Анатомический монолог

«Ты никогда не понимал меня по-настоящему, не так ли? Я был для тебя… кем? Неотесанным дурачком? Болваном, над которым можно посмеяться? Безликим персонажем, о котором ты вспоминаешь только после третьей дозы виски, рассказывая обо мне анекдоты? Был, мол, на Цитадели один придурок… Так вот ты слышишь — не придурок я! И никогда им не был. А ты у нас, конечно, герой. Выдающаяся личность. Да только нет вот в тебе ничего выдающегося. Я подробно рассмотрел! Про тебя говорили, что сердце твоё храброе и сильное. Сильнее других. Нет, они ошиблись. Ты был храбр до конца, с этим я не поспорю, но сердце твоё остановилось так же легко, как прочие. Один удар ножом — и оно захлебнулось кровью. Такое же мягкое, такое же розовое… и такое же пробитое, как десятки до него. Ничем не крепче. И не больше положенного. Я бы даже сказал, что оно было весьма лёгким, без проблем помещаясь в моей руке. Про тебя утверждали, что мозг твой уникален, воле в нём таящейся нет равных. Я не знаю про волю, чувак, но мозг у тебя такой же как у всех, прости что разочаровал. Я ожидал увидеть хорошо развитые лобные доли и толстую кору головного мозга. Да господи! На что я надеялся! Одна извилина, и та от шлема — вот это про тебя. Не знаю, где уж тут могли умоститься великие знания протеан. Видимо, протеане не такие уж и великие, если всё в твою черепушку с лёгкостью поместилось. Черепушка, кстати, крепкая была, так просто не расколупаешь. Но форма черепа могла бы быть и получше. Не повезло тебе, приятель, с природными данными. Видел я более выдающиеся экземпляры, жаль, в руки не попали. А мозг вот подкачал, приятель, подкачал. Не был ты великим мыслителем, на рефлексах жил. Это уж я вижу. Но обычный мозг-то у тебя. О-быч-ный. Ничего в нём примечательного нет. Стоит вон себе на полке в банке с формалином. Так себе экземпляр, скажу я тебе. Ни аномалий, ни выдающихся областей. Ничего интересного. Да и весь ты вообще совершенно обычный ведь! И чем я там мог так восхищаться? Сам теперь удивляюсь. Глаза, говорили, у тебя умные, живые. Ну пока были живые, может, и были красивыми. А теперь хрусталик помутнел, радужка побелела. Куда только делся проникновенный взгляд, способный запугать любого капитана, любого офицера, любого вообще на Цитадели или в собственном отряде? Пустой у тебя взгляд. Ни ума, ни фантазии, ни души в нём нет. Вообще ничего нет. Я даже поближе посмотрел, не побрезговал. Вытащил из влажно хлюпнувшей глазницы глазное яблоко, вынес к свету, рассмотрел внимательно. Даже цвет обычный! Ах, глаза! Было бы по чему убиваться! В стакане даже лучше смотрятся. Что там ещё в тебе находили? Силу? Тут, конечно, не промахнулись. Силушка в тебе была богатырская, не поспоришь. Хотя могла бы быть и получше. Тонус мышц неплох, неплох. Тренировки ты любил, я по упругости гладких мышц сразу увидел. Даже пальцем ткнул — на ощупь потрясающей эластичности мышцы. До сих пор, даже при окоченении, смотрятся прекрасно. Что под кожей, что без неё. Без неё даже лучше. Видно больше. Каждое волокно просматривается. Я аж залюбовался. Сначала они влажно поблескивали, а потом, когда кровь свернулась, стало не так красиво. Пришлось что-то с этим делать. Не хотелось сушить или в криогенку отправлять. Но силикон спасает, знаешь? Теперь тебе не страшно время, твои мышцы всегда будут такими: сильными, красивыми — всем на зависть. Вот с кожей пришлось повозиться. Снималась она легко, тут мне придраться не к чему. Несколько грамотных надрезов, и как чулок с тебя стянул. Мне понравился этот звук: звук тихого влажного отслоения — ссссс! Шрамов на тебе немного, и это меня удивило. Но почти непорченая шкура — товар очень ценный. А ты знал, что человеческая кожа очень крепкая, и сумкам да плащам из неё сноса нет, и не будет? Нет, конечно, откуда тебе это знать. Я уже решил, что сделаю. Потрясная косуха из тебя выйдет. Племянник очень порадуется такому подарку. Сейчас вот докрасится, а там и раскрою, как следует. Будешь и дальше на благо общества работать, как всегда пытался. А ведь больше-то всего шума было о твоём так называемом мужском достоинстве. Но тут я уж вообще не скажу, конечно. Не мне оценивать. Решил, что девкам твоим лучше знать. Оттяпал под самый корень, да и выслал в посылочке. Пусть любуются и на память себе оставят. Мне вот без надобности как-то. Так и не придумал, куда применить можно. Да и толку от него. Ты, говорят, тоже пренебрегал часто? Работа, работа и ещё раз спасать всех без продыху? Ну сам виноват, что я скажу? Где она твоя работа-то теперь? А простой мерина обратно не вернёшь. Может, если докторша ваша не совсем дура, так найдёт способ вернуть тебя в мир большого секса? Будешь ты в баночке лежать до случая, а по вечерам или по ночам кто-нибудь будет доставать и самоудовлетворяться, раз ты ими при жизни брезговал, да делами отговаривался. А если и не брезговал, то и скучать не будут. Здорово я всё придумал, правда? А ещё я помню, язык твой хвалили. Мол, подвешен хорошо. Ну, положим, подвесил его хорошо я. Недавно совсем. Язык действительно хорош. Длинный такой, тренированный. Смотрю, поговорить при жизни любил? Я его пожарил с чесноком и соусом. Отлично получилось. Вкусно очень. Не соврала молва в этот раз, не ошиблись ни в чём. Таким бы языкам, да в народное достояние. Но, говорят, у Совета был иммунитет? О, это они тебя просто не пробовали! Но ты же знаешь, я не жадный. Совсем не жадный. Я отправил им по порции, теперь они оценят твой язык по достоинству. Поймут, как неправы были. Пожалеют даже. В следующий раз, может быть, научатся сразу ценить такие экземпляры. Видишь, как всё хорошо сложилось благодаря мне? А ты вот не обращал на меня внимания. Изредка только вспоминал. Я тебя лучше других знал. Всё про тебя собирал. Следил за каждым твоим шагом на пути к вступлению в ряды С.П.Е.К.Т.Р., да и потом из виду не упускал. А ты всё пробегал мимо по своим делам, и даже не останавливался поболтать. Ведь мне было, что сказать тебе. Но ты не слушал. Зачем тебе природа такие уши отпустила? Совсем ты ими не пользовался. На верёвочке сейчас сохнут. Тебе не нужны были, да и мне не особо пригодятся. Кошке скормлю, она у меня уши любит. Хрустит ими очень задорно! Вот кровь долакает вместо молока, а уши на ужин получит. Она у меня по режиму питается. А ты, смотрю, на режим часто забивал. Желудок ни к чёрту, одними концентратами-полуфабрикатами на бегу питался? Нельзя так с собой, нельзя. До гастрита тебе оставалось всего ничего, там и язва не за горами. Что ж ты так неаккуратно? Желудок я тебе промыл хорошенько. Воском залил, чтоб не ссохся. Красивый на полочке стоит, аккуратный. И совсем без дырок. А ты бы прободную язву себе точно схлопотал, я же вижу. Зато печень у тебя отличная. Вижу, пил ты немного. Никаких аномалий, никаких проблем не было. Рука у тебя верная была, стрелял ты отлично. Что печень сказала, то мозжечок потом подтвердил — не алкоголем ты проблемы заливал, а кровью врагов. Уважаю, приятель, уважаю. Здесь поистине всем надо брать с тебя пример. Всем без малого. Не пить на войне — не каждый сможет. А ты молоток. Я даже спиртовать твою печень не стал. Из уважения к тебе. В вакуумном ящике сохранил, как особо ценный экземпляр: там не испортится и вида не потеряет. Вообще знаешь, ты какой-то до разочарования обычный солдафон получаешься. Ну ничего ж в тебе необычного не нашлось. Так. В пределах нормы, плюс-минус какие-то вариации на тему. Прямо даже и не пойму я, чего это я так тобой восхищался? Я ж ни разу не хуже. С теми же показателями. Я-то думал, что есть что-то в тебе неповторимое. Но нет. Обычный набор: ливер, требуха, мясо, костный мозг. А я, дурак, восхищался. Зачем? Что я в тебе нашёл? Так и не обнаружилось при ближайшем рассмотрении. Но язык у тебя был потрясающе вкусным!»