Наказание

Солнце медленно опускается куда-то за горизонт; его прощальные лучи плавно идут по небу, окрашивая то в яркие цвета красного и оранжевого, и тенью скользят по земле. Солнце знает, когда ему надо уходить, когда надо уступать место темноте и сиянию звёзд. Когда заходит солнце, он не спит. Он садится за письменный стол в углу комнаты, освещённом тусклым светом лампы. И сегодняшний день — не исключение. Пелена темноты опустилась на Тэгу весьма быстро, а внезапный порыв ветра, ворвавшийся в раскрытое окно одной из комнат квартиры парня, предупредил о том, что ночь будет долгой и холодной. Юнги прикрыл глаза, ощущая, как по его коже пробегают мурашки, вызванные таким приятным для него холодом.  — Я тут, — раздался у него за спиной тихий голос Чимина. Юнги обернулся, а его губ коснулась довольная ухмылка.  — Привет Чимин, — произнес Юнги. — Чимин-а — парень, встал с грохотом захлопнув окно и, подходил к пришедшему гостю. Парень, до этого стоящий с опущенной головой и глазами, что-то недовольно пробурчал себе под нос, нехотя приподнял голову и глянул на Юнги. Чимин сделал шаг и проклиная весь мир, медленно начал подходить ближе.  — Ты был сегодня плохим мальчиком, — фразочка мурашками прошлась по телу Чимина. — И я просто обязан тебя наказать.  — Юнги-и, — жалобно простонал парень, когда Мин припечатал того к поверхности стола. Сдергивая одежду Юнги не мелочился, щедро осыпая пол одеждой Пака, превращая его любимый лук в груду тряпья под ногами Его руки грубо проходят по бедрам и, дернув на себя, заставляют прогнуться, опираясь руками о стол.  — Здесь, — Юнги проводит руками между ягодицами Пака, превращая его и без того неровное дыхание в рыдания, переходящие во всхлипы, — не должно быть ничего, кроме меня. Мин покусывал мочку уха донсэна. Он обводит языком ушную раковину и спускается короткими поцелуями по шее, заводя еще сильнее обоих. Чимин видит, как тот медленно расстёгивает брюки, высвобождая налившийся кровью возбуждённый член, и его образ плывет перед глазами от помутневшего в блаженстве рассудка. Юнги гладит бедра Чимина и, наконец, припадает к его губам, проскальзывая внутрь своим язычком и сплетая его с языком младшего. Чим целует в ответ, мыча в поцелуй, сам поцелуй был слишком страстный. С уст блондина слетает первый стон, когда Мин вставляет в него два пальца сразу, предварительно обильно их смазав. А затем Чим чувствует, как его парень проникает внутрь него ужасно медленно и сдавленно стонет, пытаясь сдержаться. У Мина голова кругом идет от удовольствия, потому что стенки мышц сжимают сильно. Мин старается входит медленно, чтобы Пак хоть как-то привык, ведь не хочется рвать своего любимого. Первый толчок, заполняющий, напряжённо — выжидающий, сбивает сердечный ритм, до слез, вырывающихся из-под зажмуренных ресниц, до стона, оглушающего в своём истовом желании докричаться.  — Мой… Мой Юнги… — и так же, как и он всего несколько мгновений назад, таких быстрых, но таких длинных, как вечность, истово шепчет: — Мой… Люблю… Темноволосый задает жесткий ритм, двигая Паковимы бедрами, насаживая на свой член, проникая глубоко, точно этими резкими ударами хочет вдавить его в себя. А сам Пак уже не может сопротивляться желанию получить разрядку, прогибается еще, зовя, прося наивно и по-детски:  — Хочу… дай… пожалуйста… И шепот, глубокого родного голоса, слетающий с губ слишком тихо по сравнению с ударами бьющей в висках крови, кажется, вырывает Чимина из пространства, помещая в полный вакуум, где нет ничего, кроме блаженства, разрывающего на миллиарды атомов:  — Ты можешь кончить. Чимин помогая себе рукой и не сдерживая себя кончает себе на живот, а Юнги не медля делает последний толчок и изливается прямо в внутрь Пака.

***

В себя приходит сидящим у Юнги на коленях, прижатым к его груди, окидывая взглядом комнату: пол, устланный остатками его одежды, вещи со стола, стоявший раньше просто идеально.  — Ты как? — его хватает только чтоб кивнуть, поморщившись от накатившего головокружения. — Ты наказан, — припечатывает он. — Неделя без секса. Никаких игрушек, пальцев и прочей херни. Я запрещаю тебе себя трогать, — и демонстративно прикасается к еще чувствительному колечку сфинктера. — Ты меня понял?  — Да, — с горько-сладкой теплотой в груди млеет от жесткой уверенности его тона, давя ехидную улыбочку и про себя замечая: — «Юнги-хён, ты забыл, что и сам не являешься железным» — Никогда. Слышишь. Никогда не заставляй меня себя ревновать, — и как-то слишком нежно и сладко целует Чимина — Мой… Только мой… Я люблю тебя Чим, пожалуйста не смотри на других парней, когда у тебя есть я.