Жизнь после войны

      Вил начала приходить в себя, но уроки всё-таки она не перестала пропускать. Сейчас профессор Филимон объясняет возможные практические задания на экзамене. Вдруг раздался стук в дверь, на пороге кабинете появилась Айрис Блум, декан Артемид прервала урок. - Прошу прощения, но можно мне, пожалуйста, Вильгельмину Блэк. – Филимон указал девушке на выход, видимо он понял, на счёт чего будет разговор. Вил тяжело шагала к кабинету декана. Присев за стол Айрис пригласила Вил сесть, потому что разговор предстоял быть тяжёлым. - Вил, мне пришло письмо от твоей матери, сегодня ночью Фелиция Андерсон покинула этот мир. – После этих слов Вил не слышала ничего. Айрис говорила, что-то про соболезнования и что Вил перенесут в замок, а завтра будет состояться торжественное захоронение. Вил было уже всё равно, последние надежды с треском рухнули, а ведь Микки удалось вселить в неё надежду, и от этого становилось ещё больнее. Когда заново родившаяся надежда погасает, её уничтожает жёсткая реальность, где никто по щелчку пальцев не исцелит Фелицию, где Вил придётся присутствовать на погребение.       Переместившись в замок Вил ни с кем не разговаривала, ни с братьями, ни с матерью. На следующий день в замок съехалось много людей. Приехали даже дочери Фелиции с семьями, хотя они и оттолкнулись от матери. У большой сирени в саду, которую так любила Фелиция, были устроены похороны. Мария и Антуанета, дочери Фелиции, хотели забрать тело Фелиции во Францию и похоронить её там, но Элизабет опёрлась всеми силами, что бы Фелиция была похоронена здесь, в Норвегии. Элизабет не могла похоронить Фелицию в семейном склепе, но можно провести другой ритуал, такой ритуал проводили не все, так как мало кто мог его реализовать. Похороны проходили глубокой ночью. Возле Сирени стояла деревянная ладья, в ней лежало тело Фелиции. Она казалась такой умиротворённой и спокойной. Её нарядили в шёлковые наряды, руки сложены крестом, а в них вложена волшебная палочка волшебницы. В ладью складывали хризантемы, любимые цветы Фелиции. Каждый гость принёс свой дар и сложил его в ладью. Сама ладья украшена белыми лентами и цветочным венками. Такой ритуал проводили древние волшебники Скандинавии, когда преобладали викинги, которые верили в жизнь после смерти. В обиходе так и остались некоторые элементы скандинавских обычай. На похоронах все стояли, все зачарованно смотрели на ладью.       Вил готова была провалиться под землю, ей было трудно осознавать потерю. Но верования Скандинавов запрещают грустить о потере, ведь все достойные продолжат жизнь в Вальхалле. Проводить ритуал досталось Элизабет. - Мы собрались с вами, что бы проводить в другой мир Фелицию Андерсон, хорошую мать, бабушку и просто женщину. Она была добра ко всем, никогда не сходила на тёмную сторону. Так давайте проводим достойную Фелицию в Вальхаллу, где её ждут наши предки. Все присутствующие поняли золотые кубки с элем. Элизабет делала плавные и замысловатые движения руками, от чего её ладони засветились ярким белым пламенем. Женщина прикоснулась к ладье и та загорелась белоснежным пламенем. Когда вся ладья сгорела, Элизабет подняла руки, вверх отправляя ладью высоко в небо. Ладья рассыпалась тысячью мелких звёзд, которые присоединились к другим звёздам на небе. Теперь по древним приданиям магов, душа Фелиции соединиться с душами умерших.       После торжественных проводов, был устроен званый ужин. Гости не хотели нагнетать трауром, но и радоваться как их предки, не могли, времена не те. Раньше их предки веселились во славу усопших, они устраивали знатные пиры, где присутствовали игры и танцы. А сейчас, когда культура приобрела более европейский вид, приходится вести себя соответственно. С одной стороны это плохо, что традиционные черты стираются временем, но иногда время требует перемен и старому надо остаться в прошлом.       Вил было тошно от всего, что происходило, этот бредовый пир, эти лица, которые не знают как себя вести, ужасно неудобное платье и полное безразличие со стороны матери. Она принимала соболезнования от гостей, но ни разу не заговорили со своей семьёй об этом. Она опять начинает выбирать между троном и семьёй и, к сожалению часа весов, склоняется к первому. Вил буравила взглядом каждого, кто проходил мимо, гости, сконфузившись при виде такого ненавидящего взгляда, спешили уйти с глаз принцессы. Эрик и Крис брали пример с матери и принимали соболезнования гостей, Вил была готова поклясться, что половина этих ряженых клоунов ни йоту не переживали по поводу смерти Фелиции. Не в силах больше смотреть на весь этот маскарад Вил решила удалиться. Элизабет заметила, как дочь покинула зал. Она прошептала что-то Крису, по поводу гостей и что надо заканчивать и удалилась вслед за Вил.       Вил буквально ворвалась в комнату, дверь с громким стук захлопнулась, а в зеркало полетела ни в чём неповинная ваза. Грудь Вил тяжело вздымалась, ноздри раздувались, а из глаз вот-вот брызнут слёзы. Хотелось разнести всё к чёртовой матери, сжечь эти шёлковые рюши на балдахинах и шторах, хотелось от безысходности выть, словно измученный зверь, который сломал лапу, но его страдания никто не предотвратил быстрой смертью. Руки дрожали, и девушка не в силах была хоть что-то с этим поделать, ужасная причёска, над которой старались парикмахеры, напрочь испортилась. Вдох-выдох и какая-то книга полетела в тоже зеркало, звон стекла раздался по всей комнате. В памяти всплыли детские воспоминания. Детство-это то время, когда сломанная игрушка, казалось проблемой вселенских масштабов, мать ещё не ушла полностью в работу, а Фелиция была жива.

***

- Вильгельмина, сколько раз я говорила тебе не носиться по дому? – Элизабет возвышалась, словно баня над маленькой желтоволосой девчушкой. Девочка шмыгала носом и опустила голову вниз, что бы не видеть осуждающего взгляда матери. – Смотри, что ты наделал, а это ваза вообще-то моя любимая была. – Большие мокрые глаза посмотрели в сторону осколков, оставшихся от некогда красивой вазы из китайского фарфора, которую Элизабет привезла из командировки. – Надеюсь, ты осознаёшь свою вину, а теперь иди в комнату, ты наказана.       Вил тогда казалось, что это было ужасно не справедливо, ведь это кошка сбила вазу, а не она. Как кошка оказалась дома, это другой вопрос. Но мать запретила выходить на улицу целую неделю, придётся целыми днями сидеть в комнате.       Но в такие моменты всегда появлялась Фелиция, она подбадривала внучкой вкусными, только что испечённым печеньем или конфетой. Фелиция своей мягкой улыбкой могла успокоить мать, даже когда та была злее гарпии, даже когда Вил явилась домой с очередной татуировкой и пирсингом. Элизабет тогда знатно поскандалила, хотела лишить дочь карманных денег и забрать метлу, но Фелиция напоила её чаем, успокоила, и гнева, как ни бывало.

***

      Тёплая улыбка, рыжие волосы и мягкие нежные руки, которые часто успокаивали и поддерживали. Фелиция-человек, который заменил нежность матери, эту роль так и не смогла принять Элизабет. Женщина слишком была зациклена на выживании и материальном достатке семьи, забыв о простых приятных мелочах, как прогулки и беседы с детьми. Всё это заменила Фелиция, а теперь её нет. Никто не погладит по голове, и утешит и не выслушает. Мир лишился лучика света, который мог разогнать всю скуку дворцовой жизни, тот, кто был мостиком между Элизабет и Вил. А что теперь? Что будет дальше, девушка и подумать не могла, что жизнь так легко избавиться от дорогого ей человека. Сложно жить, когда нет опоры, человека, к которому можно обратиться за советом или помощью. - Может, перестанешь себя так вести и успокоишься? – В комнате появилась Элизабет, женщина была крайне недовольна поведением дочери. Руки её упёрты в бока, брови нахмурены, можно было заметить, что королева со всей силы сжимала челюсть лишь бы не сорваться. -Успокоиться? – Начала срываться на крик Вил. – Ты в своём уме, только что я увидела тело своей бабушки, потом увидела её похороны, а потом эти рожи, которые пытаются выдавить из себя сострадание. – Вил и не заметила, как из глаз тонкими ручьями потекли слезы. – Скажи честно, тебе важнее состояние этих аристократишек или семья? – Элизабет опустила глаза, не зная как ответить. - Что нечего ответить? - Для начала перестань кричать. – Опять этот спокойный тон, который выводил Вил. - Опять твой пофигизм, как тебе удаётся быть такой бесчувственной? – Эльза хотела что-то ответить, но её перебила сама же Вил. – Хотя не отвечай, я давно убедилась что такого чёрствого человека, как ты не найти в мире, только у тебя может быть такое холодное сердце. – Буквально выплюнула Вил, для королевы это была как пощёчина, и кажется, она уже проходила это. Крис тоже ненавидел её всем сердцем, когда из мира ушла Роксана. – Почему ты молчишь, как ты меня бесишь. - Взвыла Вил, падая на кровать, давая слезам полностью выйти наружу. – Ты ни сказала никому из нас, что Фелиция при смерти. - Я не хотела, что бы вы переживали. - Ну, что, довольна? Спасла нас? разве сейчас мы не переживаем? – Вил разбирала от эмоций, все берега размыты, остались лишь реки эмоций. Элизабет не знала, как поступить, сказать, что это не так? Но это ложь, за последние годы, она стала самой настоящей чёрствой сволочью, которая ставит других выше своей семьи. Поэтому женщина не придумывает ничего лучше, как просто присесть рядом на кровать. Элизабет начала медленно поглаживать дочь по волосам, всхлипы со временем утихали. Вил резко развернулась к матери, глаза опухли от слез, а лицо неприятно щипало от солёных слез. - Мама, почему так несправедливо, почему бабушка умерла? – Новый разряд эмоций, на этот раз Вил вцепилась в мать, желая чтобы её обняли, чтобы кто-то пожалел, ведь иногда слишком сложно быть сильной. - В жизни много несправедливости, поверь моему опыту. – Горько усмехнулась Элизабет, поглаживая дочь по спине. - Как ты можешь так спокойно об этом говорить, неужели тебе всё равно? – Не унималась девушка, потерянным взглядом рассматривая лицо матери, пытаясь найти хоть один отклик эмоций. - А ты думаешь, мне не больно? – Сдавлено ответила Элизабет, расплываясь в горькой ухмылке.- Сначала всю мою семью перебили, потом я собственноручно убила сестру, которая прикончила отца, брата и сестёр. Война забрала друзей, знакомых, товарищей. Людей вырезали пачками, каждый день был траурным, меня хотели убить, а вишенкой на этом траурном торте является, предательство твоего отца. – Каждое слово давалось с трудом, голос был стальным, холодным, но боль заставляла его срываться и спускаться до хрипа. По белоснежной щеке прокатилась слеза, глаза были полны горечи, страдания, впервые за долгие годы они не выдавали полное равнодушие ко всему. – А теперь сделай выводы, такая я ли холодная и чёрствая, как ты представляла? – Вил поникла, она была готова извиниться, забрать все слова обратно, сильно- сильно обнять мать и никогда не отпускать. – Но в одном ты права, я совершенно не правильно расставляю приоритеты со стороны морали. Но мой отец как-то сказала мне: «Можно быть хорошим семьянином либо мудрым правителем, но никогда не одновременно». Когда принимаешь тяжесть короны, приходиться отдавать всю жизнь народу и трону, видишь ли чем сильнее шатается трон, тем меньше желающих его поддержать. - Прости, просто мне сложно, когда ты общаешься с нами так мало. – Голос Вил слегка дрожал. – Скажи, а когда ты передашь власть Кристиану, ты будешь жить здесь? - Нет, после я уеду куда-нибудь подальше и появлюсь, только если буду нужна. – Уверенно ответила Эльза, решение это принято, с того момента, когда её назначали королевой. Её главная задача – восстановить величие и мирную жизнь магической Скандинавии, подготовить страну. А сохранить этот мир и корону – задача Кристиана. - Мам пообещай, что не оставишь меня и никогда, никогда не бросишь. – Элизабет была шокирована, сейчас она видела перед собой маленького ребёнка, который боялся внешнего мира, боялся того что будет в бедующем. Вил выглядела такой беззащитной и маленькой, а этот никак не могло сочетаться с её вечным бунтарским характером. - Обещаю, что никогда не брошу тебя. – Прошептала Элизабет, поцеловав дочь в лоб.       Элизабет начала напевать какую-то простую, но очень приятную мелодию. Вил не заметила, как она начинает засыпать, а приятный голос матери становиться колыбелью. И вот она заснула на руках матери, она ощущала себя маленьким ребёнком, которого от всего мира защищает мать. Теплота женских рук, которые поглаживали её чёрные волосы, заставляла оставить все тревоги позади.

***

      Встав рано утром Вил, была словно в трансе, вчерашний разговор с матерью навсегда впечатается в её память. Ей стало намного легче, на плечах уже не было такого камня, который давил на неё на протяжении месяца. Жизнь, никогда не заканчивается, а смерть всего лишь перерождение. Да она будет скучать, зачастую пускать слезу, вспоминая нежные тёплые руки Фелиции, её вкусные печенья и добрую улыбку. Мы запоминаем людей по их поступкам, самое лучшее всегда будет вызывать улыбку и пробивать слезу. Плакали все, молодые и взрослые и даже дети, которые были малы, что бы понять тяжесть песни, тоже сильнее прижимались к родителям. Голос девушки разносился по всему округу, сила, бушующая внутри Вил вылилась в музыку. Каждая нота проходила через сердца людей, наполняя изнутри чем-то родным, душевным.       В этот день на главной площади у замка возвели сцену, где расположился большой чёрный рояль. Сегодня Вил посетила муза, ей хотелось посвятить песню Фелиции, что бы передать все эмоции, которые накопились в ней. Музыка зачастую спасает нас от жёсткости реально мира, и именно сейчас тонкие пальцы касаются белоснежных клавиш. Зрители затихли, никто не смел, проронить и слова во время выступления. Мягкие звуки уносили каждого куда-то далеко, кто-то вспомнил своих близких, которых больше нет рядом, а кто-то захотел посильнее обнять каждого близкого ему человека. Голос Вил не дрожал, но был мелодичным, поначалу робким, но в конце, словно освобождаясь от оков тяжёлых расставаний, он становился сильнее. Последние слова – крылья, которые помогут преодолеть преграду:

«За небесами ты прячешь свой взгляд За островами оставила клад Из детских слез, из печали и снов С нами, с нами твоя любовь»

      Хорошие люди оставят в нашей памяти только хорошее, плохие не имеют места в нашем сердце, от них надо избавляться. Любимый нами человек, всегда будет в нашем сердце. Память о нём будет принадлежать лишь нам, и никто, и ни что не сможет осквернить её, если мы будем помнить.