Волноваться не о чем

В то время, когда Куроо учился в школе, он совершенно не волновался о своем будущем. Он не собирался кардинально менять жизнь: со специальностью он давно определился, узнал все об университетской волейбольной команде, сходил на экскурсию по кампусу и даже выяснил, как выглядит его комната. Куроо с легкостью мог представить, как сдает сессию, проходит практику в какой-нибудь больнице, орудуя скальпелем, по вечерам созванивается с Кенмой по скайпу и рассказывает ему как это круто — быть студентом. Куроо не сомневался, что через год Кенма поступит в этот же университет, но на другое отделение, что они будут делить одну комнату на двоих и иногда встречаться со старыми школьными друзьями. В общем-то, Куроо не представлял ничего сверхособенного и был доволен будущим, которое нафантазировал. Всё казалось предельно простым. Оставалось только перевезти вещи в общежитие. Куроо созвонился с друзьями, полчаса проболтал с Бокуто по телефону — тот хвастался, что будет жить в офигенной комнате с офигенным видом, а ещё, что ему уже выдали спортивную форму с номером четыре. Он сказал, что с нетерпением ждет, когда их команды встретятся на каком-нибудь матче. Положив трубку, Куроо позвонил Кенме и сказал, чтобы тот одевался — они прогуляются вдвоем, пока есть такая возможность. В то время, когда Куроо учился в школе, жизнь не казалась чем-то сложным, а всё плохое могло произойти «с кем-то другим, но не со мной». Когда Куроо очнулся, Кенма испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Когда Куроо проснулся во второй раз и открыл глаза, первое, что он мог увидеть, скорее всего, было маленькое пятно света. Кенма даже услышал его спокойный вздох — эта картина, наверное, выглядела настолько знакомой, что успокоила его. Правда в следующую минуту к Куроо подошли врачи и начали что-то проверять, попросив Кенму выйти из палаты. Но уже следующим утром Куроо разлепил глаза и посмотрел прямо на него. Кенма с ногами сидел в кресле напротив, а в руках привычно держал консоль, на которую уже не обращал внимание. Сам Куроо лежал в постели. Он посмотрел на руки — на одной гипс, на второй мелкие царапины. Эту же руку он поднял и потрогал свою голову — повязка. Кенма наблюдал, как Куроо откинул одеяло и обнаружил, что одна нога также загипсована. Он не знал, чувствует ли Куроо то, что у него под пижамой перевязаны ребра. — Это был несчастный случай, — подал голос Кенма, ответив на незаданный вопрос. — Ты шел ко мне из магазина, переходил дорогу… авария. Куроо поднял взгляд и коротко кивнул. Он явно собирался что-то ответить, но слова давались ему с трудом, так что Кенма слез с кресла и подал ему воду. Он несколько секунд смотрел на друга, а затем, не сдержавшись, наклонился и обнял его, никак не отпуская. — Я так рад. — Кенма отпустил его и присел на стул, смущенно отводя взгляд в сторону. — Твоя мама подойдет позже, она здесь была все время, но вчера ей пришлось уйти. — Про аварию я понял, — Куроо облизнул губы и нажал на кнопку, чтобы принять сидячую позу. — Кенма, сколько я тут? — Две недели. Куро, — Кенма протянул руку и погладил друга по ладони, — не переживай. — А что со мной? Переломы? Ничего серьезного же? Кенма поерзал на стуле, вновь перевел взгляд на консоль — он не хотел отвечать на вопрос, не хотел быть тем, кто сообщает плохие новости. Но он знал, что если не ответит, то только напугает сильнее. Куроо ждал ответа, так что Кенма, сжав в руках свою приставку, произнес на одном дыхании: — Куро, у тебя в руке титановый штифт. Множественный оскольчатый перелом. Ты знаешь, что это значит… Перелом ноги и двух ребер еще, но это не страшно. Внешне Куроо воспринял новости спокойно, но Кенма знал и видел, что внутри него рухнул мир. — Главное жив, мне не обязательно идти в хирурги, а профессиональным спортсменом я мечтал стать разве что в детстве. — Это я тебя должен успокаивать, а не наоборот, — Кенма уткнулся взглядом в колени, а затем пересел на край кровати Куроо, снова обнимая его. Здоровой рукой Куроо обнял его в ответ. Казалось, что Куроо довольно быстро пришел в себя. По крайней мере, вел он себя обычно, и по нему нельзя было сказать, что он так уж переживает из-за штифта в руке, лишившего его волейбола и хирургии. Куроо улыбался, смеялся и шутил. Когда к нему пришли ребята из волейбольного клуба, он каждого обнял, расспросил о последних новостях, дал советы, спросил у Яку и Кая — каково это учиться в университете и приняли ли их новые команды. Он всеми силами показывал как за всех рад и не один раз с усмешкой «бывалого человека» советовал — смотрите по сторонам, когда переходите дорогу. Кенма тогда отворачивался, раздражаясь — он не хотел это видеть и слышать. По глазам Куроо можно было понять насколько это напускное поведение. Сам Кенма хотел бросить волейбол, он сказал об этом Куроо, и тогда впервые за полтора месяца с того дня, как он пришел в себя, они поругались. Куроо говорил, что он не должен, что Кенма делает это специально, чтобы не расстраивать его — и это самое глупое решение на свете какое он только может принять. Куроо сказал, что он должен играть за них двоих. Хотя бы пока учится в школе. И тогда Кенма замолчал. А Куроо заплакал. Кенма в первый раз с аварии видел, как Куроо плачет. Сначала со злостью во взгляде, затем тихо, а затем с таким надрывом, что ещё чуть-чуть и Кенма готов был разрыдаться сам. Он крепко-крепко обнимал своего Куроо, гладил его по спине, пытался сдержать собственные слезы, а затем тихо произнес: — Ты будешь играть снова. Не плачь, я так… так люблю тебя, я не брошу спорт, мы будем играть вместе. Кенма начал играть в волейбол потому, что в него играл Куроо. Постепенно он проникся и нашел в этом виде спорта что-то цепляющее, так что это стало неотъемлемой частью жизни, такой же неотъемлемой как и сам Куроо. Но Кенма всегда был уверен, — и Куроо это знал — что после окончания школы он бросит спорт, переключится на учебу, всерьез займется видеоиграми, хотя Куроо, несмотря ни на что, продолжал говорить, что они вместе продолжат путешествие по спортивным площадкам. Но сейчас Куроо лежал в больнице, его учеба приостановилась, и он всерьез раздумывал как дальше быть. Мама говорила, что он всё равно может идти в доктора, но Куроо только качал головой — он всегда хотел быть хирургом, а с такой рукой… какой из него хирург? Вон, даже доктор Стрэндж из комиксов бросил эту затею. И спорт, Куроо говорил, что тоже бросит. И если раньше Кенма не сомневался, что с волейболом распрощается, то сейчас был уверен в обратном. Он пообещал Куроо, что они будут играть. И Кенма очень этого хотел. Он хотел играть в волейбол, он хотел быть сердцем, кровь к которому посылает Куроо. После того, как Куроо всё-таки показал свои истинные чувства, с ним стало легче общаться — он больше не притворялся. Кенма проводил с ним столько времени, сколько мог. Даже домашние задания делал у него в палате и совсем не хотел уходить домой. Несколько раз он даже специально ложился на соседнюю свободную кровать и делал вид, что уснул. Лишь бы не уходить. В последний раз, когда такое случилось, Куроо спросил у него: — Ты не хочешь меня здесь оставлять одного? — Я хочу побыть с тобой, — Кенма отвел взгляд в сторону и снял с нижней губы прилипшую рисинку. — Я сейчас решу, что ты правда меня любишь. — Я правда тебя люблю, — Кенма резко к нему обернулся и сглотнул слюну. — Я… я имею в виду… — Да. Кенма совершенно не сомневался, и по нему это было видно. Кенма был уверен, что дружбу это не испортит и Куроо отнесется нормально, поэтому смотрел так уверено. За столько лет Кенма привык, что от Куроо у него тайн нет и он всё может ему рассказать. Он не отрывал от друга взгляда, пока тот не произнес: — Подойди ко мне. Кенма медленно слез с постели и подошел к Куроо, а тот приобнял его, головой прижимаясь к животу и прикрывая глаза. — Да, — повторил за ним Куроо. — И я тебя, Кенма. Через несколько недель Куроо из больницы переехал к себе домой. В привычной обстановке выздоравливать оказалось приятнее, хотя и приходилось регулярно ходить в больницу на восстановительные процедуры. Кенма старался всегда сопровождать Куроо, но из-за участившихся тренировок не получалось — приближались соревнования. Зато Кенма стал ночевать у Куроо почти на постоянной основе. Он разминал ему пальцы и делал массаж, как показывали врачи, и помогал в душе, что поначалу смущало обоих. Всё-таки просто принимать душ вдвоем, а не вместе со всей командой, как раньше — что-то новое. Тем более, после признания. Кенма несколько раз застывал перед Куроо, позволяя себе рассмотреть его тело внимательнее и дотронуться так, как не делал этого раньше. Один раз, особенно осмелев, Кенма губами коснулся позвонков на его шее, после чего Куроо развернулся к нему на стуле и обнял за талию. Он хитро ему улыбнулся и заставил нагнуться, приближая к себе. Он поцеловал Кенму, а тот без промедления на поцелуй ответил, прикрывая глаза и почему-то стараясь не двигаться. Первый поцелуй с Куроо оказался незабываемым, и Кенма не раз ещё прокручивал его в своей голове. Он запомнил, что губы Куроо были мягкими и настойчивыми, а сам поцелуй уверенным и долгожданным как ничто другое. И ни один из них ни на секунду не смутился. Все казалось таким правильным, что места для сомнений не оставалось. После того, как Куроо из больницы перебрался домой, к нему чаще стали приходить друзья и знакомые. Один раз даже пришли несколько ребят из Карасуно, что в итоге вылилось в карты и смех до утра. Бокуто, который по неизвестной никому причине чувствовал себя виноватым, заявлялся раз в неделю, обязательно с фильмами и без разговоров о волейболе. В итоге ему пришлось дать подзатыльник, что сделал сам Куроо здоровой рукой. Кенма бы с удовольствием сделал то же самое, но только молча злился, пока Куроо чуть ли не на пальцах объяснял, что не надо с ним обращаться как с инвалидом, что ему не станет хуже, если Бокуто похвастается своими победами — что он только порадуется. Кенма не знал, подействует ли это на Бокуто, но ушел тот более спокойным и радостным, чем пришел. Кенма покачал головой и вернулся к игре, после того как закрыл за ним дверь. А Куроо тут же консоль забрал и прижал Кенму к постели, целуя и ладонью пролезая под свободную кофту. Кенма же не сопротивлялся, с удовольствием отвечая на ласки. Всё было хорошо. Куроо делал вид, что его ничего не беспокоит, но стоило маме поднять тему учебы, как он тут же всеми возможными способами сворачивал разговор. Единственное, в чём сейчас оставалась уверенность — с медициной покончено, а о другом он просто не заговаривал. Она не настаивала, хотя и переживала. Отец, вернувшийся из долгосрочной командировки, и вовсе об этом не спрашивал. Но Куроо сильный, Кенма это знал как никто другой. Куроо каждое утро поднимался с постели, разминался, терпел болезненный массаж и тренировался. Он имел право не думать о каком-то университете. Сам Кенма стоял перед выбором, что будет делать после окончания школы. Он давно уже определился со специальностью, — всё-таки с начала учебного года прошло пять месяцев, — но никакой уверенности всё ещё не было. Раньше он думал, что пойдет следом за Куроо в Осакский университет, но сейчас вариант с Осакой не рассматривался — туда Кенма больше не хотел, и Куроо туда не собирался тоже. Кенма сомневался, что ему делать, пока однажды, стоявший за его спиной лучший друг, не отобрал у него планшет. — Киото? Киото не плохой вариант. Кенма запрокинул голову назад, внимательно рассматривая Куроо, и снова подбородком уткнулся в свои колени. — Я подал туда, но я сомневаюсь… — Что не поступишь? Если постараешься — получится, — Куроо подвинул стул, здоровой рукой упираясь в спинку и второй листая страницу планшета. — Электроника и микроэлектроника это интересно. Кенма поджал губы и чуть нахмурился, после чего покачал головой. — Это далеко. Я не хочу от тебя уезжать. — Я поеду с тобой. Знаешь, мне не помешает сменить обстановку. К удивлению Кенмы, Куроо улыбнулся и взлохматил его волосы. Кенма не верил своим ушам. Ещё вчера Куроо встал изо стола, когда мама снова поинтересовалась думал ли он о своем будущем, а сейчас он ему говорит… — Ты поступишь?! — не сдержался Кенма, на что Куроо усмехнулся. — Нет, я не буду в этом году поступать, Кенма. Я просто поеду с тобой. Учиться… наверное, только через год. Та же биоинженерия выглядит интересно. Кенма пару секунд смотрел на Куроо, а затем прижался к нему и крепко обнял. Он улыбался ему в шею и не отпускал до тех пор, пока сам Куроо не отодвинулся и не кинул взгляд на ногу, которая неудобно упиралась в ножку стола. Почувствовал себя глупо, Кенма извинился и забрал планшет, снова в него утыкаясь. Но уже через пять минут он вместе с Куроо переместился на кровать, скидывая с нее подушки и устраиваясь как можно удобнее. Реабилитация проходила плавно. Куроо вернулся к спорту, пробегая в день по два круга вокруг стадиона. Кенма всегда в такие моменты сидел на скамейках и наблюдал за ним, одновременно уничтожая монстров в игре. Ему нравилось со стороны следить за Куроо, видеть как он идет на поправку, хотя о волейболе пока и речи не могло быть. Врачи не рекомендовали убирать из руки пластину, говоря о том, что подобные переломы без последствий не остаются. Но Кенма верил, что однажды Куроо возьмет в руки мяч с прежней уверенностью, что он отобьет удар Бокуто и будет таким же резким и ловким на площадке как раньше. Когда Куроо сообщил матери, что собирается в Киото вместе с Кенмой, та сначала удивилась и отпускать никуда не хотела, но через пару дней сдалась, понимая, что Куроо это нужно и поможет найти новую цель в жизни. Кенма же давно не видел Куроо таким воодушевленным и всё чаще ловил себя на мысли, что хочет держать его за руку всю свою жизнь. Раньше он об этом не задумывался — Куроо всегда являлся тем, без кого свою жизнь представить было невозможно, но сейчас всё обрело вполне определенную форму, и Кенма ясно это осознал. Они перебрались в Киото, где родители им сняли одну на двоих квартиру. Кенма принялся за учебу, а Куроо делал шаги по возвращению к полноценной жизни. На новом месте часто сложно, но Куроо довольно быстро нашел друзей, даже среди университетских ребят, когда несколько раз заходил за Кенмой. Кенма видел, что вдали от дома Куроо словно расцвел. Здесь на каждом шагу не преследовали напоминания о старой школьной жизни, в Киото Куроо, кажется, начинал с чистого листа. Он записался на курсы и начал готовиться к поступлению в университет, а Кенма вступил в здешний волейбольный клуб, правда, играл пока во втором составе. Куроо шутливо говорил, что, когда он станет студентом, всё изменится. Он нашел себе тренера и пытался вернуться в волейбол, но Кенма знал, что пока получается не очень. Рука не желала работать так, как раньше, с пластиной все еще запрещали расстаться, а пластичность движений восстановить было слишком сложно. Кенма занимался вместе с ним, подавал ему мячи или стоял по другую сторону сетки. Он знал движения Куроо и его фирменные фишки наизусть, так что тренировки для Куроо проходили почти привычно, а потому и результаты лучше. Они вместе с тренером и спортивным доктором разрабатывали программу, по которой Куроо и занимался. Но иногда Кенма замечал, каким расстроенным Куроо возвращается домой и тогда он старался его отвлечь, как когда-то в школе делал тот сам. Они часто ходили в кино или дома пересматривали свои любимые аниме, играли вместе в приставку и теперь немало времени проводили в постели, на что Куроо смеялся, что это внеочередные тренировки и ему они нравятся гораздо больше основных. Куроо набирался сил и уверенности совсем как Кенма. В детстве ему всегда после разговоров с лучшим другом становилось легче, потому что он верил Куроо. И сейчас Кенма знал, что Куроо не сдастся и у него всё получится если не сегодня, то завтра точно. Потому что Куроо ни на секунду не останавливался: он жил, не оглядываясь назад, а устремляясь только вперед. В то время, когда Куроо учился в школе, он совершенно не волновался о своём будущем. Куроо знал, что всё в этой жизни меняется, но Кенма рядом с ним навсегда.