Несовместимые

      Если родственные души назначены друг другу свыше, а их возможные встречи предрешены судьбой, то за все прочие знакомства и узы, наверное, отвечает исключительно случай. Причём часто случай бесконечно жесток; и особенно жесток, если сводит абсолютно несовместимых людей.       Нильда не умеет водить машину, а Дамиан абсолютно не знает португальского; Дамиан играет в шахматы, а Нильда – на людских нервах; Нильда может с закрытыми глазами нарисовать то, чего никогда не видела, а Дамиан вспомнить сюжеты фильмов и слова песен, которые никогда не смотрел и не слышал…       У них нет ничего общего. И они этому ужасно рады.       Нильда Кайреш ди Синтра – уроженка Португалии, но, несмотря на кровь, характером – взрывная испанка. Так уж сложилось, что, где выросла, тем и стала… Пусть даже приёмная семья её была достаточно тихой и не очень любящей привлекать к себе внимание, что вполне свойственно носителям атрибута Тумана. Но Нильда – не скрытный и стелящийся по земле «Туман», Нильда – рассекающая небо молниями «Гроза», ей положено быть яркой и всегда на виду, ведь она должна перетягивать на себя опасность и принимать самый первый, самый тщательно приготовленный и потому самый сильный удар. За это многие её ценят и за это же многие недолюбливают.       Нильда – прирождённый лжец, а Дамиан предпочитает правду; Дамиан ко всему готовится основательно, а Нильда часто импровизирует на ходу; Нильда назубок знает книгу камней и минералов и подбирает каждому подходящий, а Дамиан очень быстро забывает, что у них вообще есть какие-то «каменные» имена.       Они настолько разные, что это даже в комментариях не нуждается. И всё равно обязательно кем-нибудь комментируется.       Дамиан Райку просто однажды случайно появился в мире. Его первые воспоминания о себе – отпаивающий горячим и ужасно горьким кофе «Водитель», ставший ему не то отцом, не то просто постоянным попутчиком и в этом самом пути учителем. Дамиан исколесил родную Румынию вдоль и поперёк, нажил столько врагов и связей, что хватит на пару жизней вперёд. Он, как и положено его атрибуту, свободно плывущее по ветру «Облако»… Да только как все дороги ведут в Рим, так и все ветра почему-то дуют в сторону Сицилии. Что же, на Сицилии и жизнь ярче и люди куда искреннее. Дамиан Райку, конечно, с большой настороженностью относится к любым узам, как и положено «Водителю», у которого не должно быть интересов превыше работы, но всё же готов признать, что даже одиночке приятно, когда рядом всегда достойный собеседник или противник.       Дамиан спокоен и терпелив, а Нильда импульсивна и неспособна долго усидеть на одном месте; Нильда не умеет сдаваться и признавать поражение, а Дамиан хорошо знает, когда нужно признать чужое превосходство и отступить. Возможно, мир ошибся, сделав Дамиана – мечом атрибута Облака, а Нильду – щитом Пламени Грозы. Из Дамиана вышел бы неплохой «Дождь», а из Нильды отличный «Ураган».       …и, самое главное, это ничего бы не изменило – как были противоположны друг другу по сути, так и остались бы.       Когда они впервые встретились, Дамиан оказался старше её почти в два раза, а Нильда пережила вдвое больше него бед. Нильда мечтала убить развалившего её семью Саваду Емицу, а Дамиан просто хотел уберечь Агато Корсо. Когда они впервые встретились, Нильда только начинала свой путь, а Дамиан был убеждён, что находится всё равно что на финишной прямой своего. И они оба вместо прямой дороги избрали кривые тропы, которых нет ни на одной карте. Нильда – потому что так интереснее, Дамиан – потому что так нужно.       Они умудрились разойтись даже там, где им было вроде как по пути.       Дамиан хорошо помнит: однажды вместо того, чтобы ответить «Не знаю», он вдруг забрал у вопрошающего иглу для вышивания и без проблем показал, как именно нужно делать французский узелок. Он никогда не интересовался вышивкой, у него для того не было ни времени, ни повода – знание просто всплыло в голове само собой, осталось только применить. И применить его получилось. Дамиану тогда только исполнилось семнадцать.       Приёмный отец долго смеялся и вскользь упомянул, что первым чужим знанием, которое он открыл в себе, был рецепт какого-то странного африканского блюда – забавы ради, даже попытался его приготовить, но вкус вышел настолько мерзкий… Дамиан всегда считал своего приёмного отца серьёзным и словно бы не умеющим шутить человеком, однако с тех самых пор мнение о нём изменил: первым, что мужчина сделал, как только отплевался и заел мерзкое послевкусие первой попавшейся под руку сладостью, это нашёл в прокате самый отвратительный из всех возможных фильмов и засмотрел его до дыр, чтобы запомнить каждую мелочь, а после лёг спать с довольной улыбкой и чувством полной отомщённости.       …А ещё приёмный отец научил Дамиана, что можно как отгородиться от чужих знаний, так и защитить собственные.       В чужие можно просто не вникать, они сами о себе напомнят, если вдруг окажутся нужны, а в остальное время будут дремать где-то на задворках сознания, никак не мешая спокойной жизни. А вот свои можно просто запереть в нечто вроде «сундука»: в первую очередь, знания о себе, своей профессии, своих связях или своём имуществе… Всё запереть не получится, особенно если учесть, что знания будут только прибавляться, поэтому со временем придётся осторожно вытаскивать то, что менее опасно раскрывать, освобождая место для чего-то более важного.       Долгое время Дамиан был уверен, что у него неплохо получается.       Дамиан иногда поражается, сколько всего лишнего в его голове только из-за того, что незнакомый человек, якобы связанный с ним общей судьбой, постоянно сменяет одно увлечение на другое.       Дамиан не хочет знать о своём соулмейте ничего – ни единой мелочи – однако просто из-за связи знает даже слишком много. Его соулмейт любит перепрыгивать с одного интереса на другой: каждый месяц новая музыка, чьи тексты на удивление быстро запоминаются, новое хобби, некоторые из которых неимоверно удивляют, новое окружение, среди которого неожиданно оказываются знакомые Дамиану люди – причём знакомые далеко не только потому, что он когда-то видел их по телевизору или просто о них читал… В голове, если сосредоточиться, бесконечное число цифр с торговой биржи Франции. Дамиан не любит Францию, ему никогда не хотелось увидеть Париж и умереть – хотя бы потому что ему есть ради чего и ради кого жить – но он может признать, что приобретённое благодаря соулмейту знание французского всё-таки довольно полезно. И предпочитает не думать, насколько бесполезны и как, вероятно, пугают родственную душу его собственные знания – те, которые он не может запереть на замок, потому что «сундук» в подсознании далеко не бездонный. А если начистоту, в последнее время Дамиан ловит себя на мысли, что «сундук» не просто близок к тому, когда у него не закроется крышка, а давно уже переполнен, только не знает, какие из знаний разделены с родственной душой, а какие ещё есть смысл прятать.       — Такси! — Нильда врывается в комнату и вскидывает руку, в том самом жесте, которым призвано ловить попутку. Шутки у неё дурацкие.       Дамиан нехотя отрывается от книги: его соулмейт взялся читать её на прошлой неделе, но так и не дочитал, видимо, сочтя недостаточно интересной. Дамиан не сказал бы, что и ему она сильно понравилась, но знать конец всё-таки хочется. К тому же, иногда «сделать гадость своей родственной душе», как описывает подобное Нильда, хочется до неимоверия, раз уж никак иначе за скачки интересов не отплатишь. Нет, конечно, можно чудесным образом своего соулмейта выследить, у Дамиана на это куда больше шансов, чем у многих других, но личной встречи он всё-таки не желает.       — Хочешь сказать, не отвезёшь? — по-своему истолковав отсутствие ответа, недовольно хмурится Нильда, скорее возмущаясь нежеланием войти в её положение, чем пытаясь об этом просить. Она подходит ближе, расчётливо загораживает собой свет со стороны окна и упирает руки в боки. Дамиан бездумно отмечает, что только вчера её волосы отливали зелёным, а сегодня в них проглядывается лазурь: раз цвет сменился, значит, в сумасшедшем ритме прошло уже два месяца, по Нильде можно календарь сверять.       — А разве должен? — Дамиан загибает уголок страницы, однако книгу пока не закрывает. Отвезти эту неугомонную, куда бы она там ни хотела, всё равно придётся, иначе она не отстанет, да и самому ему нужно добраться до заправки, так что совместит полезное с вынужденным… Но если согласится сразу, только хуже себе сделает.       — Ну что тебе стоит?       — В денежном эквиваленте или во время- и силозатрате?       — Ты опять?! — ощетинивается Нильда.       Книгу вырывают из рук и, резко захлопнув, небрежно кидают на стол, однако Дамиан вместо недовольства только едва заметно улыбается. Нильда ненавидит его привычку отвечать вопросом на вопрос, но почему-то всегда попадается и чаще всего неудачными возмущениями позволяет продолжать. Это злит её ещё сильнее.       — Центр животных, на перекрёстке делла Регионе и Сейнт-Джованни. — Нильда требовательно скрещивает руки на груди. — Отвези.       Дамиан неопределённо вздыхает и, прикрыв глаза, пытается мысленно выстроить маршрут, припоминая, что есть несколько более-менее приличных зоомагазинов и намного ближе…       Адрано – город перекрёстков, как любит называть его Агато Корсо. Дамиану иногда кажется, что через город легче пройти, чем проехать, но он слишком любит свою машину, чтобы передвигаться пешком.       — Ну Да-аамиан, — не дождавшись утвердительного ответа, а значит, всё ещё рассматривая свои шансы на успех не максимальными, принимается давить на нервы Нильда, — там рядом с Центром есть заправка, ты же вчера говорил, что хочешь заправиться… И через квартал бар есть, «Бельведере», сможешь там скоротать время, прежде чем забрать меня.       — Я тебя ещё и забирать должен? — Дамиан даже не удивляется, скорее просто уточняет.       — Где-нибудь через час-полтора, — невозмутимо кивает Нильда. — Там буквально через дорогу от Центра два неплохих магазина…       Нильда в восторге от бразильских фестивалей – полных красок, людей, музыки и веселья – пусть даже она не видела ни одного из них собственными глазами. И её искренне забавляет, что её соулмейт, хоть и не португалец, но говорит на одном с ней языке.       Она бездумно крутит в руках безъязыкий серебряный колокольчик, сегодня превратившийся из брелка для ключей в подвеску для сумки с ноутбуком, и рассказывает, что её родственная душа буквально вчера добралась от Сан-Паулу до самого Сальвадора. Автостопом. Нильде нравится следить за жизнью своего соулмейта: она намеренно выискивает в своих воспоминаниях чужие, сравнивает собственные знания с полученными от судьбоносной связи, иногда даже намеренно учит что-нибудь абсолютно для неё бесполезное, чтобы поддержать свою вторую половину, ограниченную во времени или средствах… Нечто подобное Нильда ещё может сделать для Агато Корсо, если он сильно попросит, но ни для кого больше.       — Я тебе не мешаю, говоря под руку? — интересуется Нильда, примечая, что Дамиан уже некоторое время постукивает большим пальцем по рулю. Вряд ли, конечно, это показатель раздражения, но не спросить она не может. К тому же, быть причиной чьей-либо нестабильности для Нильды даже в радость – это доказывает, что человеку она не безразлична – если только это не её живущий на другом конце света соулмейт.       А если как-то задеть получается Дамиана, это даже в радость вдвойне.       — Если скажу, что мешаешь, это что-нибудь изменит? — как всегда встречным вопросом отзывается Дамиан. Головы он не поворачивает, продолжая внимательно смотреть на дорогу.       Нильда цокает языком. Она, наверное, никогда не научится если не просто не попадаться, то хотя бы не создавать подходящих ситуаций. И ей даже немного смешно от того, что её родственной душе приходится жить с бесполезным, но абсолютно аксиоматическим знанием: «Нильда Кайреш ди Синтра терпеть не может Дамиана Райку». У них нет ничего общего, они расходятся в интересах, взглядах, привычках…       Нильда замолкает и продолжает крутить в руках безъязыкий колокольчик, уже давно не пытаясь представить, как именно он должен звенеть, и украдкой наблюдает за Дамианом. На мизинце левой руки у него обод медного кольца, золото или серебро Дамиан не носит принципиально, а под медным кольцом прячется ещё одно, но в виде татуировки, по ней его опознают как «Водителя».       О «водителях» Нильда знает не очень много, но и не считает, что это знание так уж-то ей жизненно необходимо.       Дамиан высаживает её рядом с Центром животных и уезжает, чтобы заправиться. Тёмно-серый «мицубиши лансер» довольно быстро теряется среди других машин. Сам Дамиан, как подмечает Нильда, тоже обычно растворяется в толпе с такой лёгкостью, словно бы его атрибут не «Облако», а путающий следы и мысли «Туман».       Дамиан сам всё равно что серый – просто никакой! Единственное, что его выделяет среди всех прочих людей, это цвет глаз. Нильда даже первое время подозревала линзы, не веря, что глаза могут быть фиолетовыми. Как выяснилось, могут, этот цвет ещё называют «происхождение Александрии»… И это, наверное, единственное, что Нильде нравится в Дамиане – просто потому что она падка на красивые и необычные вещи.       В Центр животных Нильда не идёт, ей больше интересен небольшой ювелирный магазин, что за углом. Во всём Адрано она не нашла места, в котором бы продавалось столько, сколько в этом плохо освещённом полуподвальном помещении: в прошлый раз она покупала здесь кольцо с оливином, которое носит на шее на цепочке, потому что не привыкла, чтобы что-нибудь мешалось на пальцах. Оружие использовать неудобно.       — Я пришла забрать браслет и кулон. — Нильда поправляет на плече сумку с ноутбуком и, подойдя к витрине, протягивает появившемуся в поле зрения продавцу лист заказа. И пока тот, взяв его, быстро сверяет данные с выведенной на экран рабочего компьютера таблицей, во все глаза рассматривает на первый взгляд совсем не изменившийся с прошлого её визита ассортимент.       — Коралл и аквамарин. — Продавец кивает сам себе, подтверждая проверенные данные, и, нагнувшись, вытаскивает из ящика под витриной две небольшие коробочки. — Интересует что-нибудь ещё?       Нильда отдаёт заранее подсчитанные деньги, прячет покупки в боковой карман сумки и, повторно пробежавшись взглядом по витрине, указывает на небольшой – размером с ноготь мизинца – кулон. Цельный камень в виде угловатой капли в тускловатом освещении помещения кажется фиолетовым, однако при поднесении к специально зажжённой настольной лампе отливает разными оттенками сиреневого: от полупрозрачной глицинии до насыщенного тёмно-аметистового…       — Это чароит, — поясняет продавец, — вчера утром привезли набор, но кольцо и серьги купили уже к вечеру, а кулон…       — А кулон заберу я, — решительно перехватывает Нильда.       — …уже забит, даже часть суммы внесена, должны забрать перед закрытием. — Продавец как-то слишком приторно улыбается. — Я не стал убирать с витрины просто на всякий случай, вдруг кого заинтересует сам камень, так мы закажем ещё, и…       — Часть суммы против двойной целой и сразу?       Нильда сама не знает, зачем ей камень, который ей совсем не подходит – который, по разумению, не подходит никому из её окружения – но она его хочет. А то, что она хочет, Нильда обычно добывает любой ценой. Раньше, конечно, было сравнительно легче, в конце концов, приёмная семья была сплошь обладатели атрибута Тумана, а уж он позволял дурманить чужой разум, чтобы получить желаемое… Но сейчас, когда от семьи остался только старший брат, подавшийся в Вонголу, во служение проклятому Саваде Емицу, несмотря на всё принесённое им зло, Нильда полагается на навыки воровства и любую чужую помощь намного меньше, зато по достоинству оценивает силу и власть денег.       А деньги у неё есть. Вернее, не у неё, а у организации Профачи, в состав которой она попала не то благодаря впечатлившей Агато Корсо наглости, не то благодаря обыкновенному чуду.       Нильда, скривившись, отходит подальше от аквариума с ящерицами и лягушками. И если первые ещё куда ни шли, то вторых Нильда просто на дух не переносит: ни сам внешний вид, ни отвратительное кваканье, от которого чуть ли не дурнеет. Название этой глупой и на первый взгляд смешной фобии постоянно вылетает у неё из головы.       Дожидается возвращения Дамиана она всё же в Центре животных, на условленном месте, для вида даже купив корм для своего белого крыса Ирмао. Не то чтобы она любила вспоминать об отныне являющемся членом проклятой Вонголы брате, но всё же брат её – та ещё крыса, вот и пришлось к месту. Своё собственное чувство юмора Нильда считает далеко не идеальным, равно как и многие называют его через раз то специфичным, то вообще абсолютно дурным, но с любым другим Нильда бы и дня не прожила.       — Извините, могу я?.. — От кассы отходит как раз сделавшая покупку женщина и, покрутив головой из стороны в сторону, рассматривая находящихся рядом людей, всё-таки решает подойти именно к Нильде. В руках её упаковка птичьего корма, с коробки смотрит коричневатый японский амадин.       — Почти полдень, без семи минут, — приметив на запястье женщины разбитый циферблат часов, предвосхищает вопрос Нильда. Демонстрировать излишнюю наблюдательность не всегда уместно, но порой сдержаться оказывается просто невмоготу. Прямо как сейчас.       Нильде почему-то заведомо не нравится эта женщина. Или же, нет, не так – эта женщина почему-то кажется ей неприятно знакомой… Неприятной вплоть до желания схватиться за оружие, благо, его у Нильды с собой нет.       Светлые волосы, аккуратная причёска, неудачно – или же даже слишком удачно – бликующие очки, так что цвет глаз всё не разглядеть. Чёрт, Нильда готова прицепиться даже к слишком идеальному деловому костюму! Она знает эту женщину; а если не знает, то точно где-то когда-то видела или просто встречала её упоминание или фотографию. Хотя в случае последнего нужно, наверное, насторожиться и поскорее уйти… Ведь единственное место, где Нильда могла увидеть её фотографию – это архив Профачи, а там чаще всего временно хранятся досье только на врагов.       Нильда могла бы списать всё на знания своего соулмейта, но для этого неплохо бы жить поближе, хотя бы в одной стране.       — Что? А, нет, дело не в этом… — Женщина награждает свои разбитые часы вопросительным взглядом, похоже, даже не подумав, что те могли натолкнуть кого-то на мысль о вопросе касательно времени. — Могу я одолжить телефон для звонка?       Нильда дёргается, как от удара, и машинальным движением поправляет на плече лямку сумки, словно бы у неё не мобильный попросили, а потребовали драгоценный ноутбук. Эта женщина, чёрт…       …Где же?.. Когда?.. При каких обстоятельствах?..       — Прошу прощения. — Из-за растерянности, попытки отыскать в памяти если не имя, то хотя бы принадлежность к той или иной семье или организации, а также борьбы с желанием схватить женщину за грудки и просто хорошенько тряхнуть, чтобы стребовать ответы, Нильда пропускает момент, когда приходит Дамиан. И от его голоса вздрагивает повторно, после чего мысленно клянётся обязательно ему это припомнить. — Кажется, мы с Вами разминулись, синьора Орегано.       Женщина оборачивается даже слишком резко, чтобы не счесть это подозрительным, а Нильда, несколько раз быстро моргнув, словно бы стараясь избавиться от чего-то, попавшего в глаз, с трудом сдерживается, чтобы не вскинуть руку и не ткнуть в сторону этой чёртовой уже несомненно знакомки пальцем. Или сразу не ударить.       Орегано! Одна из самых доверенных телохранителей проклятого Савады Емицу! Нильда видела её на фотографии, хоть и только мельком – потому внешность и показалась знакомой, но не стала определяющей для узнавания – но уж имя точно всё расставило по своим местам.       — Я подогнал машину, прошу простить за ожидания, — с ни в коем случае не напускной учтивостью произносит Дамиан, опережая возможные встречные вопросы. В сторону Нильды он кидает разве что краткий, но весьма говорящий взгляд, едва заметно поджав губы, требуя, чтобы та молчала и никак не выдавала факта их знакомства. Одновременно Дамиан подносит к лицу левую руку и показательно чешет щёку: на мизинце нет медного кольца, зато хорошо видно кольцо-татуировка.       Орегано медлит пару незначительных секунд, всматриваясь сначала в нанесённую на кожу сплошную дугу, потом в лицо неожиданно назвавшего её по имени «водителя»… А после, сложив, похоже, всё воедино, вновь поворачивается в сторону Нильды и, на удивление правдоподобно и виновато улыбнувшись, извиняется за доставленные неудобства. Телефон ей больше не нужен; она хотела вызвать такси, потому что её рабочая машина опаздывала, но теперь всё решилось. Не знай Нильда, что вторая часть – удобная ложь, могла бы и поверить, а первое, судя по тому, как Орегано ухватывается за предложенную помощь независимого и беспристрастного «водителя», вполне может быть правдой. Мало ли, зачем могла понадобиться машина, вон хоть чтобы до железнодорожного вокзала добраться.       …Хотя какого чёрта вообще кто-то вроде этой самой Орегано делает в Адрано, вопрос без ответа. Не только же ради покупки птичьего корма заглянула. Неужели, просто проездом?       Что же, пусть Дамиан и вызнает подробности, раз уж всё равно навязался. И хорошо ему, даже будучи связанным с Профачи теснее любого другого из-за Агато Корсо, официально всё равно остающемуся вроде как нейтральным. Потому что «водители» не могут принадлежать никакой организации.       — Андрей, не заберёшь меня? — Нильда несколько раз перекручивает в руках мобильный, а после всё-таки набирает номер единственного человека, который точно ей не откажет. Остальные могут сослаться на всякую чепуху и сразу отключиться, чтобы избежать последующих настаиваний, но не он. — Центр животных, на перекрёстке делла Регионе и Сейнт-Джованни.       — Запросто, — отзываются в ответ неожиданно на португальском. И это настолько сбивает Нильду с толку, что она даже пропускает мимо ушей весьма предсказуемую подначку на тему того, что Дамиан её, похоже, не вытерпел и кинул.       Андрей Кратов, как случайно узнала Нильда, несколько лет назад собственноручно убил своего соулмейта. Не случайно, не по приказу семьи… По собственной инициативе. Его родственная душа была обычной библиотекаршей, жила где-то в глуши холодной Сибири и на передающиеся ей знания не обращала ровным счётом никакого внимания. Однако Андрей нашёл её и устранил – и до сих пор говорит, что об этом ни капли не жалеет.       Ему так проще, и всё. Без каких-либо ещё причин и их оттенков.       …Нильда подозревает, что дело здесь даже не в том, что Андрею приходилось делить с кем-то знания, а в том, что он просто хотел свои собственные получить сам, а не случайно узнать из-за якобы судьбоносной связи. Он хотел сам прочесть все те книги, которые читала его родственная душа, хотел сам научиться всему тому, что умела она ввиду образования или стиля жизни… Эгоистичное и, в каком-то смысле, вполне естественное желание. Исполненное и совсем никак на его дальнейшую жизнь не повлиявшее.       — …и Дамиан уехал с ней, — ставя точку в своём рассказе, фыркает Нильда.       Они сидят за летним столиком пиццерии напротив Общественного сада почти в центре Адрано и поочерёдно жалуются друг другу на жизнь. Нильда перекидывает из руки в руку безъязыкий колокольчик, Андрей крутит на запястье подаренный ему коралловый браслет, подсчитывая число мелких бусин и каждый раз сбиваясь где-то на тринадцатой. Красный-красный-красный… В его жизни вообще много красного, начиная с атрибута и заканчивая цветом глаз, а ещё много шрамов на теле и много языков в запасе. Хотя португальский не так давно стал для Нильды полной неожиданностью; похоже, именно его Андрей решил учить следующим – учить не глубоко и дотошно, а на уровне, достаточном, чтобы выжить среди носителей и не ударить в грязь лицом. Нильда, если захочет, тоже так сможет, но напрягаться ей всё же слишком лень; в конце концов, это не владение Пламенем, которое служит для защиты Агато Корсо и помощи Профачи в целом, и не какие-нибудь заученные от корки до корки книги по уголовному и юридическому праву, которые так нужны её соулмейту… На себя Нильде никогда не жалко денег, но часто жалко времени.       — Ты как сказала, что здесь кто-то из Вонголы… Мы с Агато всех на уши поставили. — Андрей как-то странно улыбается, вроде бы искренне и довольно, но всё равно немного криво; так всегда бывает, когда он говорит об Агато. Нильда не совсем понимает специфику взаимоотношений этих двоих и не очень-то хочет понимать, её в каком-то смысле вообще пугает всё то, что связано с узами атрибутов, они ещё хуже уз соулмейтов. — Никто не отследил её въезда в Адрано или её перемещений по городу. Возможно, она несколько раз сменила парик, чередовала очки-линзы и ещё какие-нибудь там мелочи… Я в проникновениях и маскировке в целом почти не разбираюсь, в конце концов, я простой оперативник, привыкший полагаться на уже добытые другими сведения.       Андрей знатно кривит душой, потому что от «простого оперативника» у него разве что уже поостывшее прошлое, но в эту часть его жизни и играемой на публику роли Нильда лезть не собирается, потому лишь как можно равнодушнее пожимает плечами и прикрывает глаза.       Она вообще уже почти жалеет, что решила поднять эту тему – лучше говорить о чём угодно другом, нежели об Орегано-телохранительнице-Савады-Емицу. Нильда всей душой ненавидит внешнего советника Вонголы, ненавидит ушедшего служить ему брата – ненавидит так сильно, что любое упоминание, даже косвенное, вызывает желание разнести всё в пух и прах… А теперь ненавидит ещё и чёртову Орегано. Вот так просто. Она появилась как-то не вовремя, не к месту, испортила что-то, чего Нильда даже не видит и не осознаёт; но точно знает, что что-то испортилось, сломалось, исчезло… Или то же самое, только в будущем времени.       «Нильда Кайреш ди Синтра ненавидит некую Орегано», ещё одно абсолютно бесполезное аксиоматическое знание для её соулмейта.       Агато Корсо принимает предназначенный ему кулон с аквамарином с той осторожностью, с которой берут ужасно хрупкие и страшно дорогие скульптуры из хрусталя. Держит за кожаный шнурок, тихо вращает, рассматривая со всех сторон, будто это не простая бижутерия, а достойное королей сокровище. А после, тепло улыбнувшись – всего на пару мгновений и одними глазами, синими-синими, так что на их фоне подаренный камень кажется ужасно бледным – аккуратно надевает его на шею и почти сразу прячет под рубашку.       Нильда бесконечно уважает и любит Агато Корсо. Просто и бесхитростно, без каких-либо глупых определений и дополнений. Она порой его совсем не понимает и даже иногда немного боится, но готова ради него свернуть горы. Наверное, это единственное – несомненно единственное – в чём Нильда понимает Дамиана и поддерживает; пусть даже у них разные причины, мотивации, слова и дела… Но здесь они настолько единодушны, что им самим смешно и дурно.       — Андрей сказал, что это не самая лучшая идея, но… — Агато крутит между пальцев сигарету. Дурная привычка, перешедшая от отца, всё не желает отпускать его, пусть даже каждый третий в Профачи очень хочет отучить его укорачивать себе жизнь таким глупым способом; Агато не слушает даже Дамиана и Верде, имеющих куда большую силу и право слова, чем многие другие вместе взятые. — Промолчать тоже будет неправильно.       Нильда немного нервно поводит плечом, но всё-таки настраивается слушать.       Агато Корсо феноменально честен, когда речь идёт о союзниках и, тем более, близких друзьях. Хотя Нильда не знает, есть ли у Агато друзья вообще: у него есть перешедшая от отца организация, подчинённые, пусть даже он сам никогда их так не называет, есть Дамиан, который ближе многих других благодаря узам атрибутов, и Андрей, которого никто не звал и многие видеть рядом с собой не желают, но так просто сложилось… Есть ещё много всего, что Агато не считает своим даже близко – но насчёт друзей Нильда всё-таки сомневается. И совсем не стремится ему другом стать, это была бы слишком тяжёлая ноша для них обоих; лучше она просто будет его щитом. Далёким от идеала, она умеет здраво оценивать свои силы, несмотря на всё безрассудство, но Пламя Грозы тем и прекрасно, что имеет почти безграничный потенциал для развития и бесконечные при хорошем воображении способы применения.       Агато протягивает Нильде пластмассовый бокс с диском и, дождавшись, пока она наконец-то решится вставить накопитель в ноутбук, всё-таки закуривает. Уходить он не спешит, значит, собирается… Не столько составить компанию или проследить за реакцией, сколько просто остаться, сигареты на две-три, без особых причин или целей.       …Нильда теряется в именах, датах, событиях; забывает то, что прочла буквально пару минут назад, и возвращается к этому снова; ругается на родном португальском и подхваченном от Андрея русском; закашливается из-за раздражающего запаха сигарет, но ничего не говорит по этому поводу и не требует прекратить курить, разве что просит открыть окно, чтобы хоть сколько-то стало легче дышать… Хотя дышать легче не становится, от чистого воздуха только больше начинает болеть голова.       Орегано-Орегано-Орегано. Нет данных о прошлом, а данных о настоящем слишком много. Румыния, Сицилия, Савада Емицу, будь он неладен. Дамиан-Дамиан-Дамиан. Румыния, Сицилия…       — Она его не помнит? Совсем-Совсем? — Нильда отрывает взгляд от экрана ноутбука и, закрыв его, утыкается лбом в крышку. — Чудеса избирательной памяти?       — Скорее, чудеса родственных уз, — отстранённо отзывается Агато. Он тушит докуренную сигарету и достаёт из пачки новую, начиная крутить её между пальцев, чисто механическое движение, которое ничего не значит; Агато либо вкладывает в каждое слово и каждый жест очень много, либо, наоборот, делает их абсолютно пустыми, прямо как сейчас. — Мы делим со своей второй половиной воспоминания и знания. Можем, конечно, часть спрятать, если это слишком личное… Но иногда прятать мы можем не только своё, особенно если связь очень прочная, например, из-за личной привязанности.       Нильда медленно выпрямляется и награждает Агато даже слишком прямым взглядом; сначала старается понять его слова, потом осмыслить, а после… Нет, не принять, а просто окончательно уложить в голове.       — Это даже хуже, чем способности «Небес». «Небеса» хоть имеют какое-никакое право влиять на другие атрибуты, но обычный человек… на собственную родственную душу…       Нильда открывает рот, но не может выдавить из себя ни слова больше.       Отобрать у своего соулмейта часть его знаний или воспоминаний? Часть его жизни! Зачем?! Нильде не нравится Орегано – из-за связи с Савадой Емицу или просто из-за того, что сегодня она отняла у неё возможность подействовать Дамиану на нервы, неважно – но… Кажется, её соулмейта Нильда будет ненавидеть вдвое сильнее, пусть даже ничего о нём не знает. Ну, кроме того, что он настоящая сволочь или отвратительный собственник. Или просто последний трус.       — Скажи, Агато, — тряхнув головой и мысленно прокляв неизвестного ей человека на всех мало-мальски известных языках, решает перевести тему разговора Нильда, хотя сам её костяк всё-таки оставляет на месте, — а ты много знаешь о своей второй?..       — Больше, чем хотелось бы. И меньше, чем хотелось бы, одновременно.       Агато с некоторой растерянностью смотрит на неожиданно сломавшуюся между пальцами сигарету. Никто, кроме Андрея, до сих пор не спрашивал о его живущем где-то на другом конце света соулмейте, даже Дамиан всегда воздерживался, считая, что это слишком личное. Не сказать чтобы Агато не хотел об этом говорить – если Нильда что-то спросит, он ответит, у него нет причин лгать или что-то утаивать – но всё-таки… Непривычно как-то.       — Разве так бывает? — удивлённо переспрашивает Нильда.       — Она пока не знает самой себя по-настоящему, чтобы этим знанием поделиться. И вряд ли когда-нибудь будет знать достаточно хорошо.       — Тебя послушать, так родство души вообще бесполезно и бессмысленно, — только и качает головой Нильда, но, сама не зная, почему, улыбается, — ведь что-то там, связанное с полным и абсолютным самопознанием, не имеет конца и края, а значит, неосуществимо.       Агато ничего не отвечает, лишь убирает сломанную сигарету обратно в пачку и, поправив кожаный шнурок с подаренным аквамарином, как если бы тот мог вдруг доставить проблемы, вися неудобно, поднимается на ноги.       Разговор окончен; не потому что им обоим больше нечего сказать, даже не потому что они оба больше ничего не хотят говорить… Просто возможное продолжение не нужно в принципе.       Дамиан с замешательством рассматривает обнаруженный на дверной ручке кулон. Он не разбирается в камнях, их свойствах, их мистике и ещё чём-то там, так любимом Нильдой. Дамиан даже не помнит, какой именно камень она приписывала ему, хотя припоминает, что там была какая-то банальщина – с её собственных слов. Что-то вроде алмаза, кажется… А камень в кулоне отливает оттенками фиолетового. На ладони – темнее, если держать за шнурок – светлее, на свету и подавно переливается туда-сюда из-за слегка угловатой формы.       Дамиан не носит ничего не шее, неудобно, а ночью иногда ещё и душит, если забыть снять. И этот сомнительный подарок тоже носить не станет, особенно не зная, какой смысл в него вообще вкладывается.       — Поезд из Бронте в Патерно, стоял в Адрано дольше положенного из-за госпитализации машиниста и затянувшихся поисков нового. — Кажется, в мире это называют синдромом случайного попутчика: когда человек готов рассказать практически что угодно незнакомцу, с которым никогда больше не встретишься, просто потому что таким своеобразным образом реализуется не то надобность в общении, не то просто желание выговориться без последствий. Дамиан не сказал бы, что кого-то вроде Орегано можно было бы обвинить как в первом, так и во втором, но она, кажется, не допускала и мысли, что так удачно подвернувшемуся «водителю» придёт в голову с кем-то её обсуждать или кому-то о ней докладывать.       Дамиан давно сбился со счёту, сколько раз уже это повторялось. Или же просто предпочитал не считать. Всё равно у них каждая новая встреча – всё равно что первая.       — Значит, и правда, всего лишь случайное совпадение. А я уж испугался. — Андрей облегчённо выдыхает и показательно обмахивается ладонью. Нильда закатывает глаза, Агато же едва заметно улыбается; они привыкли к тому, что Андрей часто ведёт себя как угодно, но не серьёзно, и их это даже устраивает.       Дамиан кратко, но при этом максимально подробно пересказывает то, что узнал от вроде бы не сказавшей ничего важного и конкретного Орегано, а после, устало потерев лоб, просит не трогать его до утра. Дорога от Адрано в Патерно и обратно измотала сильнее любого сражения, потому хочется… Да ничего не хочется, если подумать. Разве что лечь и не шевелиться, пока в голове не прояснится.       Обнаруженный на ручке двери кулон выбивает из колеи настолько, что Дамиан даже не сразу понимает, что долгие три минуты стоит на пороге, рассматривая переливающийся оттенками фиолетового камень. Александрит? Аметист? Что там вообще есть ещё примерно такого цвета?       Дамиан не будет носить этот беспричинно подаренный кулон и вообще уберёт его куда-нибудь подальше, чтобы не мозолил глаза, но…       — Готов поспорить, чем-нибудь подобным она когда-нибудь да интересовалась, — вслух рассуждает Дамиан, заходя наконец-то в комнату и закрывая дверь. Он добирается до кровати, уваливается прямо поверх одеяла, зажав кулон в кулаке, и закрывает глаза.       Его соулмейт чем только ни интересовалась и ни интересуется. Может, где-то среди её знаний найдётся и парочка мелочей, связанных с чёртовыми камнями, нужно только сосредоточиться и поискать. Или же можно просто завтра съездить до того сомнительного полуподвального магазинчика и просто спросить у продавца. Так будет намного проще, пусть и в отношении Нильды совсем нечестно.       Но разве не именно так она и поступила в отношении него? Думать же ни о чём не получается, кроме этого дурацкого камня, подсунутого так не вовремя!       …Скорее всего, краткое и абсолютно ненужное Нильде «Спасибо» скажет потом Агато, если уже не сказал. Дамиан же, вместо благодарности, просто притворится, будто не догадался, что Нильде сегодня рассказали о нём слишком много лишнего; ей будет достаточно, пусть она этого и не узнает.