Одиночество и звезды

Пин всегда любил одиночество. Оно было источником тишины и уюта, обволакивая пингвина, словно теплое одеяло, защищая от внешнего хаоса и суеты. Он, трудоголик по натуре, отдающий всего себя любому делу, всегда ценил минуты покоя, когда можно забыть обо всем и мастерить, зарывшись по пояс в сложный механизм, или спокойно почитать очередную книгу по физике, одолженную у Лосяша. Большие же компании действовали угнетающе, своим шумным сумбуром прогоняя очередную идею и заставляя чувствовать себя лишним. Вечно отрешенный и немногословный, Пин смотрел на смешариков, словно со стороны, и их хаотичные действия, бурные проявления эмоций, громкие голоса нагоняли странную хандру, на грани апатии. Возможно, одиночество помогало отделаться от мысли, что он всегда чувствовал себя далеким от друзей. А может просто помогало сосредоточиться в своем прохладном молчании. Острое чувство того, что близкие ему люди совершенно не понимают его взглядов и мыслей, только больше отдаляло от них. Чем дольше он жил на острове, тем больше понимал, что от Города его отличает только численность населения. Но ни в Городе, ни на острове Пин не чувствовал единения с окружающими, что все чаще погружало в темную меланхолию. А еще Пин любил звезды. Холодные и далекие, они являлись неизменными спутниками его ночных прогулок, прописанных когда-то из-за проблем с сердцем. И всегда звезды молчали, всегда завораживали своею прохладой. Ночной воздух нагонял тяжелые размышления, а яркие точки над головой разбавляли тоску и заставляли расплываться в редкой улыбке. Иногда Пин садился на причал, и ему казалось, что он парит в невесомости в ледяном космическом пространстве. И тогда звезды казались чуть ближе, а на душе становилось чуть теплее. Но иногда одиночество переставало быть приятным спутником, а звезды затягивались тучами. Тогда хотелось наплевать на строгое воспитание и, спрятавшись под одеялом в своей холодной кровати, пролежать так целую неделю, сверля стеклянным взглядом пустоту и окончательно предаваясь неясной тоске. И Пин доставал из-под кучи железяк свое потертое странное изобретение и вяло набирал зашифрованное сообщение. Короткий писк, длинный, снова короткий... По ту сторону его маленького дома вскоре слышался шум. Дверь открывалась, и в помещение заходил Лосяш с посредственно сделанным прибором подмышкой, который даже с вялого взгляда Пина стоило усовершенствовать. Учёный тогда обязательно пару раз врезался во что-нибудь, устраивая в и так захламленном жилище ещё больший хаос, когда шёл в направлении механика. Он брал Пина за крыло и молча тащил за собой на улицу. Там ставил на землю прибор, который с неприятным шумом разгонял тучи. А потом они вместе шли на причал. Луна освещала их направленные в небо лица. И были звезды. Много-много звёзд, словно ты паришь в невесомости в ледяном космическом пространстве. И был Лосяш, сидящий рядом и держащий своё копыто на крыле. И в груди невероятно теплело, отпуская странную тоску. И Пин расплывался в необычайно тёплой и такой редкой улыбке.