Сценарий без конца

Обшарпанное помещение, некий клоповник, где местная рок-группа по четвергам давала концерт. Хотя, концерт – слишком громкое слово для тех, кто когда- то в свои 16 состряпал школьную рок группу, а к 25- ти так и не выбрался дальше, чем этот маленький городок. Но не смотря даже на это, у глупых малолеток они довольно-таки пользовались спросом. В так званной гримёрке, а точнее, в маленькой комнатке на цокольном этаже, сидела подтанцовка к вот таким вот группам, что громыхала сейчас наверху. Возле окна, из щелей которого продувал ледяной воздух, сидел темно-русый парень с подбитой губой и курил дешевые, гадкие на вкус сигареты. Его внешний вид оставлял желать лучшего. Вымотанный жутким графиком, еле держащийся на ногах. Сценичный грим наполовину смазан, галстук словно удавка вокруг шеи, расстёгнутый жилет, который одевается не иначе, как на голое тело. Узкие, короткие шорты, которые сдавливали член настолько, что не ясно, как он вообще двигался на сцене. И эти чертовы чулки, так соблазняюще обтягивающие стройные, в меру подкачанные мужские ноги… Ох, да, чулки, шорты, жилет – стандартный набор любого танцора в этом гадком месте. У хозяина явный фетиш на этот элемент гардероба. Но что-то было в его внешнем виде такое… Нечто от дорогой шлюхи, что хотелось желать. Брать силой, не жалея. Выбивать из него эти всхлипы, стоны, переходящие в скулёж... И каждый раз по новой, пока хватает сил. И всматриваться в эти дикие, зеленые глаза, ища в них то, что словами вряд ли будет сказано. Музыка наверху затихла, а это означало только одно. Сейчас полупьяная группа этих жалких подобий на музыкантов спустится в гримерку и устроит тут Содом и Гоморру. Парень затушил сигарету и бросил бычок куда-то под ноги, к десяткам остальных таких же. Глядя на свое отражение в зеркале, он усмехнулся и облизнул свои по-девчачьи пухлые губы, черт, ведь он прекрасно знает, что будет дальше. Этот сценарий повторяется уже не однократно. Он мог уйти домой или свалить, пока играли последние песни. Но нет, он сидел и ждал. Ждал именно того, что сейчас будет. Этой грубой подобии на ласку, этой грязной пародии на прелюдию. Он знает, что буквально через пару минут сюда войдут пятеро человек. И конечно же, солист пойдет прямо на него. Лохматый парень, с глазами рыси. И с этой ненормальной дикой улыбкой, от которой выступают такие соблазнительные ямочки. Он прижмет его еще сильнее к холодному окну, грубо и требовательно впиваясь в неподатливые губы. Кусая их до красноты, не жалея ни капли. К чему церемонии. Лохматый сорвет с парня эти жутко тесные шорты, бросая на грязный пол. Возможно, стащит галстук, но только не чулки. Эта мания, ненормальное желание прикасаться к его ногам, обтянутым этой странной капроновой тканью. Солист забросит его ноги себе на плечи и заведет его руки кверху, прижимая одной рукой к раме окна. На столике он нашарит какой-то крем, или гель, а если не найдет, то практически всухую, только слюной. Без нежности, сразу два пальца, грубо трахая, растягивая буквально пару минут. А потом… Потом, он достанет свой горячий, пульсирующий член и приставит головку к узкой дырочке. И одним махом войдет, выбивая первый то ли всхлип, то ли стон. Без нежностей, набирая темп, он будет двигаться в нем резко, в своем темпе, не заботясь ни о чем другом. Еще сильнее сжимая его руки своей. А второй рукой сжимая до синяков его бедро. И как бы не хотелось, как бы не сдерживал себя парень, он начнет стонать, во все горло, бесстыже, прося большего… И плевать, что другие смотрят. Все уже давно привыкли к этому. Все, но только не русый парень с подбитой губой. Каждый раз, каждый чертов раз адреналин невероятно начинает бурлить в крови, когда кто-то смотрит на него, на то, как его трахают. Это действие, эти все грязные слова, что бормочет солист в это время, и то, что все смотрят, все это жутко заводит. Сильнее, чем обычно, сильнее, если не было этой грязной пародии на секс. Он стонет и выгибается под этими властными руками, под этим ненормальным напором. Наверное, он мазохист, если получает от этого такое садистское наслаждение. И если бы он мог это все прекратить, то черта с два он это сделал бы. Это его сценарий, без конца. Это его наказание за что-то, что он, возможно, когда-то не сделал. Это его благословение, за то, что однажды сказал. Очередной толчок, очередной стон. Еще больнее впивающиеся пальцы в его руки. На одной из них кожаным плетением крепко застегнут браслет с кулоном, на котором написано имя. Не его.