Твоя душа — отражение моей.
Рей прикасается окровавленными пальцами к своему уху. Когда-то прошёптанные слова засели глубоко в душе, часто всплывая в помутнённом разуме. Нет, она вовсе не сошла с ума. Она была судном без якоря — никак не могла остановиться и разобраться в накрывшей её волне слов, поступков и знаний. Сила ситха зависит от ярости — холодной или обжигающей.Что бывает, когда холодное сталкивается с горячим?
Когда-то спросил Хакс. На его бледных губах, ныне разбитых в кровь, играла усмешка, которую Рей хотелось стереть с лица. Нет, не стереть — холодной яростью, таившейся внутри, содрать губы с лица, вырвать холодные голубые глаза. Может, тогда, залитые кровью, они не будут так бесить. Пока Рей, залитая кровью, освещенная своим алым клинком плавает в своём море, Хакс отплевывается и тихо смеётся. Смеётся, мелькает алой вспышкой в мыслях Рей, отражается отблесков в золотисто-алых глазах. Рей за всё своё время, проведенное вместе с ним ни разу не слышала этот смех, от которого ей хочется тоже зайтись хохотом. Ненавидит настолько, что смешно? — Моя глупая Рей, — она смотрит на Хакса, идущего к ней по трупам, чья кровь давно запеклась на его белоснежных перчатках. — Разве ты ещё не поняла? Я — твой якорь. Её пальцы обвивают его бледную шею — как тогда на Дромунд-Каасе. На лице безобразный оскал, глаза горят, а Хакс продолжает смеяться, ведь скоро Рей осознает, что даже не давит. Она просто прикасается к нему, чувствует, как якорь ложится на песок в тёмной пучине. Море всё ещё бушует, но теперь Рей может ясно оглядеться, чтобы увидеть лицо Финна, корчащегося в муках, вывернутых наизнанку штурмовиков — что ты сделал, Хакс? Она снова переживает те эмоции и снова пытается давить. С отчаянием понимает, что не может. — Я тоже их вижу, Рей, — мурлычет Хакс. Он остаётся таким же спокойным, как и в их первую встречу. Ей хочется, чтобы он прекратил. У неё же получалось вызывать его гнев, почему она не может сделать этого сейчас? Почему не может убить его, когда так много сделано? — Не позволяй мертвецам кусаться. Она почти ожидает, что Хакс сейчас её укусит. Он, конечно, этого не делает. Всегда тебе надо отличиться, да? Император встает и выпрямляется. Белый костюм так идёт ему, кровь даже не портит его — наоборот, украшает. Зачем нужны медали и ордена, если чужая кровь — идеальный показатель победы. Рей встаёт сама. Знает, что Хакс не подаст руки и что не примет её в любом случае — гордая до конца. Она безразлично оглядывает поле, засеянное трупами, словно цветами. Штурмовики и повстанцы разбросаны всюду, куда может упасть взгляд, — кто в итоге остался победителем? — Смотри, Рей, — Хакс усмехается с безумной улыбкой на губах. В голубом холоде левого глаза сверкают ледяные искры, а там, где когда-то был правый, зияет черная дыра, но это совсем его не портит. Рей находит в его изуродованном лице завораживающий шарм. — Ты наконец-то исполнила пророчество. Я поставил Галактику на колени, а ты повергла её в хаос, — шепот Хакса прямо над ухом пробирает до самых костей. Он острыми иглами отдается через их связь в Силе. Связь, которая была так ей ненавистна, которую она хотела вырвать, вырезать из себя с корнем, чтобы больше никогда не чувствовать Хакса так близко, теперь согревала её. Тьма Хакса — жертвоприношение, возложенное на алтарь их связи, — подпитывала её каждый раз. Поначалу она всячески пыталась закрываться щитами, использовать свою светлую сторону, но правда была в том, что в ней никогда не было света. Она впитывала весь свет Бена. Она была всего лишь паразитом. Рей медленно убивала всех окружающих, будто насквозь была пропитана чем-то гадким и ядовитым. Убивала всех, кроме него.Ты повергаешь мою душу в хаос!
— Ты так ненавидела меня, — кажется, теперь в каждом его слове будет звучать эта усмешка, которую теперь не хочется содрать вместе с губами с лица. — Что не замечала, что я единственный, кто принимает тебя. Ты — бракованная игрушка, которая нужна только мне. Лишь молчание Рей позволяет Хаксу так распеваться, задевать за её живые, но прогнившие струны души своими словами. Он с самого начала знал — за крепкой скорлупой скрывается хрупкая душа, вместо доброты наполненная ситхской злобой. Рано или поздно что-то хрупкое непременно должно разбиться и выпустить наружу содержимое. Хакс впервые это почувствовал, сидя в тронном зале. Он был одет так же безукоризненно, как и во все встречи с Рей. Вот только холодную маску безразличия сменил безумный хохот. Он чувствовал смятение штурмовиков и странный взгляд своей кошки. Император выдыхал сигаретный дым, наполненный смехом. Он смаковал каждое изменение в Узах Силы. Рей, Рей, Рей. Наконец-то повстречалась со своим старым другом, со своим самым близким любовником — чистейший гнев. Убийственный смерч, разрушающий всё на своём пути. Хакс даже и не надеялся, что всё произойдёт так быстро. Понадобился всего лишь год вдали друг от друга и постоянное перетягивание их связи на свою сторону. Для него это всегда было игрой: выводить его послушного солдата из себя, позволять ей жить в иллюзии, в которой она контролирует свою жизнь, он даже позволил ей остаться с повстанцами, играл с ними в войну, которая была для него всего лишь шахматной партией. «Шах и мат», — сказала Рей, когда убила генерала Лею. Свою мать. — Моя дорогая зверушка, но ведь всё начало рушиться гораздо раньше, — усмехается Хакс, отрывая зубами запекшуюся кровь со своих губ и тут же облизывая их, подцепляя языком свежую. — Бен был первым, кто попал под твои чары. Бен был чист и непорочен — гордость повстанцев, примерный джедай. Прекрасный цветок, на котором поселилась тля. Ты чернила его душу, высасывала всю энергию, мучительно убивала его. В конце концов он стал саморазрушаться. Бен стал безумцем, влюбленным в саму смерть. Рей ступает тихо и маленькими шагами, внимательно слушая Императора. Они шли вместе по чужой крови на белом снегу, словно через аллею воспоминаний. Император шёл впереди и перед Рей горел его образ: одетый во всё белое, вместо медалей с его плеч капала чужая кровь, пока он взбирался по чужим костям наверх, к самому солнцу, чтобы затмить и его. В его рыжие волосы был вплетен золотистый лавровый венок, так идеально подходящий к голубым глазам. Стоит ей моргнуть — и перед ней снова окажется Хакс, идущий по прямой дороге, без одного глаза и в потрепанном одеянии. И всё равно, даже падшим он выглядел величественно и изящно. — Постепенно ты начала прочищать обратный путь ко мне. Лея больше не была тебе помехой, смерть Люка тоже не заставила себя ждать. Ты убила своих родителей, не моргнув и глазом. Это вызывает у Рей лёгкую улыбку. Они оба заслуживали смерти, и Рей жалела только, что их смерть была не настолько мучительной. Её детство насквозь было пропитано болью, благодаря им. На языке чувствуется хрустящий песок. Песчинки перетираются между зубами в уродливые алмазы. Она стала чьей-то собственность из-за них. Поэтому она, сама того не осознавая, начала забирать у них самое дорогое. Рей полностью лишила Бена рассудка, оставила балансировать на грани срыва, одной ногой он был уже в огромных когтистых лапах Тёмной стороны. Побитый, измученный Бен. Пожалуй, он был единственным шансом для Галактики. Если бы не встретил Рей, то вполне возможно, что у повстанцев что-нибудь да получилось. Сказки, конечно. Реальность — не сказка. В реальности битвы заканчиваются кровавым побоищем, покалеченными солдатами и горой трупов. В реальности Галактикой правит бесчеловечный Император — злодей по канонам всех сказок. В реальности смерть косит всех, а после танцует на костях падших — ей не важно, кем ты был при жизни. Рей прокручивает воспоминания как старую плёнку. Всего несколько часов назад снег был белым, солдаты обеих сторон ещё не схлестнулись в битве не на жизнь, а на смерть, и Бен — оплот повстанцев — ещё был жив. Был жив. Смерть застала его врасплох, он даже не успел сказать ни слова. С его губ сорвался несколько вздохов, и он упал ничком — прямо к ногам Рей, словно собирался целовать ступни своей царице. Вот только губы уже давно покрылись инеем и даже горячая кровь, стекающая по подбородку не соприкасалась с морозным воздухом. Бен никогда не жил, понимает Рей. С самого рождения он был отдан под влияние культовой фигуре — Люку Скайуокеру — и не менее культовыми родителями. Однажды Рей спросила его, каково жить, понимая, что все его успехи — заслуга родителей. Она сделала это не со зла, просто отголоски её сущности проявлялись в таких вопросах. Наверное, Бен это понимал, но всячески не хотел верить, что он ничего не может исправить. Никчёмный... — ... жалкий, — Хакс пинает его в руку и поджимает губы — сжатые в той же усмешке, что и пару минут назад. Он совсем не меняется, кажется Рей. Может, просто невнимательно смотрит, может, не хочет другого образа в голове Хаксу рисовать. Он прекрасен — спустя столько времени она это признаёт и даже хочет дотронуться. Если она вопьется пальцами в пустую глазницу, Хакс вряд ли будет возражать — они оба больны и извращены до невозможности. Убийства из бластеров уже давно не приносили обоим никакого удовольствия, а Рей променяла свой меч на кипятящую кровь Силу. Для них перестрелка была всего лишь жалким зрелищем как железные небоскребы Корусанта — безмолвные и тёмные скребницы неба. Рей так привыкла быть всего лишь куском мяса в желудке одного из железных гигантов, что сейчас белоснежная пустошь, окропленная красными всплесками, кажется блаженством. Она поворачивается к Хаксу. — Тебе понравилось глядеть на ошметки, оставшиеся от Корусанта? — Хакс снова продолжает это делать — Рей уже привыкла. Заменить Корусант на другую планету, и Рей останется всего лишь сторонним наблюдателем. Это станет монологом Императора с мёртвыми. Он продолжает ходить вокруг трупа Бена, который заботливый ветер укрыл ворохом снега как будто мягкое одеяло, а вместо колыбельной матери — ядовитый и тягучий голос Хакса. Рей смотрит на него и почему-то удивляется, не видя ликования на его окровавленном лице — всё та же неизменная усмешка, застывшая на века, — возможно, защемленный нерв. Император не выполняет никаких ритуалов, не произносит громкой речи — зачем ему толкать её перед мертвецами? — и не насмехается над заклятым врагом. Где его радость и ликование, где широкая улыбка и салют из внутренностей оставшихся повстанцев? От гнева Рей ничего не остаётся, одно лишь смятение. Она с любопытством ребёнка наблюдает за Хаксом; в глазах только огонь, призрачным следом рябящий на веках стоит закрыть глаза. — Ты отдала мне всё, Рей. Я помню, во снах твои слёзы согревали мои руки, — эхом отзывается его голос, Рей растягивает губы в терпеливой улыбке и прислушивается к уже ласкающему голосу. Пальцы уже давно онемели от холода, кровь застыла в ранах ледяными сталактитами — она больше никогда не отмоется, кровавая Императрица — вместо венка багровый шлейф, а платье соткано из кожи падших. — Ужасное зрелище. В том платье на Набу ты была красивее, — Хакс уже поселился в её голове, она не обращает на это внимание — всё давно объяснено их связью в Силе. Они просто стали единым целым, как давно разделенные близнецы — их история, правда, с непонятным концом, совсем не разделяет относительно счастливую концовку четы Скайуокеров. Рыжие волосы зацепкой засели у неё в голове, и только это не мешает ей потерять Хакса из вида в поднимающейся буре из снега. Невинно белые снежинки резкими движениями режут её израненные щеки и впиваются иглами в глаза. Она ослепла, идёт лишь на звук его голоса. Уже не обжигается об него, не увядает вслед за мёртвыми — единственный цветок, ализариновым цветом горящий. Рассудок давно затянут в водоворот хаоса, но лишь там Рей находит долгожданный покой — неисправимый скиталец, достигший своей цели. — Как думаешь, нам стоит превратить эту планету в памятник? Не падшим, а нашей победе? После поражения повстанцев никто не сунется вмешиваться в установленный порядок ещё несколько столетий, — они как будто уже женаты и обсуждают насущные вопросы — Рей даже разочаровывается, Хакс смягчился в её глазах — надеется, изменится, когда они улетят отсюда. Снова будет жеманными движениями отправлять людей на казнь одним лишь взмахом руки. Будет ли он казнить сам или отойдёт в сторону, позволяя Рей утолять свою жажду крови? Руки будут согреты в тепле чужой крови, и она непременно испачкает его белоснежные перчатки чужой кровью, прикоснется грязными пальцами к его белым веснушчатым щекам и измажет их в крови. Кровь — его самое лучшее украшение. Вдали тёмным силуэтом виднеется корабль — их мемориальное путешествие подходит к концу. Почти целый день на этой планете, А Рей кажется, что она постарела на целое столетие или больше. В голову даже приходит мысль, что так и есть — смутными отрывками проносится разговор про тюрьму для ситха между повстанцами. Бен рассказывал о чём-то таком. Она не удивится, если сейчас монолог Хакса повторится — он свержен, а Рей заточена. Галактика спасена. Но они спокойно доходят до потрепанного корабля и входят в пасть металлической громадине. В кабине пилота слышны хрипы и посапывание — вечно верный По краем глаза смотрит на неё, и она больше не испытывает к нему ненависть. Она действительно постарела, пересмотрев своё отношения к окружающим. Рей стала такой же, как По и Хакс — с Хаксом они не отражение друг друга, у них просто одно отражение на двоих. Она садится рядом, и её бывший учитель начинает поднимать корабль. Рей поднимает взгляд на Хакса и впервые улыбается ему, подражая его извечной улыбке. Поверженная корона — удачливый клинок и его благословение. Погребальным костром для него служит снег; рыжие волосы не растопят его, потому что их костлявыми пальцами перебирает Смерть, холодит и не даёт вырваться из плена. На устах всё та же улыбка, переданная по наследству его Императрице. Он Судьбу свою встретил на поле боя. Какая жалость, он так и не попрощался с Миллисент....Да здравствует безумная Императрица!