Звездная пыль

Вилка с грохотом падает на пол, звонко ударяясь об него. Этот звук заставляет всех присутствующих посмотреть на меня, но, если честно, мне плевать. В ступор вводит другое. И это не дает мне смириться с сложившейся ситуацией. — Какого черта, мама? — вскакиваю из-за стола и в глазах читается даже не злость, а растерянность, но мой голос звучит грубо, потому мать смеряет меня взглядом, заставляя опустить взгляд в пол. Она всегда была такой. Если миссис Флойд что-то решила, то отцу и мне остается только смириться и повиноваться. Властная до жути женщина, но, видимо, за это ее все и любят. — Я не хочу обратно в Чикаго, — шепчу, зная, что если мама услышит мое недовольство, то непременно начнет затирать лекцию, как важно иногда менять обстановку. Она знает, как сильно Лондон полюбился мне, я здесь родилась и питаю к этому удивительному городу особые чувства. Папа смотрит на меня с сочувствием и уходит с кухни. Никогда не спорит с женой, знает, что это бесполезно. Упрямством я пошла именно в нее, поэтому ничего удивительного в том, что мы часто ссоримся. — Элизабет, пожалуйста, давай обойдемся без истерик и просто соберем вещи. Вместе, — она смотрит на меня. Я чувствуя ее взгляд, потому по спине пробегают мурашки, но глаз не поднимаю. Кажется, если я взгляну на нее, то непременно расплачусь. Из моих уст вырывается тяжелый вздох. Так ничего и не ответив, я разворачиваюсь и иду к лестнице. Почти уверена, что мама все еще смотрит мне в спину, качая головой. Не оборачиваюсь, спокойно поднимаюсь по лестнице. Не понимаю, почему нам надо возвращаться туда? Никогда не любила Чикаго. Никогда не любила свою школу. Никогда не любила тот дом. Мать говорила, что мы никогда не вернемся в этот, цитирую, город, пропитанный безумием и ненавистью. И что она делает? Захожу в комнату, плюхаюсь спиной на кровать, раскидывая руки в стороны и пялюсь в потолок, обклеенный звездочками. Мне было лет тринадцать, мы приехали сюда погостить, когда отец принес мне эти наклейки. Помню, он посадил меня на плечи и ходил так по комнате, пока я приклеивала их к потолку. От приятных воспоминаний невольно улыбаюсь и, уже в приподнятом настроении, решаю, что надо начать собирать вещи. — Так, ты едешь со мной! — обращаюсь к большому плюшевому медведю, который стоит в углу комнаты. Это медведь действительно огромный, ростом почти в два метра. Рядом с ним стоят пустые коробки, в которые мама попросила меня сложить вещи первой необходимости и подписать ту, где будут предметы, которые могут разбиться. Нехотя слезаю с кровати и подхожу к шкафу, открывая его. Рукой выгребаю все с полок, скидывая все на пол, кидаю вешалки с одеждой туда же, этот процесс доставляет мне удовольствие. Уже не думаю о матери, о переезде, только о том, как давно мне хотелось очистить шкаф. Подхожу к окну, аккуратно снимаю с подоконника книги и бережно складываю в коробку. Большую часть книг из моей комнаты мама уже забрала, а эти я не разрешаю ей трогать. Они особенные. Именно поэтому храню их отдельно от других. Распахиваю окно, замечаю, как на меня пялится сосед. Раньше считала его милым пареньком, пока не застукала его за подглядыванием. Игриво облизываю губу, миленько улыбаюсь ему, а он кивает мне в сторону его дома, приглашая зайти. Он думает, что я не понимаю, зачем он меня зовет. Показываю ему красноречивый жест в виде среднего пальца и кричу: — Соси, извращенец! — тут же захлопываю окно. Надо же было вырастить такого озабоченного придурка. Нет, я хорошо отношусь к его матери, просто потому что она хорошо относится ко мне. Конечно, может она просто пыталась свести меня со своим сынком, но тем не менее… — Элизабет! — слышу мамин голос и вздрагиваю. Неужели она услышала меня? Если так, то мне определенно влетит по первое число. Осторожно подхожу к двери и выглядываю, натыкаюсь взглядом на маму, которая, поставив руки в боки, грозно смотрит меня. Услышала значит. — Ты заполнила коробки? — я уставилась на нее взглядом, будто передо мной стоит совершенно другая женщина. Пронесло. Сегодня, на удивление, весьма удачный день. Моргаю, натягиваю на себя самую невинную улыбку и коротко киваю, захлопывая дверь перед ее носом. По вздернутым бровям, которые я успела разглядеть, пока не закрыла дверь, можно понять, что мама мне не поверила, но странно, что ничего не сказала. Видимо понимает, что на то, чтобы попрощаться с каждым сантиметром моей комнаты, мне понадобиться гораздо больше времени, чем ей, чтобы упаковать весь дом. Ничего страшного. Подождет. Это моя месть за то, что она сообщила о переезде в самый последний момент. Подхожу обратно к коробкам, переступая через огромную кучу вещей на полу, начинаю собирать с полок фотографии. Мне действительно стоит поторопиться. Мы выезжаем с утра. У моей матери «с утра» значит далеко не с утра. Она будит меня нежным поцелуем в щеку, что, определенно, могло бы задать настроение на весь день, если бы сейчас не было… А сколько сейчас? Нехотя открываю глаза и смотрю на часы на тумбе. Четыре утра. Просто прекрасно. Мама приказывает мне встать и ее тон заставляет меня мигом вскочить с кровати. Тру глаза, хватая со стула джинсы и толстовку, и быстро одеваюсь. Привыкла спать в нижнем белье, потому что ненавижу все эти пижамы и ночнушки. Они кажутся дико неудобными, а на деле так и есть. — Элизабет, быстрее, пожалуйста. Такси ждет, — тут же хватаю со стола рюкзак, который я собрала вчера, чтобы пережить долгий полет на самолете, и спускаюсь вниз. Мама с отцом и чемоданами уже стоят у двери. Отец шумно притоптывает ногой, поглядывая на часы, а, когда замечает меня, смотрит недовольно. Видимо, мама успела покапать ему на мозги. Она это умеет. С грустью смотрю на опустевший коридор, в котором остались только голые стены и мои кроссовки. Вскидываю брови, потому что снова чуть не ушла босиком. — Элизабет Флойд, — шипит мама, когда я мешкаюсь. Ненавижу, когда она называет меня полным именем, сразу чувствую себя виноватой в чем-то. Но, тем не менее, это здорово ускоряет меня, поэтому, обувшись, сразу выскакиваю на улицу. Когда мы садимся в такси, мать в очередной раз отмечает, что я невнимательная. Втыкаю наушники в уши, потому что не хочу слушать лекции о таблетках. Вообще, не слушать, что тебе говорят – дурной тон, но кого это когда-либо волновало? Болтовню моей мамы вообще лучше не слушать, иначе она буквально выест ваши мозги. Вижу, как она открывает рот, что-то говоря с переднего сиденья, но не слышу ее из-за новенькой песни от Imagine Dragons. Лишь читаю по губам свое имя, но мама смотрит не на меня, а на отца, который отрицательно качает головой, сидя рядом со мной. Упираюсь взглядом в окно, следя за стремительно меняющимися пейзажами, и не замечаю, как снова засыпаю. Никогда не любила самолеты. Во-первых, я ужасно боюсь высоты. Во-вторых, я все еще не хочу покидать Лондон. Моя бабушка говорит, что если ты не хочешь что-то делать, то нужно просто перестать думать о том, что ты не хочешь, а принять это, как должное. Как будто бы внушить себе, что я безумно хочу в Чикаго просто. Чикаго. Чи-ка-го. Ч и к а г о. Я хочу в Чикаго. Я не хочу. Я очень хочу в Чикаго. Я ненавижу Чикаго. Хочу в Чикаго. Я. Не. Хочу. В. Чикаго. Сижу на сиденьях у нашего терминала, подперев щеку рукой. Почему отец не сопротивлялся? Почему мы вообще должны переезжать обратно? Почему мама оттягивала этот разговор до последнего момента? А, вообще, какая, к чертям, разница? Все равно уже ничего не изменить. Придется просто смириться с тем, что мы едем в этот отвратительный город. Садимся в самолет, а у меня уже начинают подкашиваться ноги. Страшно. Как только находим наши места, пропускаю маму и отца вперед, чтобы быть дальше от окна. Мне просто нужно пережить этот полет. Эти девять мучительных часов. Давай, Элизабет, ты сможешь. Тяжело вздыхаю, садясь в кресло, и тут же пристегиваюсь, кинув рюкзак в ноги. Мама сидит посередине, поэтому накрывает мою ладонь своей, замечая, как трясутся мои руки. Нежно целует меня в висок и, отворачиваясь, начинает лепетать о новой работе с отцом. Вытягиваю шею, рассматривая головы тех, кто сидит впереди нас. Самолет начинает движение и я, прикрывая глаза, сжимаю мамину руку. — Мам, — тихо произношу, чувствуя, как меня начинает подташнивать. — Ты взяла пакет? — Конечно, милая, сейчас, — она протягивает мне белый бумажный пакет, и я наклоняюсь над ним, упираясь лбом в сиденье передо мной, но сдерживаю рвотные позывы. Почему мне так страшно? Самолет поднимается, а я выпрямляюсь. Кажется, меня отпустило, но уши начинает закладывать. Мама начинает рыться в сумке и, словно читая мои мысли, протягивает мне мятные леденцы. Вытаскиваю одну из упаковки и тут же кидаю в рот. Языком перекидываю конфету то к правой, то к левой щеке, изредка причмокивая, за что получаю уничижительные взгляды от мамы и папы. Видимо, мешаю им разговаривать. Отворачиваюсь и смотрю в сторону прохода, перевожу взгляд на соседний ряд, ловя на себе взгляд русого паренька, который с интересом изучает меня. По-детски показываю язык, на что он усмехается и отворачивается. Мой взгляд утыкается ему в висок, замечаю, как небрежно спадает его русая челка на лицо, как он дергает широкими бровями, как губы испускают вздох, как он прищуривается. Стоп. Он, что, смотрит на меня? Смотрю ему в глаза, хлопая ресничками, понимая, что пока я пялилась на него, он повернулся обратно. Он… ухмыляется? — Не смотри на меня, звездочка, — шепчет, от чего хочется только больше задержать на нем взгляд, но я фыркаю и отворачиваюсь. Какая еще, к черту, звездочка? Когда я просыпаюсь, объявляют, что самолет идет на посадку, я облегченно вздыхаю, осознавая, что наконец избавлюсь от этого неприятного головокружения и пристального взгляда этого парня сбоку. Который раз ловлю на себе его взгляд, но меня бесит не это, а его ухмылка. Почему ты ухмыляешься? Мое раздражение доходит до предела, потому поворачиваюсь, упираясь плечом о свое сиденье, и тоже начинаю смотреть. Не отводит взгляд. Почему ты не отводишь взгляд? Не сдаюсь. Не моргает. Мы играем в гляделки? Тоже не моргаю. «Не смотри на меня.» Нахмуриваюсь. Почему сам смотришь? Глаза начинают сохнуть, заставляя меня закусить губу. Нахмуриваюсь еще больше, не выдерживаю и прикрываю глаза. Он хмыкает и отворачивается. Что это было? — Элизабет, мы приехали, — пыхтит мама, выходя из машины, а я отрываю голову от стекла машины. — Ты опять спала? Отрицательно качаю головой и хватаю рюкзак, выходя из такси. Дорога от аэропорта заняла не очень много времени, поэтому, даже если бы хотела, не уснула бы. Но я не хочу. Я выспалась и чувствую себя замечательно. И, видимо, сегодня ночью спать не буду. Окидываю взглядом улицу, усеянную маленькими домиками. Разные, ни один не похож на другой. Высота большинства этих домов не превышает четырех этажей. Наш тоже ничем не отличается от других. Дом в четыре этажа, приятного кремового оттенка. Я почти его не помню, потому что хотела стереть все воспоминания, связанные с этим городом. Захожу внутрь, пахнет пылью и мамиными духами. Она правда думает, что ее сладкие духи способны убить запах многолетнего отсутствия? Отец стягивает с мебели чехлы и аккуратно складывает на пол. Чувство, будто бы мы и не уезжали. Поднимаюсь на третий этаж, заворачиваю за угол, дохожу до конца коридора и натыкаю взглядом на дверь. Мою дверь. Провожу пальцами по деревянной поверхности и невольно улыбаюсь. Дергаю за ручку и ничего не происходит. — Мам, ключ! — кричу очень громко, она точно должна услышать меня. — Он на подоконнике, милая, — смотрю на окно рядом со мной и на маленьком гвоздике действительно сидит ключ с маленьким брелком в виде луны. Глубоко вдыхаю, вставляя ключ в замочную скважину. Поворачиваю. Щелчок. Толкаю дверь, та с недовольным скрипом приоткрывается. Как же давно я здесь не была. Ничего не изменилось, да и разве должно, если тут никого не было долгие годы. Подхожу к письменному столу и провожу пальцем. На столе остается след. Пыльно. Падаю спиной на голый матрац, с мыслями, что надо здесь прибраться, иначе придется дышать этой грязью или, хуже того, позволить матери убраться здесь. Тогда она меня сведет с ума своими указаниями, как и что поставить. Вот уж нет. Пойду за тряпкой. Спустя час, а то и два, все-таки сбегаю вниз по лестнице, пролетаю мимо мамы, которая тоже убирается, но громко фыркает мне в след. Удивительно, я уже готова к тому, что она скажет не бегать по дому. Чувствую, как с кухни тянет пирогом. Мать печет пироги, когда приходят гости. Она говорит, что хороший пирог – залог хорошего настроения. Резко останавливаюсь, когда замечаю, что пока щурилась, смотря на маму, чуть не врезалась в стену. — Гости? — женщина поднимает на меня свои удивленные глаза, убрав прядь черных волос за ухо. — Пирог. Мои слова заставляют маму улыбаться. Наверняка она думает, что я не такая уж невнимательная. — Гости. А пирог вишневый. Твой любимый, — видит, как я, поставив руки в боки, что-то ищу, и сразу догадывается. — Тряпки на кухне, дорогая. Благодарно киваю и бегу на кухню. Беру тряпку со стола, мочу ее в раковине и иду обратно наверх, напоследок бросив взгляд на маму. Удивительно, как же я все-таки похожа на нее. Такие же черные вьющиеся волосы, такой же нос, покрытый маленькими, едва заметными веснушками, только глаза разные. У мамы они приятного серо-зеленого оттенка. Очень симпатично смотрятся. Возвращаюсь в комнату, останавливая взгляд на большом пыльном зеркале с трещинами. Первом делом протираю его и лишь потом принимаюсь за остальную мебель. Не то чтобы ее здесь было прям так уж много. Всего-то кровать, зеркало, письменный стол, пара полок и старый шкаф. Нашу мебель из Лондона вместе с коробками, если я правильно поняла, привезут завтра. Что ж, сутки я переживу без своих вещей. Замечаю, что моего рюкзака в комнате нет. Черт. Я забыла его внизу. Придется снова спуститься. Удивлюсь тому, как мама быстро вернула первому этажу свой изначальный вид. Теперь меня преследует жуткое чувство, что мы вообще не уезжали отсюда. Чудесно, блин. Иду в коридор в поисках рюкзака. Там его нет. Прохожу в гостиную. Тоже нет. На кухне – пусто. Вот же черт. — Ты не видела мой рюкзак? — спрашиваю с надеждой у матери, которая сидит на диване, изучая какую-то бумагу. — Никак не могу его найти. — Я отнесла его к тебе в комнату вместе с чемоданом, а еще положила на кровать постельное белье, постели его, пока не пришли… — звонок в дверь заставляет нас обеих, как по команде, повернуть головы в сторону двери. — Откроешь? Коротко киваю, ведь я и так собиралась это сделать. Поворачиваю ключ, отодвигаю защелку и смотрю перед собой, не веря тому, что вижу. Удивленно хлопаю глазками и продолжаю вглядываться в карие глаза. — Давно не виделись, звездочка.