***
А ведь они приносили друг другу шоколад. Впервые принесла она, когда обрабатывала ему раны после драки. Нет, не с Якудзами. С каким-то парнем из школы, который назвал ЕЁ шлюхой, а его мальчиком без права жить нормально с этой Э-э-э-э-вой. Она принесла шоколадку со словами: — Сейчас она нужнее тебе… — и смутившись протянула плитку. Кристофер не любил этих нежностей, и Эва прекрасно знала это: она это поняла ещё до начала их отношений; она поняла это, когда принесла ему зелёный чай, чтобы он согрелся; она вновь поняла это, когда пыталась ухаживать за больным Крисом. И сейчас она ждала упрёков в свою сторону, криков или злого голоса на повышенном тоне. Но последовало лишь: — Спасибо, рыжая… Она посмотрела на него своими глазами: уже не зелёными, уже карамельно-зелёными. Сказать, что она была в шоке, ничего не сказать. Она стояла, как вкопанная, пока Крис не подошёл и не обнял её. Крепко-крепко. Он прекрасно знал, что она боится: она боится темноты, мнение социума, пауков, насекомых и неугодить ему. Она боится разозлить его или обидеть. Она боится быть обузой для него. Она боится сделать лишний шаг. Она прекрасно знает, что если он уйдёт, она сломается. Как и он. Она понимает, что не проживёт без него и дня: где-нибудь упадёт и не встанет; найдёт приключения на свой зад. Ведь это Эва Квиг Мун. Его Эва Квиг Мун.***
Потом он приносил шоколад, когда Эва была в больнице. После выкидыша. Очередного. Она лежала в больничной койке и смотрела на этот дурацкий Осло. На этот дурацкий снег, вечно падующий, складывается впечатление, что ты будто в Игре Престолов, и та самая зима наступила и теперь не уйдёт от тебя. Никогда. — Снова сравниваешь норвежскую зиму с зимой в Игре Престолов? — грустно усмехаясь, подсаживается Крис. Снова. Он снова знает, о чём она думает. Он знает, как ей тяжело, потому что сам как будто чувствует это. Он знает. Он просто знает её вдоль и поперёк. — Крис. — уже охрипшим от рыданий и истерик голосом спрашивает Эва. — Зачем я тебе? Я, как та самая зима из Игр Престолов: я забираю всё, го не отдаю ничего. Я не могу родить тебе ребёнка. Я некрасивая. Вокруг столько красивых норвежских девушек и… — Тсссссс… — Крис подносит к губам палец. — Кристофер, что ты… ааа… — Крис ловко запихнул в её рот шоколадку. — Если ты как зима, то тебя надо растопить. Уедем жить на Кубу: там вечное Солнце и лето, песок и море. И да, я сейчас не шучу! Собирайся. Поедем домой, соберём вещи и уедем отсюда. И они ведь уехали. Они счастливы. Эва, Крис, Александр и Робертта. Двое прекрасных детей: Александр — старший, похож на папу: высокий рост, обворожительная улыбка, постоянный сарказм и шутки, любовь подраться; единственное от мамы у него были глаза: такого же изумрудного цвета с карамельным отливом; Робертта была младшая, похожа на маму: рыжие длинные волосы, бледная кожа с веснушками повсюду, пухлые губы, любовь к веселью и к тихим семейным вечерам, жуткие обиды на шутки Алекса; и папины глаза: такие тягучие и сладкие, как карамель, глаза с красивым изумрудным цветом по краям. Они были счастливы. Она не нуждалась в шоколаде с карамелью.Он всё дольше не хотел получать шоколад с изюмом.
***
Теперь они сидят в Осло. В своём большом деревянном доме в горах. Она сидит в кресле, читает свою любимую книгу, попивая вино вместе с карамельками. Он сидит, курит кубинский табак, сделанный на заказ: с ментолом и карамелью; смотрит на огонь в камине и ест виноград. Дети живут своей жизнью: Александр путешествует со своей женой и ребёнком Оливией; Робертта живёт в Лондоне вместе с мужем и двумя сыновьями Германом и Джеймсом. Друзья тоже счастливы: Нура и Вильям родили троих: Карла, Виктора и Серсею; теперь путешествуют по Южной Америке, их дети живут кто где: Карл приехал в Норвегию и теперь живёт в Бёргене, открыл свою сеть ресторанов, обзавёлся прекрасной женой, Анной, и дочерью, Маритт; Виктор стал представителем крупнейшей мировой компании по производству и поставке алкоголя, путешествует по миру, встретил ту самую в очередной командировке в Японию, теперь живёт счастливо и без уныния; Серсея живёт в Мадриде, открыла свою сеть отелей, рисует картины и помогает малоизвестным художникам реализоваться в жизни, всё хорошо, но своего единственного так и не может найти; Сана и Юсеф родили целую футбольную команду: София, Бернард, Алексия, Уильям, Александрина, Тибальт, Фернандо, Хелена, Линн, Джеймс, Патриция и Роберт; Вильде и Магнус жили, живут и будут жить в своё удовольствие: они путешествуют по США, недавно побывали в Индии и совершенно не хотят детей; Крис и Каспер родили двух близняшек, Камиллу и Шерил, и теперь живут в Австралии. Все счастливы. У всех всё хорошо. Всё как надо. — Эва, — неожиданно начал говорить Крис. — Ты помнишь, как я сделал тебе предложение? — Боже, Кристофер! — откладывая книгу в сторону и попутно снимая очки, проговорила Эва. — Я конечно в возрасте, но не настолько, дорогой. Как можно забыть предложение Кристофера Шистада Эве Квиг Мун стать его женой и носит его фамилию? — Ну, не знаю. От тебя можно ожидать всего что угодно! — протянул Крис, улыбаясь своей такой же не угасающей улыбкой. — Это был последний раз, когда ты мне отдал шоколадку и поклялся, что я больше никогда в жизни не получу шоколад с карамелью. Никогда… — тихо прошептала Эва, но Крис всё равно услышал это. Он подошёл к ней вплотную и слегка коснулся её губ. — Разве я не сдержал слово? — Сдержал… я самая счастливая на этом грёбанном свете… в этой грёбанной зиме…***
Люди рождаются, люди растут, люди умирают. Это обычная цепочка. Рождение. Жизнь. Смерть. Кто-то говорит, что после смерти над людьми вершится суд, кто-то говорит, что после смерти душа переносится в другое тело. Но в любом случае души уже не будет в том самом родном теле. «Кристофер, не смей приносить на мою могилу карамельную шоколадку. Пусть приносят дети, но не ты… », — вот последние слова Эвы Квиг Шистад. Лёжа в палате, она уже смирилась со своей смертью, а он нет. Он рвал и метал, просил докторов что-нибудь сделать с этим грёбанным раком в лёгких. Все говорили, что это Божья воля, и то, что они ничего не могут сделать. И вот… она умерла. Он приходит каждый грёбанный день на её могулу с шоколадкой с изюмом, которую она бы точно отдала ему в такой момент. Сидя там, на скамеечке под вишнёвым деревом, он чувствует, что она стоит сзади и говорит «Прости». Он чувствовал тот момент, когда эта самая зима будет близко: он понимал, что будет как младенец, который остался один в холодную зиму: он умрёт мучительной смертью, задыхаясь от душащих слёз и пытаясь найти выход, найти способ жить без тепла зимой, но он уже обречён. Вот так и с ним, с Кристофером Шистадом… В тот последний вечер он пошёл на её могилу, взяв две шоколадки: карамельную и с изюмом. — Привет, рыжик. Я знаю и помню, что ты просила, чтобы я не приносил эту шоколадку тебе на могилу, но…, но я чувствую, что я скоро приду к тебе. Я всего лишь хотел ослушаться тебя, чтобы ты тихо посмеялась надо мной и сказала: « Эххх, Шистад, какой был, таким и остался! ». Я помню всё, что было между нами: ссоры, применения, поцелуи, расставания. Я помню каждый миг проведённый с тобой. Я помню, как чуть не разорвался от счастья, когда ты сказала мне «да», когда я узнал, что самая лучшая и красивая девушка родит мне моего сына, а потом и дочь. Я помню, как ты тихо плакала в подушку после очередной моей драки с Якудзами. Я помню, как ты меня терпела. Я помгю всё и ничего не забыл. Я забыл одно: сказать тебе спасибо… Потом его найдут около её могилы. Остановка сердца. Он будет лежать на земле, около вишни, с шоколадками и запиской: «Похороните меня рядом с ней. А потом приносите нам на могилу шоколадки: карамельную и с изюмом»…