Wind of Change

      Вой сирен оглушает. Он настолько громкий, что от него, кажется, вот-вот лопнут барабанные перепонки. Кроваво так лопнут, зрелищно. Йонду отстраненно думает, что и плевать если так — после последней тренировки он все равно весь заляпан кровищей, а слух, да что ему слух. Не слышать бы как на него орут надзиратели, да и хрен бы с ним.       Двери от всех камер почему-то открыты, но на свободу выползают лишь несколько пленников. Остальные, наверное, думают с чего бы, думают, а не ловушка ли. Йонду не из таких. Снаружи, даже через вой сирен, слышна какая-то возня, крики и выстрелы. Он вылетает из камеры не думая, навстречу звукам бойни. На этой стадии ему даже плевать, если и сдохнет там, но ведь есть и маленький шанс выжить. Сбежать.       В коридоре все завалено трупами крии. Подбирая нож с тела одного из своих бывших охранников, Йонду искренне жалеет, что ублюдок сдох не от его руки. Он бы с наслаждением выгрыз глотки каждому на этой базе.       Судьба, видимо, решает удовлетворить его желание — через пару поворотов ему попадается еще живой охранник. Боевые рабы идеально натренированы в ближнем бою, иногда, до абсурда, даже лучше своих «хозяев». Уже через несколько мгновений Йонду загоняет нож в глазницу крии и проворачивает, наслаждаясь полным боли и ужаса воплем. На мгновение в этом звуке чудятся отголоски его собственных криков, и он отшатывается, осознавая.       Тело под ним взбрыкивает в последней судороге, когда Йонду обрывает его мучения одним ударом ножа. Он движется дальше, силой выталкивая из головы дрожащее «я не такой как они», потому что каждый из крии здесь заслуживает мучительной смерти. Должно быть так.       Еще несколько коридоров, еще несколько мертвых крии. Каждое убийство дается легче, чем предыдущее.       А потом вдруг он натыкается на не-крии. Человек, наверное. Рабы не особенно разбираются в расах.       Впервые за целую вечность на Йонду кто-то смотрит без отвращения. Оценивающе и совсем чуть-чуть, кажется, с сочувствием. Без отвращения.       Этого, впрочем, не хватает, чтобы усмирить бурлящий в крови адреналин. Йонду бросается вперед с криком, от которого лицо его противника искажается в удивлении. Человек отшатывается, уворачивается от первого выпада и от второго. А потом хватает за запястье и выбивает нож из руки с такой силой, что чуть ли не ломает кость.       Боль только злит, потому что черт, он зашел далеко и умирать уже не хочется. Йонду бросается вперед изо всех сил, сбивая человека с ног, и вгрызается зубами в его предплечье. В следующую секунду его сбивает на землю удар в висок. Мощный — он едва ли не отключается. Человек накидывается на него сверху. Подыхать не хочется.       На поясе человека в простеньких ножнах висит кинжал. Это, пожалуй, последняя надежда, больше идей в пульсирующее болью сознание как-то не приходит. Йонду хватается за рукоятку и в последнее мгновение видит в глазах противника осознание.       Чужая рука перехватывает запястье недостаточно быстро, и, вложив в движение всю оставшуюся ярость, Йонду всаживает нож куда попало — в плечо.       Слишком высоко. Выше артерии. Промах.        Йонду взбрыкивает без шанса вырваться, а потом прикрывает глаза. Просто ждет, потому что все, последний шанс проебан, можно, в общем-то, и сдохнуть. А попытка была хорошая…       Кулак впечатывается в нос, от чего кость трещит, но вроде не ломается. Да еще он прикладывается об пол затылком. А потом вес чужого тела с него куда-то исчезает, и глаза приходится открыть. Интересно же.       Человек осматривает торчащий из плеча нож, но на его лице отображаются эмоции, совсем не подходящие ситуации. Похоже на досаду, смешанную с удивлением и еще чем-то, что разобрать не получается. А потом он вдруг поднимает голову и смотрит оценивающе своими темными, как космос, глазами.       — На свободу хочешь? — спрашивает он хриплым голосом, и Йонду смотрит на него как на идиота, потому что нет, блять, не хочет, как же. Человеку этого, наверное, хватает, потому что он кивает и едва заметно улыбается.       — Стакар Огорд.       —…Йонду…       Его собственное имя, произнесенное вслух, звучит как-то до жути странно, но в то же время… Добавляет реальности происходящему что ли. Потому что реальным ничего из этого вообще не ощущается.       — За ножик только придется ответить, — добавляет Стакар, — и это… Не делай так больше.

***

      — Просто скажи зачем, — потирая виски произносит Алета, глядя как новенький с остервенением закидывает в рот еду, зыркая испуганными глазищами, которые на худом лице кажутся огромными, как озера.       — Он меня чуть не грохнул, — довольным голосом отзывается Стакар, тыкая пальцем в повязку на плече. — Далеко пойдет.       Алета лишь тихо вздыхает, обреченно качая головой. Еще одна гребанная проблема на ее голову. Много. Много проблем.       На следующий день Йонду знакомится с командой, проникается взаимной неприязнью к Мартинексу и, впервые чуть ли не за всю жизнь, ест нормальную еду. А еще — получает нормальную одежду и слава, блять, всем звездам и богам, если они существуют, что больше не надо таскаться в идиотской набедренной повязке.       Потом тренировки, и в первом же бою Стакар доламывает Йонду его многострадальный нос. Правда вроде как извиняется потом, но особо виноватым не выглядит.       Никто из команды моментальной симпатии к нему не питает, но ни один, ни один не позволяет себе выходить за границы. Никаких шуток про «хозяев» и на шрамы его никто не обращает внимания. А потом вдруг, через пару месяцев, Алета откапывает где-то прототип гребня, а капитан притаскивает на корабль врача, который этот самый гребень может установить.       После стольких лет какая-то-там-штука-на-голове ощущается крайне странно, да к тому же все это дело нещадно болит. Но, пожалуй, стоит того, когда в один из дней Стакар улыбается и роняет шутливое:       — Тебе идет.       Йонду в ответ делает максимально мрачное лицо, потому что выглядеть смущенным и радостным идиотом перед капитаном не хочется. Но да, с этого момента корабль Опустошителей, может быть, но не точно, совсем-совсем чуть-чуть начинает ощущаться как… дом.