По дороге в Иерусалим

      Как только прозрачные сумерки опустились на пустынную дорогу, откуда ни возьмись задул холодный ветер, пробирающий до самых костей. Мария поежилась в седле и, на секунду оставив поводья, плотнее укуталась в светлый шерстяной плащ. Она уже много лет провела в Святой Земле, но так и не смогла привыкнуть ни к палящему дневному солнцу, ни к замораживающей саму кровь ночной прохладе. В Англии всё было намного проще: там никогда не бывало жарко, а дожди, останавливающиеся, но лишь изредка заканчивающиеся совсем, были одной из самых древних традиций её родины.       Она иногда сравнивала погоду в этих местах с характерами людей, их населяющих. Горячий, испепеляющий темперамент жителей востока удивительным образом сочетался с холодом их рассудка и ледяной решимостью. Этими качествами в полной мере обладал её спутник, что ехал сейчас, опережая её на полкорпуса лошади. Как у настоящего жителя Востока, его нрав был жарким, словно раскалённый песок, но ни голос, подобный металлу, ни взгляд, похожий на холодное золото, никогда не выдавали его истинных чувств. Возможно, именно этим он когда-то и привлёк Марию, привыкшую всегда владеть своими эмоциями, несмотря на разгорающийся внутри пожар. Они с ним были похожи. Очень похожи.       Она смотрела на него, мирно покачивающегося в седле в такт шагам лошади, и вновь, уже, наверное, в сотый раз удивлялась тому, как странно сложилась её судьба. Она уже дважды за свою недолгую жизнь успела кардинально изменить всё. Сначала сбежала из Англии в Крестовый поход, что, она прекрасно понимала это сейчас, было настоящим безумием, а потом, собрав свои разбившиеся вдребезги чаяния и надежды, которые она возлагала на дело тамплиеров, вступила на извилистый и не до конца ясный ей самой путь ассасинов. И если к первому её спутник не имел никакого отношения, то второе было полностью на его совести. Нет, Мария не винила его за это, а, наоборот, была благодарна, пусть и поняла это далеко не сразу. Он открыл ей глаза на то, что она так упорно отказывалась видеть, а после предложил дорогу там, где ей мерещился только тупик.       Можно сказать, что забрав её смысл жизни, разрушив цели, к которым она шла, он дал ей новые. Они были не хуже и не лучше предыдущих. Они были просто другими. Мария ухватилась за протянутую руку, ту самую, что сломала всё, что вдохновляло её, и было ей дорого. Не от отчаяния, не потому что больше ей некуда было идти. Она поверила ему, поверила в него. Она видела, насколько несовершенна философия ассасинов, видела её белые пятна и нравственные противоречия. Спутник её, она знала это наверняка, пусть и не был так объективно критичен к кредо, но и сам понимал все подводные камни, которые в нём таились. С момента их первой встречи он перестал быть бездумным фанатиком, каким представлялся ей прежде. Сейчас он обдумывал всё несовершенство и мнимую непогрешимость истин ассасинов, что с детских лет наставники закладывали в его голову. И это было хорошо. Так и должно было быть.       Они часто обсуждали это, разговаривали, спорили и даже ругались, когда их взгляды на один и тот же вопрос оказывались совершенно непримиримыми. В эти моменты Мария всегда мысленно пожимала плечами, мол, он прекрасно знал, на что шёл. Да и ему не нужен был собеседник, соглашающийся с каждым его словом. И пусть не всегда в их спорах рождалась истина и, как два по-ослиному упрямых человека, они оставались каждый при своём мнении, такие разногласия помогали им лучше понять те цели, которым они следуют, и лучше узнать друг друга. Даже спустя два года после окончания их вражды они продолжали открывать друг в друге что-то новое и доселе неведомое, возможно, даже им самим. Это была ещё одна причина, по которой она любила его. Ей никогда не было с ним скучно.       — Мария.       Она очнулась от мыслей и поняла, что замёрзла. Ей захотелось хлестнуть лошадь кнутом, висевшим у луки седла, и помчаться вперёд галопом. И пусть холодный ветер перестанет проникать под плащ и одежду, а будет только остужать её разгорячённое быстрой ездой тело. Но она прекрасно знала, что так будет только хуже. Да и он, скорее всего, не оценит.       — Мм? — она слегка растеряно взглянула в лицо, наполовину скрытое капюшоном.       — Предлагаю устроиться на ночлег. Ты выглядишь уставшей, — в повседневной жизни он был немногословен, словно боялся лишним словом открыть свои истинные мысли и намерения. Но только в повседневной жизни, и только с другими, но не с ней.       — Я не такая хрупкая, как выгляжу, Альтаир, — она гордо вскинула подбородок в притворном оскорблении. — Мне хватит сил проехать ещё пару миль, — ответила она, хотя понимала, что рискует полностью окоченеть.       — Храбрись перед кем хочешь, но не передо мной. Я решил — мы устраиваемся на ночлег, — сказал он так, словно отсек клинком пламя свечи.       — Если ты всё уже решил, зачем было предлагать? — она недовольно скривила губы.       — Видимость свободной воли. Всё, как ты любишь, — ухмыльнулся он, дав шпоры коню и быстрой рысью направившись к деревьям, раскинувшимся недалеко от скалы, что образовывала естественный навес.       Гнев вспыхнул подобно моментально занявшемуся пожару. Не думая ни о чём, она сорвала с луки седла хлыст и ударила им о круп лошади, почти в мгновение переводя коня из шага в галоп. В пару секунд она обогнала своего спутника и устремилась к месту ночлега. Копыта лошади поднимали огромные клубы пыли, заслоняя обзор оставшемуся позади всаднику. Мария на секунду обернулась назад и, увидев это, звонко рассмеялась.       Когда же Альтаир подъехал к ней, на его капюшоне и лице осели песчинки, и он, не переставая улыбаться, вытер их посеревшим от времени рукавом рубахи. Не спешиваясь, девушка насмешливо смотрела на него, полностью довольная своей выходкой.       — Злишься? — спросил он, отряхивая пыль с капюшона.       — Не дождёшься.       — А жаль. Ты такая красивая, когда сердишься, — улыбнулся он.       — Комплименты тебе не помогут, Альтаир, — ответила она, хоть и почувствовала, как от этой улыбки её гнев рассеивается, подобно тому, как отгремевшее грозовое облако рассеивается при первых солнечных лучах.       Они спешились. Выбрав небольшой участок, защищенный от ветра навесом и деревьями, достаточно свободный для того, чтобы развести там костёр, Альтаир отправился собирать хворост, а Мария занялась лошадьми.       Сначала надо было привязать их, потом расстегнуть подпругу, снять сёдла, не забывая в промежутках гладить каждого по блестящей гриве. Мария очень любила своего мерина, пусть сперва и возмутилась такому подарку. Ей хотелось настоящего жеребца, сильного, выносливого, гордого, а Альтаир преподнёс ей его. Песчаного цвета конь был невысок в холке и, несмотря на крупные мощные ноги, смотрелся довольно красиво. Ни в какое сравнение с вороным жеребцом Альтаира он, конечно же, не шёл. Да и разве мог он подарить ей лошадь, превосходящую его собственную и тем самым уязвить своё самолюбие? Никогда! Мария покачала головой, смотря в блестящие чёрные глаза мерина.       Она медленно гладила спину коня, ощущая под пальцами мягкую и тёплую шерсть. Над именем для подарка она долго не думала. Альтаиру кличка Орёл тоже пришлась по вкусу, пусть единственной реакцией и была снисходительная улыбка. За годы их отношений Мария научилась понимать его без слов, по выражению лица или даже одному единственному взгляду.       Крепкие руки обхватили её стан, и, лишь слегка вздрогнув от неожиданности, она тут же отругала себя.       — Теряешь хватку, — прошелестел голос над её ухом.       — Всего лишь позволила тебе подойти ближе.       — Я почти поверил, — она почувствовала, как Альтаир зарылся носом в её собранные в причёску волосы. Это было одним из немногих проявлений нежности, которые он позволял себе чаще всего.       — Холодает, пора разводить костёр. А ещё я проголодалась, — на самом деле, она могла бы простоять вот так, в объятиях любимого, целую вечность, но ей не хотелось баловать его сверх необходимого.       С каждой минутой сумерки сгущались всё сильнее, ночь в этих краях наступала быстро, почти неожиданно, и к тому моменту, как к небу взметнулись первые искры костра, оно было иссиня-чёрным с разбросанными повсюду каплями звёзд. Сухие ветки скоро занялись, и вот огонь уже пылал вовсю, разгоняя темноту вокруг и отдавая своё тепло двум путникам, примостившихся рядом.       Так как запасов еды было немного — до места назначения оставалось не больше половины дня езды — они расправились с ними довольно быстро. Достав из седельной сумки бурдюк, в котором весело плескалась вода, Альтаир протянул его Марии. Приняв его с благодарностью, она сделала пару глотков и вернула обратно. Она надеялась, что охвативший всю её холод вот-вот пройдёт, а пока протянула руки ближе к огню, который тут же принялся покрывать их горячими, чуть обжигающими поцелуями. Альтаир облокотился на седло, стоявшее прямо за его спиной. Мария не могла видеть, но точно знала, что взгляд из-под глубоко надвинутого на лицо капюшона прикован именно к ней. И ей это нравилось.       С того момента, как они поняли природу тех чувств, что испытывали друг к другу, прошло совсем немного времени, а с того момента как, поженившись, решили объявить об этом всем, ещё меньше. Поэтому как только они оказывались одни, им было трудно смотреть куда-то ещё, кроме как друг на друга. Мария улыбалась, думая о том, какой сентиментальной её сделали эти чувства. Ни взгляды, какими её учили привлекать мужчин, ни кокетство, воспитывавшееся в ней с самого детства, не смогли открыть в ней той нежной и романтической натуры, которая проявилась сама собой, стоило ей, однажды встретившись с глазами цвета расплавленного золота, понять, что она хочет смотреть в них всю оставшуюся жизнь.       — Долго нам ещё ехать? — спросила она, не поворачивая к Альтаиру головы.       — Завтра, ещё до полудня мы будем в Иерусалиме, — раздалось в ответ.       Мария кивнула и, закутавшись в плащ, чуть отодвинулась от костра, чтобы быть поближе к своему спутнику. Во внимательном взгляде тёмных, почти черных глаз отражением костра мелькало любопытство.       — Ты всё ещё считаешь это хорошей идеей, Альтаир? — она вгляделась в его лицо, боясь хоть что-нибудь упустить.       — Я сам долго думал об этом, — тихо ответил он, вздохнув, — в конце концов, раньше у нас были не самые простые отношения. Но в последнее время многое изменилось. И каким бы сильным ни было недопонимание, Малик всё-таки мой брат. И друг. Я думаю, он и сам будет рад вернуться в Масиаф.       Мария усмехнулась, сложив руки на груди и тем самым приобнимая собственные плечи, чтобы сохранить как можно больше тепла.       — Это всё замечательно, дорогой, но мне было интересно, ты до сих пор считаешь взять меня с собой хорошей идеей?       Альтаир с мгновение смотрел в её глаза, а потом улыбнулся, и свет костра осветил изогнувшийся на губах шрам. Марии уже давно было интересно, откуда взялся этот шрам. На теле её спутника следов и воспоминаний о прежних битвах было не счесть. Но происхождение именно этого шрама интересовало её больше всего. Она напомнила себе спросить Альтаира об этом. Как-нибудь.       — А здесь я даже не задумывался. Не мог же я оставить тебя одну в Масиафе.       — Думаешь, мне непривычно быть одной женщиной в окружении сотни мужчин? Я, в конце концов, ходила в Крестовый поход! А это, скажу тебе по секрету, далеко не собрание благородных девиц.       — Не в этом дело, Мария. Я просто не хотел ехать без тебя, — ответил он, обхватывая рукой её плечи и прижимая к себе. — Да и пора бы тебе уже познакомиться с Маликом.       Она прижалась к нему, ещё больше отдаляясь от костра, но чувствуя другое, более согревающее тепло.       — Он знает, что я еду с тобой?       — Нет, — Альтаир перевёл взгляд с неё на мерно потрескивающие в пламени ветки.       — Хорошо. Другой вопрос. Он знает, что ты женился на мне? — это становилось любопытно.       — Нет, — ответил он, спустя пару мгновений.       Мария подняла голову, чуть отстраняясь, чтобы взглянуть на выражение лица Альтаира. Выгоревшая от времени ткань капюшона, что скрывала его, отливала оранжевым в свете огня. Он даже не взглянул на неё.       — Ладно, вопрос попроще. Он вообще знает, что ты женился? — она недовольно вскинула бровь в ожидании ответа.       — Ммм, нет, — в звуке его голоса слышалась улыбка.       Мария даже не сразу нашлась, что ответить. Протянув руку к лицу Альтаира, она заставила мужчину взглянуть на нее. На его губах действительно играла улыбка, а в янтаре глаз веселились искорки костра.       — А теперь самый простой вопрос. Он хотя бы знает, кто я такая?       — Хм… — протянул Альтаир в притворной задумчивости. — Он точно знает про женщину, которую де Сабле послал вместо себя на кладбище.       — Ты шутишь, что ли? — ей не под силу было отыскать слова, что могли бы в эту секунду описать всё её удивление, в равной порции смешанное с негодованием.       Альтаир отрицательно мотнул головой.       — За два года я понял, что с тобой вообще опасно шутить, — его улыбка стала шире и насмешливее.       — Тогда как это произошло, позволь спросить? — она не замечала, что всё крепче и крепче сжимает его подбородок. Он же медленно, словно боясь вспугнуть, перехватил её руку своей, поднёс к губам и осторожно поцеловал маленькую ладонь.       — Как-то к слову не пришлось.       Мария резко вырвала свою руку.       — Ты пишешь ему дважды в месяц и у тебя к слову не пришлось, что ты женился?! — гнев пылал в ней подобно огню, танцующему сейчас на ветках. Он обжигал и согревал лучше любого костра.       — Ты такая красивая, когда сердишься, — казалось, ничто не могло поколебать его уверенность в самом себе.       — Я не сержусь, Альтаир. Я в ярости!       — Так даже лучше, — он резким движением привлёк её к себе, и они на секунду встретились взглядами перед тем, как он приник к её губам. Сначала она даже пыталась сопротивляться, но Альтаир был достаточно силён для того, чтобы не дать ей даже возможности вырваться из крепких объятий.       В итоге она смирилась и даже почувствовала, как затихает пожар в груди. Раньше она бы дождалась, пока ему не надоест, а потом влепила бы пощечину, чтобы не повадно было затыкать рот жене. А сейчас ей этого совершенно не хотелось. Тёплое чувство внутри, где-то под самым сердцем, медленно наполняло её светом. В эту секунду единственное, чего ей хотелось, так это согреться в объятиях Альтаира.       «Совсем хватку потеряла, — подумала она. — Расслабилась совершенно». Мария медленно, но настойчиво отстранилась от супруга. По его чуть растерянному взгляду она поняла, что ожидал он совсем не этого.       Она улыбнулась и одним озорным движением скинула с его головы капюшон. Ветер, будто только и дожидавшийся этого момента, растрепал короткие тёмно-русые волосы, отливающие медью в свете пламени. Мария вновь облокотилась на седло совсем рядом с Альтаиром, подождала, пока он обнимет её одной рукой, и положила голову на крепкое и жесткое плечо.       — Так почему ты ничего не сказал Малику? — спросила она после пары секунд тишины.       — Решил сделать ему сюрприз, — хмыкнув, ответил он.       — И ты считаешь, что он ему понравится?       — А никто не говорил, что сюрприз должен быть приятным, — Альтаир прижал спутницу ближе к себе. — Правда, я ни секунды не сомневаюсь, что вы с Маликом быстро найдёте общий язык.       — Это ещё почему? — она зевнула, чувствуя, как на плечи наваливается усталость трёх дней пути.       — Только он умеет издеваться надо мной лучше, чем ты.       — О, господь милосердный! — в притворном возмущении воскликнула она. — Прости, Альтаир, теперь ни о каком приятном знакомстве и речи быть не может. Боюсь, мне придется убить Малика. Никто не смеет издеваться над моим супругом лучше меня.       Она услышала смешок, означавший, что её спутник оценил шутку.       — То есть знакомство будет таким: «Здравствуй, Малик. Это — Мария. Та самая тамплиерша, которой прикрывался де Сабле. Ах, да, забыл упомянуть! Мы тут поженились на днях». Вроде того?       Альтаир пожал плечами.       — Не такими словами, конечно, но, думаю, суть ты уловила.       — Порой ты просто невыносим.       — В твоих устах это звучит как комплимент, милая, — он поцеловал её в мягкие каштановые волосы.       — Не подлизывайся, ассасин, — огрызаться на него, пусть даже в шутку, она ещё не разучилась.       Они молчали, застывшие в объятиях друг друга, и желавшие, чтобы это мгновение не кончалось никогда.       — Ты правда думаешь, что Малик одобрит то, что ты взял в жены мало того, что неверную, так ещё и бывшего тамплиера? — вдруг спросила Мария, царапая ногтями ворот его капюшона.       — Знаешь, я вообще с трудом вспоминаю последний свой поступок, который Малик бы одобрил. Но, надеюсь, он сможет порадоваться за меня, — Альтаир вновь пожал плечами, — или сделать вид, что радуется.       — Если он твой друг, то обязательно порадуется. А о том, что теперь кто-то другой заменит его на посту начальника бюро, он знает?       — Мне кажется, он догадывается. Но пусть это будет очередной приятной новостью. Уверен, что уж её он примет с радостью. Наконец, сможет выбраться из Иерусалима.       Мария ещё ближе прижалась к мужу, холод отступил, но до конца она так и не согрелась.       — Расскажи мне о нём.       — О ком? О Малике?       Она закатила глаза. Хорошо, что в темноте ночи он этого видеть не мог.       — Милый, про твоего Малика я слышала уже миллион раз. Расскажи мне про Иерусалим.       — Ты же там была.       — Да, давно, и как тамплиер. У крестоносцев там было немного свободы, я так и не смогла увидеть город. И мне интересно, каким его видел ты.       Альтаир задумался на мгновение, разгреб догорающие угли длинной палкой, отпустив в ночное небо столп искр.       — Он прекрасен. Настолько, насколько вообще может быть прекрасен город. Широкие улицы, высокие мечети. Иерусалим почему-то всегда вспоминается мне объятый оранжевым светом закатного солнца. Сам город из-за этого выглядит тёплым и приветливым, хотя в действительности он совсем не такой. Везде, пусть и незаметные поверхностному взгляду, видны следы от многочисленных осад и битв. Но от этого он не становится менее красивым. Там есть много живописных мест, Мария. Если захочешь, я обязательно покажу их тебе.       — Обязательно, — кивнула она, чувствуя, что засыпает, убаюканная низким и мелодичным голосом своего спутника. Мария вновь поежилась и попыталась отбросить настигнувшую её сонливость. Она ещё не сказала того, на что никак не могла решиться.       — Кажется, ты совсем замерзла, — сказал он, и, оставив её лишь на несколько мгновений, вытащил из седельной сумки ещё один плащ, такой же как тот, что уже был на её плечах. Он закутал свою спутницу в него и, подкинув в костёр ещё немного хвороста, вновь её обнял.       — Ты не заболела часом? — спросил он, прижимаясь губами к её лбу. Он был лишь слегка горячее, чем должен быть.       — Со мной всё в порядке. Или ты думаешь, что я раскисла всего лишь после трёх дней пути?       — Конечно же, не думаю. Но когда доберёмся до Иерусалима, ты как следует отдохнешь.       Она кивнула, не зная, видит он это или нет. Вновь подкинутые в костер ветки задорно трещали, поедаемые пламенем. Вокруг них, казалось, сгустилась тьма. На небе еле заметно мерцали звёзды. Мария смотрела на них, думая, что в Англии она никогда не видела их так близко и в таком количестве. Они будто бриллиантовой россыпью украшали весь небосвод.       — Альтаир?       — Ммм?       — Что на твоём языке значит имя Дарим? — не произнесла — выдохнула она.       Меж его бровей появилась морщинка, больше похожая на отброшенную огнём тень.       — Если не ошибаюсь, оно значит «ведающий, знающий». А почему ты вдруг спросила? — он с подозрением посмотрел в светлое, ничем не затуманенное лицо жены.       — На базаре в Масиафе услышала его. Оно мне понравилось, вот я и решила спросить.       В ответ раздался смешок.       — Тебе ведь известно, что я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понимать, когда ты врёшь?       Нежась под двумя плащами, она блаженно закрыла глаза и хитро улыбнулась своим мыслям.       — Если ты так хорошо знаешь меня, то тебе известно, что если мне не захочется, я тебе всё равно ничего не скажу.       — Порой ты бываешь ужасно упрямой, — сказал он, начиная гладить её убранные в аккуратную причёску волосы.       — В твоих устах это звучит как комплимент, милый, — парировала она.       В возникшей тишине они отчётливо слышали каждый звук, который вдруг решился её потревожить. Тихое сопение лошадей, привязанных совсем рядом, стрекот ночных насекомых, шелестение листьев, к которым неожиданно подобрался новый порыв ветра. Умиротворение царило вокруг, и ночь, казалось, не закончится никогда.       — Тебе всё ещё холодно? — спросил Альтаир слегка изменившимся голосом. Она узнала эти вновь появившиеся нотки в его интонации и решила подыграть.       — Да, никак не могу согреться, — протянула она печально, прекрасно понимая, как фальшиво это звучит. Именно такого эффекта она и добивалась.       — Я знаю один способ, который может помочь, — произнёс он, поворачиваясь к ней. Одна его рука, до этого обнимавшая её плечи, соскользнула вниз, на талию. С помощью этого движения он заставил её полностью развернуться к себе.       — Как любопытно. И что же это за способ? — спросила Мария, хитро улыбаясь супругу.       — Думаю, он тебе знаком, — Альтаир крепко прижался к своей спутнице и, очертив пальцами свободной руки её скулу, запустил их в волосы. Он уже наклонился к ней для поцелуя, когда был остановлен одновременно властным и многообещающим жестом. Мария прижала палец к его губам.       — Не сегодня. Не здесь.       — Вчера ты не особо сопротивлялась, — судя по голосу и взгляду, так просто сдаваться он не собирался. — Что ж изменилось?       — Вчера я не была уверена, — ответила она, смотря в его глаза.       — В чём же? — он немного отстранился, а на лице его очертилось беспокойство.       Она глубоко вздохнула.       — В том, что ношу под сердцем твоего ребенка, Альтаир.       Первые мгновения он непонимающе смотрел в её лицо, пытаясь осознать только что произнесенные слова. Мария же старалась сохранить спокойствие, в то время как внутри её всё трепетало от волнения.       Альтаир набрал в лёгкие воздуха, будто собираясь, наконец, что-то ответить, но так и продолжил молчать, не в силах оторвать взгляд от супруги. По отблескам расплавленного золота в глазах, Мария пыталась угадать его мысли, но все попытки были тщетны. Она чувствовала, как разрастающаяся где-то под ключицей неуверенность слезами подбирается к горлу.       Терпение она потеряла неожиданно даже для самой себя.       — Да скажи же ты что…       Он стремительно обнял её, крепко, как в самый последний раз, не дав даже возможности договорить. Она резко выдохнула, чувствуя, как слезы начинают щипать глаза. «Точно расклеилась», подумала она, медленно и неуверенно обнимая его в ответ.       Альтаир уткнулся носом в тёплые каштановые волосы. Его голос, тихий и спокойный, но дрогнувший в последний момент, прошелестел прямо над её ухом.       — Я люблю тебя, Мария.       — Знаю, — она положила голову на его плечо, наконец, согревшись, не ощущая ничего, кроме тепла его тела. — Я тоже тебя люблю.       — Значит, Дарим? Откуда ты знаешь, что это мальчик?       — Не знаю. Чувствую.       Они молчали, но даже треск костра так и не решился нарушить тишину.       — Выходит, у нас будет сын? — на выдохе произнёс он, сам не веря в собственные слова.       — Выходит, что так, — прошептала Мария, сжимая в пальцах одеяние супруга.       — Что ж, — он чуть отстранился, улыбаясь. Светлая полоска шрама изогнулась на его губах. — Теперь-то уж Малик обязан за меня порадоваться.       Хватило секунды, чтобы Мария, одолеваемая вновь вспыхнувшей злостью, быстро высвободилась из объятий и со всей силы толкнула Альтаира в грудь. Не ожидавший такого развития событий, мужчина чуть пошатнулся, но ухватившись за седло, равновесия не потерял.       — Ты ни о ком, кроме своего Малика и думать не можешь?! — воскликнула она, испепеляя его взглядом тёмных глаз.       В ответ он лишь рассмеялся. Тихий, счастливый, даже беззаботный смех, который она готова была услышать от кого угодно, но не от него. Мария, возмущенная и растерянная, смотрела на него непонимающе. И когда он вновь обнял её, только и смогла, что подставить лоб его горячему поцелую.       — Ты такая красивая, когда сердишься, любовь моя.       Где-то на дороге в Иерусалим догорал костёр, отпуская в кромешную тьму небес последние искорки, что, перемежаясь, кружились в замысловатом танце. А рядом с ним, крепко обнявшись, сидели двое путников, согреваемые своим собственным, особым счастьем.