Мы здесь не пленники, нас ни к чему не принуждают Мы те, в коих сидит губительный недуг; Вдали от стресса, где не лгут, не осуждают Гораздо легче размышлять об этом вслух. Мы все больны, и больны страшно, Теперь я понял, и поэтому пишу — Сказать, что тут я чувствую себя поистине прекрасно И с возвращением не спешу. Сюда я прибыл по работе, И должен был вернуться через пару дней, Но «нервы непременно нас погубят», говорит мой доктор. Он профессионал — ему видней. Наша болезнь, она как яд, От нее люди мрут, все равно мухи, Однако я безумно рад, Что по случайности попал в заботливые руки. Вы приезжайте сами, и увидите, как тут чудесно, И убедитесь, что я абсолютно прав. Плоды дает усердное лечение, А ежели и нет — это пока. Бросайте прошлое — вот вам бизнес-прогноз. Я для себя нашел единственное верное решение, И помните: только признав поставленный диагноз, Можно надеяться на исцеление.
Локхарт поставил на листе жирную точку и откинулся на спинку стула, невольно заметив себя в отражении небольшого настольного зеркала: лицо бледное, как будто мраморное, под глазами пугающие отеки сине-фиолетовых оттенков, губы пересохли и потрескались местами, но он просто вяло улыбнулся и перевел взгляд на окно, в котором каждый день творилось одно и то же. Бесконечные белые халаты, тапочки, полотенца и счастливые, беззаботные лица пожилых людей — все, что окружало его последний месяц. Он равнодушно протянул руку к стакану прохладной воды, уже к лицу поднес, как вдруг пальцы его задрожали, он снова посмотрел в зеркало. Поставив воду на место, мужчина приблизился к отражению и слегка оттянул верхнюю губу, оголяя шаткие, выпадающие зубы. И тогда Локхарта словно передернуло: он лихорадочно схватился за ручку и принялся писать дальше:Мы все здесь пленники, нас силой принуждают, Мы те, кого тут травят без конца; Я не уверен, будто истину когда-нибудь узнают, Но я до правды докопался. Увы, пока что для себя. Лечение. Его не существует, Поскольку выдуманная сама причина. А то «лекарство», о коем нам без умолку толкуют, В конечном счете нас съедает изнутри. Не представляю, выберусь ли я из адского котла, Где меня сумасшедшим клеймили и прозвали; Это какое-то пророчество, проклятье: «Отсюда никогда не уезжают».
Он прочитал три последних четверостишия еще раз, затем еще, чтобы не забывать как можно дольше, если разум его внезапно снова начнет расплываться в навязанных мнениях, после чего бережно оторвал их от общей писанины, свернул мелко-мелко, положил в рот и проглотил…