Пять плюс один

      Первое.       Она касается тебя, и ты загораешься.       В памяти вспыхивают драгоценные мгновения из накрепко запертого хранилища воспоминаний, они проносятся с бешеной скоростью перед глазами, застилая действительность. Он помнит её цепкую хватку, которой она ухватилась за него, когда он помог ей взобраться на корабль. Петир помнит, как подняв глаза и узнав его, эта девочка бессознательно вцепилась в его камзол. Она, наверное, этого даже не заметила в тот вечер, когда он увез её из Королевской Гавани, а он запомнил. Даже теперь, после всех этих месяцев, он всё еще помнит её жестко вцепившиеся пальцы на своём камзоле, прожегшие его грудь даже через одежду.       Он помнит все те краткие мгновения соприкосновения их рук, когда он подавал ей свою, помогая встать на ноги или подняться в экипаж. Петир помнит, как однажды, когда в поездке до Винтерфелла стало особенно холодать, он согревал её руки. Они ехали в тесной холодной кибитке, слегка соприкасаясь плечами, когда он заметил, как она неосознанно потирает руки, силясь согреться.       — Вам холодно? — тогда он об этом спросил, кажется, не только ради приличия. Уже тогда ему было не всё равно — впрочем, признается он себе в этом намного позже.       — Немного.       — Позвольте вам помочь, — он осторожно взял её руки в свои и замер, ожидая согласия.       Неуверенный кивок.       Он аккуратно, с бережливостью мастера над монетой, отсчитывающего каждый золотой, снял перчатки с её белых рук, потом освободился от своих. С первой секунды, как он дотронулся до её изящных, худых рук, Петир почувствовал будто они, эти белые фарфоровые руки, опалили кожу его ладоней, то ли своим холодом, то ли незримым теплом.       Медленно растирая её руки, он чувствовал, как она дрожала от его прикосновений, как застыла, когда он приблизился к её рукам и опалил их своим мятно-горячим дыханием. Она не отдернула руки, не сказала ни слова — лишь замерла. Замерла так же, как замер он, когда вечером этого же дня проводил её до дверей её комнаты, в трактире, где они остановились на ночь, когда она, пожелав ему спокойной ночи, мимолетно поцеловала его в щеку, заставив его сердце пропустить удар. Он знает, каких усилий ему тогда стоило не ринуться в эту комнату за ней.       Второе.       На неё больно смотреть. Она сияет.       Он помнит, как она сияла еще тогда, несколько лет назад, в Королевской Гавани. Так похожая на застывший в его сознание холодный образ своей матери, она и тогда выделялась чем-то иным, скрытым ещё от его взгляда — но он чувствовал. Он ощущал этот неясный порыв к её обучению, к передаче ей знаний, которыми сам обладал. Из всех прочих именно он разглядел в ней этот скрытый потенциал, а не только ослепляющую внешность. Наивная, верящая в сказки, получившая жестокий урок от жизни, она ему так кого-то напоминала. Лишь сейчас он осознает, что в ней, в его девочке, он увидел отражение самого себя.       Он помнит, как любовался ею во дворе Орлиного Гнезда. Так любуются красивым созданием, будто миражом, каким-то далеким и совершенным. И он так же помнит, как жадно упивался ею, следя, как она величественно и властно спускалась с лестницы. С этого момента он и начал особенно наслаждаться ею, ловя каждое её движение, слово, даже поворот головы. С этой минуты в его глазах она затмила свою мать. С этого мгновения каждый брошенный на неё взгляд ослеплял его, сотрясая внутреннюю непоколебимость и холодный расчёт. С этого момента она стала более, чем реальной для него, она стала достижимой. Он убежден, что она видела это в его глазах: желание обладать ею на грани с вожделением. Теперь мужчина уверен, что даже проведя с ней ночь, он бы не насытился, лишь сильнее пристрастился. Даже тогда он уже утонул в ней, тем самым оставляя открытую брешь в своей броне.       Даже после всего пережитого с Болтоном, когда они встретились в Кротовом городке, она всё ещё ослепляла его. Какая бы она ни была сломленная, он видел в ней тот свет, которого ему так не хватало, и он будто мотылёк, летящий на свечение, обжигающее, опасное, в котором находил свою погибель, нуждался в Сансе. Жаль лишь, что осознал он это, лишь лишившись её. Ужасный просчёт, повторял себе он, но эти два слова не могли выразить всю тяжесть его ошибки, всю вину, испытываемую им.       Третье.       Твои уши настроены на её голос. Ты можешь разобрать его среди тысяч других.       С каких пор её голос стал для него особенным? Он помнит этот момент. Это произошло в то мгновение, когда она впервые вступила на путь игрока. Тогда она искусно обвела вокруг пальца знаменосцев Арренов, сыграв глупую, несчастную девочку, убедив их в самоубийстве сумасшедшей Лизы. Тогда она спасла его, показав себя достойной ученицей. Именно тогда ему и полюбился её голос. Голос, тихим тоном сообщивший ему, что она знает, чего он хочет. Голос, в игривой манере поинтересовавшийся, отправятся ли они в путь. Мужчина помнит её попытки манипулировать им в поездке по Долине или до Винтерфелла. Он помнит, её лёгкий флирт с ним. Этот дерзкий уверенный голос, которым она смело поинтересовалась, придаёт ли и ему эль смелости.       Он настолько привык к этому голосу, что каждый день воспроизводит его у себя в голове. Даже теперь, когда она холодно и отстранёно разговаривает с ним, он может услышать знакомые нотки из прошлого в её голосе, совсем незаметные для других, а может, и для неё самой. Для него её голос всегда будет особым, как и его обладательница. Пусть, и сама она об этом совсем не догадывается, а даже если узнает — не поверит, после того, как он отдал её Болтонскому бастарду, Петир потерял её доверие и расположение. И даже его помощь в возвращении Винтерфелла не затмит его просчёт. Он сам знает это.       Четвертое.       Её голубого цвета глаз достаточно, чтобы утонуть в них. Она превратила тебя в шаблонное, разрушенное любовью существо. Ты тонешь, постоянно погружаешься.

Глубже. Глубже. Глубже.

      Он не помнит, с какого момента в любом столпотворении вдруг начал искать пару её глаз. Кажется, это началось после его отъезда из холодного Винтерфелла. И порой, это доходило до безумия. Он искал её глазами даже тогда, когда понимал, что она не может находиться неподалеку. Мужчина помнит, как оставив её с Болтонами, он уехал в резиденцию Львов. И повсюду, по каким бы улицам он ни ходил, в какую таверну ни заходил, он везде бессознательно искал её, и неясно, что было сильнее: страсть встречи с ней или нежелание этого свидания.       Он не раз себя спрашивал, что такого особенного он мог найти в её глазах? Хотя, дело, конечно, не в её ясном взгляде, а в ней самой. Она управляла им, даже того не подозревая. Особенно тогда, в Богороще, он особенно чувствовал её влияние на себя. Ведь, если кому-то он и мог искренне признаться в своих чувствах после своей прошлой любовной истории, так только ей.       Пятое.       Ты знаешь ее. Ты любишь ее. Ты будешь любить её, пока смерть не разлучит вас.       Теперь он знает, каким глупцом был, оставив её, бросив одну. «Если бы я мог что-то исправить, если бы только мог…» — бессмысленно повторял он себе раз за разом. Но он не может. Он не может вернуться в прошлое и забрать Сансу с собой, не позволив безумному ублюдку покалечить его дорогую девочку. Точно так же, как не может вернуться далеко назад и изменить тот поворотный момент, когда именно он развязал войну пяти королей. Ведь именно из-за этого решения он и находится сейчас здесь, во дворе Винтерфелла, с собственным кинжалом, прижатым к горлу. Мужчина стоит на коленях перед старшей из семейства Старков, чувствуя ледяное жжение снега, и признается себе, что редко принимал по-настоящему правильные решения.       Он бы мог снова пропеть песню, что ему жаль, что он предал Эддарда Старка; что развязал эту войну, но он молчит. Он действительно не сожалеет об этом. И не потому, что у него нет сердца, как думают многие, а когда-то, может, и он сам, а потому, что иначе, всё сложилось бы куда хуже. Война бы всё равно наступила, рано или поздно. Эддард всё равно стал бы жертвой Ланнистеров, как и Роберт Баратеон, как и Санса. То, что происходит сейчас, лишь одна из возможных вариаций последствий, что могли с ним произойти. Просто ему не повезло, что всё складывается именно так.       И вот, снова она, та единственная, кем он искренне дорожит, снова осуждающе произносит, что у него нет сердца и светлых чувств. Петир еле заметно качает головой. У него есть сердце. Если бы ни те чувства, что он к ней испытывает, его бы здесь не было. Но он ничего не отвечает. Даже, когда младшая Старк жестче прижимает лезвие кинжала к его горлу и что-то злобно проговаривает, он не слышит, продолжая смотреть только на его Сансу.       Он смотрит в её глаза и, к своему удивлению, не находит в них ненависти. Злость, обида, горечь, — оттенки этих чувств сверкают на дне внимательного взгляда, но ненависти в них нет, и мужчина не знает, почему. Точно так же, как не знает, почему, вопреки словам рыжеволосой, её взгляд дарует ему поддержку. Не знает, почему в уголках её глаз появляются прозрачные слезы, когда он произносит тихое, необходимое услышать только ей: «Мне жаль». Но по её взгляду Петир осознаёт, что она разгадала истинный смысл пары слов, что он прошептал; что она понимает, что он просит прощение не только за Рамси. Ему жаль, что он оставил её. Ему жаль, что он не сдержал обещание защитить её. Ему жаль, что для них всё складывается именно так.       Он тихо удовлетворительно вздыхает, понимая, что она знает, всё то, что он смог ей передать последними своими словами. А когда Арья Старк со злостью хватает его за волосы, отдёргивая голову назад, он понимает, что развязка близка. Петир всё еще видит пару ярких любимых глаз, сверкающих над ним, и молчаливо просит её отвернуться. Несмотря на ту поддержку, что она ему дарует, он не хочет, чтобы Санса видела ту гримасу боли, что захватит черты его лица, когда кинжал разрежет его плоть. Но она не отворачивается. И только благодаря её теплому взгляду, устремленному на него, он не чувствует страха. И снова он не догадывается, почему даже в последние секунды его жизни она не отворачивается от него.       Мужчина так же не догадывается, что через пару мгновений крик отчаяния останется болью в горле у рыжеволосой, когда безжалостная сталь разрежет нить жизни мужчины, обнажая открытую рану на горле. Не догадывается, что девушка бросится к скрюченному, будто ослепшему лорду, упавшему на чистый снег, окрашиваемый в багровый оттенок, чьи глаза будут слезиться от боли, а судорожные движения гореть от агонии. Мужчина не догадывается, что в этот самый момент горячие слезы опалят женские щёки, а девичьи руки с напором сожмут рану, пытаясь остановить хлещущую кровь.       За мгновение до карающего удара кинжала Петир об этом не догадывается. Об этом не ведает никто, кроме одной живой души. Той, что знает одну единственную вещь, какую не знает её любимый мужчина.       Шестое.       Она тоже любит тебя.