Коронованный

— Лучше не показываться сегодня ему на глаза… Правитель не в духе, — обрывки фраз доносятся до его слуха. Страх в чужих словах звучит совсем неприкрыто. И это правильно. Мудрое решение держаться в такой день от него подальше. Новоявленный правитель делает вид, что внимательно смотрит на оживленную улицу, вид на которую открывается с его балкона. Однако он вслушивается в голоса прохожих, снующих из стороны в сторону, громко смеющихся или негодующих: следует знать, что говорит о нем народ, что о нем думают, чего от него хотят. Вместе с властью и короной в руки переходит и риск быть умерщвленным своими недругами, а этого Джеймс никак не собирался допустить. Именно поэтому он должен сохранять бдительность, не давать никому спуску. Вседозволенность лишь способствует порождению восстаний, гнева людского, желанию свергнуть монарха, тогда как страх схватывает в свои объятия и не позволяет даже шелохнуться. Страх — вот то, что Джеймс намерен был дать своим подданным. Пусть считают, что он милосерден и добр к ним, пока могут. Пока ОН им это позволяет. Джеймс неспешно уходит с балкона, закрывая свое лицо ладонью от слишком ярких солнечных лучей. На щеках от множества колец и украшений мелькают разноцветные блики, вынуждающие мужчину изредка щуриться. Равнодушно пройдя мимо прислуги, держащей поднос с виноградом и бокалом красного вина, он направляется в сторону большой лестницы, выбитой из мрамора и украшенной множеством цветов и виноградных лоз.        Подумать только: всего несколько дней пребывания в царских покоях, в месте, которое каждый мог бы счесть раем, а Джеймс уже готов был с омерзением отворачивать лицо от окружающей его красоты. Слишком ярко. Слишком много. Надоедает. При ходьбе полы длинного желтого платья, сшитого из грубой, но все же красивой ткани, мягко шелестели, несильно развеваясь и открывая чужому взору вид на плотно обхватывающие ноги темно-коричневые штаны и начищенные до тошнотворного блеска легкие сапоги.       Волосы Джеймса были идеально уложены назад, зализаны так, чтобы ни одна лишняя прядка не выбилась и не испортила вид правителя, который в любую секунду мог появиться в многолюдном месте. Сейчас же Джеймс неспешно направлялся в просторную залу, царственно приподняв голову и холодно взирая на окружающую его прислугу. В голове невольно возникло воспоминание: вот он, в сопровождении своего старшего брата проходит среди ярко освещенных свечами коридоров, не скрывая злобной усмешки при виде преклонившихся слуг. Вот только кланялись они тогда вовсе не ему, нет. Его брату. Этому жалкому и самодовольному гордецу, имя которого Джеймс, ставший правителем, решил первым же делом «стереть» из истории, из всех книг и рукописей.        Несчастный братец был съеден несколько дней назад своими же любимыми охотничьими псами, явно оголодавшими от проведенной недели без пищи. Какая жалость и какая же ирония: хотел отправиться на охоту, а невольно сам стал добычей. Никто не мог посметь думать что-либо плохое о его не менее несчастном брате, двадцатилетнем Джеймсе, который был «шокирован» произошедшим. При мысли об этом, монарх издал тихий смешок, слабо прикрыв глаза. Мир населяют идиоты. Какое же счастье для них, что именно он, Джеймс, способен сжать их глупость в кулак, не позволив ей разрушить свое государство.        Массивные двери из белого камня раскрываются, пропуская мужчину в наполненный множеством людей зал. При виде своего правителя все, гости, прислуга, охрана, почтенно склонились, опуская вниз головы в знак приветствия. Сложив в «молитвенном» жесте ладони, Джеймс, оглядывая своих подданных, глухо шагает по мраморному полу, ощущая полную покорность и подчинение со стороны окружающих его людей. Как прекрасно, какое наслаждение для глаз: никто и думать не смеет, что за внешностью прекрасного монарха, молчаливого и загадочного, скрывается сущность истинного дьявола. Ведь только сам Джеймс знает, при каких обстоятельствах на самом деле умер его брат. Умер, крича от ужаса, когда доселе верные псы с диким воем набросились на него, разрывая прекрасное платье, прокусывая белоснежную кожу зубами и кромсая ее на части. Умер, с мольбой глядя на своего младшего брата, спокойно взиравшего на все это со стороны.       Только Джеймс знает, как могут визжать и плакать маленькие дети, бастарды его братца, обреченные на смерть от рук личных воинов нового правителя.       И, конечно же, только Джеймс знает, каким чувствительным и покорным бывает приглянувшийся ему молодой слуга, невинно разносящий еду или убирающий постель своего повелителя. Сев за свое место посреди большого дубового стола, накрытого расшитой скатертью, Джеймс взял в руки серебряный кубок, приподнимая его и этим знаком показывая, что все могут также приступить к питью. - За нашего господина! За нашего прекрасного правителя! Мужчина позволяет легкой улыбке появиться на своем лице: пусть восхваляют милосердие и доброту, пока могут. Пока ОН им это позволяет.