаха. Пахнет твоим гелем для душа, что создал когда-то безумец.
Хотелось бы поговорить ещё с тобой перед смертью. Опять огрызаться, опять целоваться. Хотелось бы ещё раз повитать в облаках и посмотреть на звезды. Прости, что сделаю больно. Прости, что не попрощался. Прости, прости. Взамен я буду ждать. Я знаю, твоя жизнь тоже коротка. Знаю, ты в своей жизни лелеял лишь меня и своё желание быть наказанным.
Мне казалось, я готов к смерти, но это ведь ложь. Я не готов уходить, я хочу коснуться тебя, хочу жить с тобой. Я ненавижу тебя, я люблю тебя, и это словно удерживает меня здесь. Настоящего тебя я унесу с собой в могилу, никто и никогда не узнает о значении наших с тобой поцелуев. Мне страшно, Итачи. Но я счастлив. Я смог познать любовь и боль. Спасибо тебе. Прошу, не задержись, Итачи.
Твой Дейдара...
