Падение

Ательстан знает, что падет - даже легче монастырских святилищ, без звона золотых кубков и треска креста - когда впервые ловит его взгляд. Когда Рагнар замирает над ним, опускает топор и вглядывается потрошащими своими глазами - куда любопытней понять, чем убить. Для варваров совсем не взаимоисключающие понятия. Он думает, Рагнар хочет взять его, как берут пленных женщин - потому что он не скрывает этого: тащит с собой, вкрадчиво разговаривает, кладет в свою палатку ночью, приказывает раздеться, раздвигает его ноги, ложится сверху, и Ательстан закрывает глаза и молится что есть сил. Но Рагнар не берет его, он бьет по лицу сперва легко, потом сильнее, и Ательстан понимает с четвертого раза, что нужно открыть глаза. - Если бы я хотел изнасиловать тебя - я бы сделал это сразу, - говорит Рагнар, безразлично настолько, что нет сомнений - для этого вполне достаточно мимолетного желания. - В твоем храме, на алтаре твоего бога, среди ваших сокровищ. Почему бы нет. Он говорит так, но Ательстан лежит под ним и не только в словах чувствует его желания - быть может, он не слишком понимает язык. - Тогда чего же ты хочешь? Улыбка Рагнара пугает до колик, сильнее всего, что он мог бы сотворить: - Мы увидим. Ательстан учится жить среди них на удивление быстро, улавливает простые правила, и дожидается, когда не будет ни Лагерты, ни детей, никого другого, прежде, чем сказать - только Рагнару здесь можно сказать такое: - Я тебе не игрушка. - Почему нет? - спрашивает Рагнар вместо злости викинга, смеха или нормального ответа, и это вообще его главный вопрос. Отчего эти глупые люди с мягкой земли думают, что бог один, распят на кресте, миров не девять, они не игрушки и вдруг у них весомые доводы в пользу своей ерунды. У Аттельстана не находится ответа. Рагнар дарит ему подарок с первым снегом - грубоватую цепь с тяжелым, алым камнем, и, наверное, Ательстан не знает многих их обычаев, потому что в доме никто не удивляется этому. - Носи, или я вырежу это у тебя на шее, - говорит Рагнар, то ли своей дикой шуткой, то ли реальной угрозой. Ательстан не решается проверять и надевает подарок. Это случается на один из их бесконечных праздников - первый день весны, тонкий снег, густой снег, посев, урожай, удачная охота, неудачная, и нужно просить богов - Ательстану уже разрешается сидеть за одним с ними столом. Взгляд Флоки вдруг останавливается на нем, рассеянный посреди празднества от выпитого и того, что бурлит обычно в его крови - всего на секунду, тут же скользит дальше. Через несколько ударов сердца Флоки давится пивом, разбрызгивая его на себя, половину стола, и заливисто гогочет, уже сверля его взглядом - со злым, хищным смехом. - Что, священник уже настолько твоя сучка, что ты даришь ему побрякушки, как женщине, а, Рагнар? За столом смеются все - резко, даже Бьерн, даже женщины, и Рагнар - первым. Ательстан вскакивает, идет пятнами, краснея, с трудом умудряясь дышать - золото на шее вдруг неподъемное, тисками сжимает горло. Он дергается, чтобы сорвать цепь, но смех Рагнара обрывается, не уходя из глаз, и он смотрит на него строго, пригвождая к месту. Хохот утихает медленно, и еще медленнее Ательстан садится, убирая руку от шеи. Через несколько глотков за столом уже смеются над другой шуткой, словно эта ничего не значила, ничего из того, за что мстят или ненавидят. Рагнар ловит его взгляд всего раз за вечер, и кивает, уже серьезно и еле заметно, а Бьерн и не думает сторонится его. В этот день Лагерта впервые воспринимает его всерьез. Ательстан учит его читать, если можно назвать так занятия с тем, кто ни разу не видел книги. Рагнар старательный ученик, настырно заставляющий его выводить буквы на грубой коже, он учится медленно, но не отступает и не злится за это. Они сидят на шкурах в углу его спальни, и Рагнар обычно закидывает руку ему на плечо, наклоняясь близко - ближе, чем необходимо, чтобы читать буквы, если только он не видит с трудом свои пальцы - иногда мимоходом поглаживая шею. Ательстан уверен, специально, чтобы сбить его, заставить заикаться, еще одно развлечение занятий, работающее безотказно. Лагерта входит в спальню, стоит, и Ательстан макушкой чувствует её взгляд, но не решается посмотреть в ответ, словно делает что-то греховное. Рагнар сам сжимает его подбородок, поднимая голову, как кукле, и держит, не давая отвернуться. Он думает, это забавно, и сам так же смотрит на жену снизу вверх, поднимая брови - вопросом. - Ты можешь взять священника, - говорит она, без радости, но и без обиды, как признавая неизбежное. Рагнар улыбается - просияв мгновенно, получившим долгожданное лакомство ребенком - и так же резко поворачивает к себе, целуя. Глубоко, жадно, грубо, не давая опомниться или оттолкнуть, и слышно, как фыркает Лагерта и принимается раздеваться перед сном. Она снимает платье, расплетает волосы, ложится, а Рагнар все целует его - то мягче, то снова страстно, пока он не стонет, выпуская из рук перо и чернила. Именно так, как нужно было, и Рагнар кусает его шею быстро и больно прежде, чем отстраниться. Этой ночью они тоже позволяют ему смотреть. В другие ночи Рагнар зовет его спать в их постели и запрещает отказываться. - Почему нет? - Потому что это грех. - Что, еще больший, чем возлечь с женщиной? - спрашивает Рагнар, без насмешки, интересом, который заставляет делать лодки и плыть на запад через чужое море. - Куда больший. Рагнар молчит, раздумывая, и отстраняется, но Ательстан не испытывает ни облегчения, ни разочарования, потому что отвечает Рагнар: - Хорошо. - Ты дьявол? - спрашивает Ательстан прямо, пораженный внезапной догадкой, опуская книгу. Рагнар оказывается перед ним спустя несколько ударов сердца - замерев напротив, заглядывая в глаза, одним плавным, быстрым движением убийцы. Его интерес пугает даже больше крови на его руках. - Что такое дьявол? - спрашивает он жадно. Ательстан на миг чувствует себя так, словно разболтал величайшую тайну, ту, за которую ему теперь уж точно не избежать Ада - совсем не так, как чувствует себя миссионер. Не может ответить, нести свет веры, не может сказать ни слова присохшим языком к небу, а может только смотреть в его яркие, потрошащие глаза, не отрываясь. Наверное, он угадал. - Тебе нравится это, - говорит Рагнар, не упреком, не насмешкой, простой констатацией факта исследователя. Врать - еще один грех, и Ательстан молчит, не отрицая. Рагнар сжимает его ягодицу сильнее, прижимаясь, обдавая жаром, и слова его вместе с выдохами щекочат шею: - Мне нравится, что тебе это нравится, - добавляет он так же просто. И отпускает. - Что ты сказал? - спрашивает Рагнар с интересом, тут же переключаясь и заглядывая в глаза. Ательстан старается дышать ровнее и не мог бы ответить, даже если бы собирался, но Рагнару уже не нужны ответы, чтобы знать - усмешка растекается по его губам мёдом и ядом. - Ты молился, - узнает он, смеётся и ерошит отросшие волосы. - Священник. Свободный человек, раб Бога - если он падет, то сделает это сам.