Не против побыть его мамой

Они сидят на кухне вдвоем. Яков подливает ей коньяк, и Лилия не может вспомнить, когда она в последний раз говорила с бывшим мужем вот так: в час ночи, с рюмкой в руке, в квартире, где раньше жили они вдвоем, а теперь только она. Кажется, такого никогда и не было. Лилия с неохотой нарушает привычный образ жизни балерины даже сейчас, когда уже закончила карьеру примы и в театре больше не выступает. Яков удивился приглашению: хотя они и поддерживали общение, оно было в крайней степени деловым, и Фельцман не ждал от бывшей жены предложения поговорить по душам. Лилия впервые после развода связалась с ним без веской причины. Они разговаривают о своих учениках. Лилия рассказывает о девочках из балетной студии, Яков — о ребятах с катка. Когда он жалуется на непослушных Виктора и Юрия, Лилия хмурится и прерывает его: с Виктором она знакома, а вот с Юрием — нет. Она спрашивает и узнает, что тот — подающий большие надежды юниор, целеустремленный, но очень вредный и презирающий диету и режим. — А вот я бы такого не допустила! — пьяно хихикнув, поддела бывшего мужа Лилия. — Да разве ж за ним углядишь? То сам чипсы лопает, то дедушка к нему из Москвы приедет, пирожков напечет. «Он же такой маленький, такой худенький, пускай покушает!». Вкусные, не спорю, да и на его результатах не отражаются, да не смейся ты, ради Бога, Лилия! Милка с Гошкой тоже его конфетами подкармливают. Их-то ты знаешь? Лилия кивает. — Георгию я ставила короткую программу в прошлом году. Весьма успешную, надо сказать. Если бы не Виктор, Попович имел бы головокружительный успех! А с Милой я столько работала, она мне уже как дочь. Я из твоих только малышню не знаю. Не слежу за юниорами. — Да ладно, чего там. — Яков добродушно улыбается и машет рукой.— А пацан талантливый, вырастет — и Виктору нос утрет. А то совсем от рук отбился — тренировки посещает через раз. Не то что Гоша. Или Мила. Умнички. Кстати, видела ее произвольную в этом году? — Да, у нее очень удачный сезон. Старательная девочка. Я многому ее научила, и очень горжусь ей. Внезапно Яков теряет веселость и смотрит на нее чересчур серьезно. — Как дочерью? — Да, как дочерью. — Лилия сухо отвечает. — Не жалеешь? Я имею в виду… — Нет, — отрезает Лилия и поясняет: — Я поняла, о чем ты. Разумеется, она поняла. Они ведь поэтому и разошлись — Яков хотел ребенка, а для Лилии это был бы крах карьеры. Она была молода, только начала получать серьезные и важные роли, только начала выступать на Большой сцене… Тяжело восстановиться и прийти в форму после беременности и родов, но возможно. Однако возвращение на сцену значило бы не проводить время с младенцем, почти не видеть его, не наблюдать за его взрослением. Отдать его няне и не быть для ребенка важным человеком — не потому что не хочется, а потому что нужно выбрать что-то одно. Юная Лилия Барановская видела только два пути — посвятить всю себя сыну или дочери и отказаться от мечты всей своей жизни, от цели, к которой она упорно шла много лет, или же состояться как балерина. Лилия выбрала второй путь, и Яков от нее ушел. Без скандалов, упреков, какими ее щедро осыпала мать, когда речь заходила о том, что из-за профессии она не сможет родить ребенка. Сестра Лилии подарила матери троих внуков, и Барановская могла чувствовать лишь глухое раздражение: ну неужели ей этого недостаточно? Неужели занятие, которому она посвятила на тот момент полжизни, кажется матери недостаточно важным? Фельцман развелся с ней. И спустя два-три года женился снова. И завел ребенка, как он и хотел. И похоронил его трехлетнего с женой. Они разбились насмерть, когда поехали к теще Якова, отдохнуть за городом летом, подышать свежим воздухом. Лилия не была на свадьбе Якова, но на похороны пришла. Тогда и узнала, что вторую жену он даже не любил. Лилия назвала его эгоистом и обманщиком: уж очень ей было жаль женщину, которую она видела впервые — и в гробу. Прима-балерина ни разу не пожалела о своей добровольной бездетности: она гастролировала с труппой, много выступала, добилась мирового признания; ей было совершенно некогда беспокоиться, сделало ли ее чадо уроки и съело ли суп. Мать иногда плевала желчью: «И ты еще женщина! Где твой материнский инстинкт? Нормальная бы уже как минимум двоих растила! Поторопись, ты и так почти старородящая, не двадцать уже! Мне мои дети стакан воды в старости принесут, а ты кому нужна будешь?» Лилия понимала, что это простая зависть. И ответила матери однажды, что если сама она потратила всю жизнь на детей, ничего не добившись, то это не значит, что нужно затягивать в свое болото счастливых. И перестала с ней общаться. С выходом на заслуженную пенсию Лилия начала путешествовать не по работе, а для себя, посмотреть на другие страны в свое удовольствие ей было интересно; Барановская вспомнила вдруг, каким любознательным была ребенком. Первое время она думала о том, что, возможно, тогда поступила неправильно, и о том, как бы сложилась ее жизнь, будь у нее сын или дочь. Такие мысли обычно накатывали на нее в минуты тоски по временам, когда весь ее день был расписан по часам и не нужно было придумывать, чем себя занять. Спустя некоторое время она основала собственную балетную студию. Когда работаешь, не остается времени на глупости. В конце концов, пообщавшись с сестрой впервые за много лет, она пришла к выводу, что выбери она семью вместо карьеры, она бы почувствовала то же самое разочарование и чувство пустоты, когда ее дети выросли бы и отправились в самостоятельную жизнь. Она так и говорит Якову: — Мы с тобой говорили об этом тогда. — «Тогда» — это когда они расстались. Почему-то, несмотря на столько прожитых лет, договорить эту фразу не получается, даже додумывается она горько. — Я не смогла бы совместить карьеру и ребенка. Нужно отдать душу чему-то одному, иначе не выйдет ничего. Как гнаться за двумя зайцами, а в итоге остаться с пустыми руками. Или с носом, если угодно. Когда я прекратила выступать, я чувствовала пустоту, это правда. Но я как-то звонила сестре — помнишь мою сестру, Маргариту? — и узнала, что после того как ее дети разъехались учиться в другие города, она думала, что ее жизнь теперь бессмысленна. Так всегда. — Твоя роза дорога тебе, потому что ты отдавал ей все время, — задумчиво говорит Яков и осушает свою рюмку. — Так? Лилия следует его примеру и выпивает коньяк тоже, тянет тонкую руку к тарелке с нарезанным сыром. Где-то в другой комнате тикают и показывают половину второго часы. Лилия немного молчит, а после отвечает: — Да. И когда твоя роза исчезает, ты теряешь смысл. Если ты потратил на это всю жизнь, это самое дорогое. Когда теряешь самое дорогое, думаешь: «Ну неужели все это время ничего не значило?». — Лилия выдыхает и проводит нервно рукой по волосам, заплетенным на ночь в косу. Яков смотрит на нее долго, сжимает рот и закусывает губу, как мальчишка. Суровый мужчина сейчас выглядит нерешительно, Лилия знает, что в молодости он выглядел так, когда не мог решиться на что-либо: пригласить ее на свидание или поговорить о чем-то для него важном. Замуж он ее тоже с таким лицом звал, вспоминает Лилия. Слабо улыбается, хотя ей становится грустно. Яков все-таки заговаривает. Голос у него непривычно тихий и какой-то усталый. — Мне было больно и стыдно смотреть на Евгению. Во время беременности и в первый год после родов на ней совсем лица не было. Я, конечно, помогал ей по мере сил, но все равно все хлопоты легли на ее плечи. Она молодая была совсем, только институт окончила. Хотела повременить с детьми, поработать хоть чуть-чуть. А я ее уговорил. Ребенка хотел. А сейчас думаю: «Я же фигурным катанием был занят почти все время, скинул сына на жену, а ей это надо было? А мне этот сын нужен был?». И понимаю, что нет. Она была слишком молода, а мне в жизни хотелось совсем другого. Наслушался сказок, что дитя — главная ценность в жизни хоть спортсмена, хоть художника, хоть рабочего с завода. А совсем оно не счастье оказалось. А обычный человек. — А ты этого не понимал? — Нет. Молодой был, глупый. — Я тоже была молода, но все это знала. Дело не столько в возрасте, сколько в глупости, — серьезно сказала Лилия, но рассмеялась, увидев лицо Якова. — Женьку жалко. Не свяжись она со мной, может, нашла бы себе того, кто ее ценил бы. Была бы счастливая. Живая. — А вот это ты брось, — качает головой Лилия. — Никто наперед не знает, как умрет. Не по твоей же вине авария была? — Нет, — просто отвечает Яков, и больше ничего не говорит. * После разговора на кухне проходит время. Яков иногда приглашает Лилию в театр, в ресторан, просто прогуляться вечером. Лилия каждый раз строго говорит, мастерски сдерживая улыбку: «Я не выйду за тебя замуж снова, Яков». Но приглашение всегда принимает. Яков подсовывает ей мальчишку. Тому предстоит первый год во взрослой лиге, и его дебют должен пройти на высочайшем уровне. Короткую программу поставил внезапно подавшийся в тренеры Виктор, она должна помочь с произвольной. Лилия знает, что Фельцман — лучший тренер в стране, и он смог бы сам поставить достойную программу. Лилия благодарна ему за возможность снова быть при деле. Юрий очень гибкий для юноши и может выполнить бильман. Яков говорит ей, что из взрослых такое не может выполнить никто, и что Юра скоро тоже не сможет. Лилия решает учить его балету, чтобы гибкость подольше была его преимуществом. Юрий очень силен для его телосложения — и Лилия понимает, что дело в поразительной силе воли и упрямстве, которое все почему-то считают его недостатком, а также понимает, как стимулировать его на успехи. Барановская его никогда не хвалит; в самую первую встречу говорит, что физическая форма у него ни к черту; заставляет выполнять все упражнения несколько раз, хотя его успехи в балете для новичка очень даже неплохи: когда она жестко критикует мальчика, он пытается сделать все идеально, чтобы она была довольна. Она довольна им с самого начала. Все ее ученицы из студии талантливы и старательны, но Юрий старательней и упорней их всех. Лилия перевозит Юру в свою (а когда-то их с Яковом) квартиру под предлогом, что ей будет удобнее следить за его питанием. Это отчасти верно, но главная причина в том, что в одинокой и пустой квартире она чувствует себя неуютно. Юрий приезжает с кошкой. У Барановской никогда не было домашних животных, но общий язык они находят. Кошку зовут Пума Тигр Скорпион, и это самое странное имя, которое Лилия слышала. Она хочет казаться Юре строгой, деловитой и отстраненной, но все равно спрашивает, почему такая странная кличка. Плисецкий хихикает и рассказывает, что котеночка они подобрали вместе с Жорой, когда решили сходить на общественный каток, а называли так вообще втроем — он сам, Попович и Мила Бабичева. — А вы с Георгием мало времени проводите на катке? — насмешливо поднимает идеальные брови Лилия. — Да нет, но мы ж в Ледовом тренируемся перед соревнованиями, учим что-то новое. Это как работа. — Юра как будто удивляется, что нужно объяснять такие простые вещи. — А мы так, для веселья. Ну, без сложных элементов, без прыжков, в непрофессиональных коньках. Снежками потом бились. Я вымок насквозь. Вечером Жора потащил к себе домой: отогревать и чаем отпаивать. Я домой хотел свалить, но он не пустил. Сказал, что если я заболею, то дядя Яков ему пистона вставит, что недоглядел. У него в подъезде котят двух нашли в тряпках каких-то. Не очень мелких, но все равно слабых. А зима, морозы какие. Мы взяли их, зашли к Георгию домой, покормили, помыли, отогрели. Потом Мила пришла расстроенная, рассталась с каким-то козлом, мы ее успокоили, чаю попили, кино про любовь посмотрели. Они на грустных моментах синхронно всхлипывали, мне аж неловко стало. А потом Жора нам сказал у него оставаться, ибо ночь на дворе, нас одних отпустить религия не позволит, а провожать ему лениво. Мы переночевали, а утром выяснилось, что один котенок умер. — На этой части рассказа он заметно грустнеет. — Второго мы, ясное дело, сразу поперли к ветеринару. Лекарств купили, потом опять к Гошке. Решили, что я его себе оставлю, но имя вместе выберем. Назовем в честь каких-нибудь крутых зверей. Написали каждый на бумажках животинок, перетасовали, вытянули по рандомной. Так и назвали — Пума Тигр Скорпион. Тигр мое, скорпион — Гоши. Пуму Мила написала, а меня еще одинокой кошатницей дразнит. В это время кошка, неслышно переступая аккуратными черными лапками, подходит к дивану, на котором разместился ее хозяин, настороженно смотрит на Лилию, но, когда Юра зовет ее, расслабляется и прыгает к нему на руки. Юра начинает аккуратно ее поглаживать, ловит вопросительный взгляд Лилии и поясняет: — Она редко выходила на улицу и почти нигде не была. Очень испугалась, когда я посадил ее в переноску, отказывалась из нее выходить. А сейчас вот вылезла. Облазила уже весь дом. Не ругайте ее очень, она не шкодит, со стола не ест, любопытная просто. — Я не думала, что у нее такая история. Мне казалось, что котенка, который стоит пятьсот евро, трудно найти замерзающим в подъезде. — Юрий непонимающе на нее смотрит, и она спрашивает: — Это ведь бирманская кошка, разве нет? Юра улыбается и качает головой, с нежностью поглаживая Пуму: — Нет, похожа просто. Может, она полукровка какая-нибудь, но не бирман точно. Видите, у нее лапки черные? А у бирманцев, наоборот, белые. Я про них читал. Она, конечно, любопытная, довольно спокойная, да и шум не очень любит, но все равно не породистая. А вообще — мне разницы нету особой, она хорошая и без козырной родословной. — Это правильно. Друзей находят, а не покупают. Стерилизована? Глистов гоняешь? Лоток, когтеточка, корзинка есть? — На все вопросы Юра кивает, И Барановская думает, что не такой уж он и безответственный, как могло показаться. — А ты ее каким именем чаще называешь? Или полным всегда? — Чаще или первым, Пума, или коротким, Потя. А так она всегда понимает, когда ее зовут. Деда мой так вообще Петей обозвал, и ничего, привыкла, отзывается. «Потя, ишь чего намудрил. Петя, и все дела! Ну и что, что девочка? Петя она вылитая, говорю тебе!» — Сидевший в кресле и до этого молчавший Яков заливается хохотом, а Юра запальчиво продолжает: — И это он еще полное имя не знает! А вы чего ржете с меня, еще взрослый, называется! — А что, взрослым нельзя? Юрий, это эйджизм! — сурово говорит Лилия и улыбается, глядя на то, как Плисецкий складывается пополам от смеха. Кошка привыкает и к квартире, и даже к громкому голосу Якова, но особенно ей нравится Лилия. Она любит приходить к ней, тереться о ее ноги, или садиться возле нее и мурчать. Юра делает вид, что очень ревнует, но все равно веселится, когда видит суровую приму, рассказывающую кошке последние новости. Юра действительно обожает пирожки: они напоминают ему о дедушке и раннем детстве, когда он жил с ним в Москве. Лилия мягко пытается разузнать о том, почему Юрий жил с дедом, а не с родителями, но тому неприятна эта тема, и так подробно, как про историю появления у него Поти, про семью он не рассказывает, но Барановская узнает, что из неохотных объяснений Юры, что от Якова: мать Юры была поздним и избалованным ребенком, в подростковом возрасте совсем пошла в разгул, в свои едва шестнадцать принесла в подоле Юру, не прервав вовремя беременность, хотя узнала она рано и возможность была. Отца она не знала. Первое время пыталась быть образцовой юной мамой, а потом до недалекой девочки дошло, что ребенок — это не навороченная кукла, с которой весело играть, а ответственность. И решила она переложить ответственность на тех, кто это все уже проходил: на бабушку и дедушку Юры, а также наладить личную жизнь. Сначала она родителей и маленького Юру навещала; выйдя замуж, перестала. Вскоре бабушка Галя умерла от инсульта, дедушка Коля отдал Юру на каток. И часто баловал пирожками единственного оставшегося родственника. Лилия покупает ему пирожки и говорит, что он хорошо постарался на занятиях и почти идеально отработал все движения. Лилии нравятся волосы Юры, она всегда хотела себе светлые, но боялась испортить краской локоны. Она любит по вечерам заплетать юному фигуристу разные прически, отговариваясь тем, что выбирает подходящую для выступления. Яков смеется и говорит, что косички она даже Миле не заплетала. Юра не краснеет, но Лилия все равно понимает, что он смущен. Лилия уже привыкла, что просит Юру одеваться по погоде и не гулять допоздна, что кормит его кошку и узнает на улице его одноклассников, с которыми он дружит, что помогает писать сочинение по литературе и водит его в театр вместе с Яковом. Лилия привязывается к Плисецкому сильнее, чем к кому-либо из своих учеников. Ее радует, что Юрий привязывается к ней тоже. Однажды Яков говорит ей: «Тебе и правда не нужно было оставлять сцену, чтобы иметь сына». Лилия отмахивается и говорит, что слишком стара для детей и что Юра в лучшем случае внук. Яков смеется и отвечает, что в таком случае он и его внук. * Однажды спросонья Юра называет ее мамой. Тушуется и извиняется, но Лилия говорит ему, что не злится и совсем не против побыть его мамой. Юра улыбается, говорит: «Это круто!». Лилия счастлива.