Черешня

♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣♣       Исин трёт глаза и устало приваливается к стене. Смена сегодня выдалась не в меру напряжённая. Даже дойти до душа сил нет. Он смотрит на мигающую лампу на потолке и думает о том, как здесь хорошо. Несмотря на холод и вечные дожди, несмотря на промозглые вечера и вечные туманы. Здесь свобода, и здесь дышится иначе.       Есть что-то в том, чтобы не знать, где окажешься спустя месяц. Исин слабо улыбается и заставляет себя подняться. Неспешно раздевается и становится под душ, пытаясь взбодриться. Он не спал сорок восемь часов и теперь глаза закрываются сами собой, стоит лишь замереть на минутку.       Мысли выветриваются из головы, уступают место какой-то невесомости и необычному сплаву лёгкости и тяжести одновременно, когда тело расслабляется вопреки воле и руки падают вдоль тела, пробуждая дремлющий мозг.       Исин встряхивается и делает воду прохладнее, пока кожа не покрывается мурашками, и туман в голове не отступает на время. Бриться не хочется категорически, да и до смены ещё двое суток, успеется. Он решает всё-таки дополнительно умыться холодной водой, от которой кожу будто стягивает холодом. Промакивает прохладные капли полотенцем и долго смотрит в зеркало.       Он вымотан и исхудал, мешки под глазами, вымытые волосы торчат во все стороны, щетина темнеет над губой и кладёт тени на щеках, но он твёрдо уверен, что сделал правильный выбор. Хотя и поступил как свинья, бросив девушку перед свадьбой. Но он всё равно не жалеет. Потому что это был один из немногих правильных поступков в его жизни. Как поступать всегда диктовали родители, а Исин подчинялся, не особо задумываясь ни над чем. Кроме…       Хотел признания, он его получил, он хотел помогать, что ж он помогает, чего ещё надо? А то, что он хотел бы работать в обычной больнице, помогая малоимущим, а не в частной клинике спасать денежные мешки за огромные суммы, то разве же это проблема? Так считали родители, и он мирился с их решением, ломая себя. Он же хороший сын из приличной семьи.       Вот только то, что он не только сын, а ещё и просто Исин, сам по себе отдельная личность, эту простую истину он понял внезапно, во время мальчишника. Неожиданно с новым взрывом улюлюканья при появлении очередной стриптизёрши и пьяным угаром как бы друзей, он осознал, что он на самом-то деле никому ничего не должен, кроме того, что должен знать, кто он. А всё это время он был просто пустышкой, красивой картинкой и предметом гордости. Он был кем угодно, но только не самим собой.       Так он сорвался с места, бросил работу в клинике отца, наплевал на выбор матери, сбежал из-под венца от девушки, с которой и знаком-то толком не был. Встречались лишь раз на помолвке, помахали ручками, попозировали да разошлись до свадьбы. Как он вообще себе представлял жениться на незнакомке и заниматься не тем, чем хотел всегда?       Легко переступив порог отчего дома, он выдыхает и совершенно спокойно записывается во «врачи без границ», настояв на скорейшем отъезде. Он отдаёт телефон какому-то попрошайке, проверяет свой личный счёт в банке и усаживается в зале ожидания филиала международной организации. Чемодан стоит рядом, и Исин уверен, что если не здесь, то он найдёт работу в любом другом месте, лишь бы подальше отсюда. В квалифицированных врачах нуждаются всегда, потому Исин улетает уже к вечеру, распрощавшись с родным Китаем, обрывая все связи.       Сначала Исина забрасывает в Южный Судан, где он, задыхаясь от жары и пыли, спасает детишек при одной из миссий. Он на испытательном сроке и за ним внимательно следят, оценивают работу и не отходят, боясь оставить новичка. Но многолетний опыт работы быстро оценивают, ведь где можно едва ли не сразу увидеть результат, если не в горячих точках и не в слаборазвитых странах, где о прививках даже не слышали?       Он показывает себя как отличный специалист, его принимают в штат и спустя месяц перебрасывают в ЮАР. Но стоящий над ним куратором врач настаивает на переводе в более прохладные широты, чтобы не утратить ценного сотрудника, коим показал себя Исин. Куратор убедителен, так Исин оказывается сначала в Ираке, потом в Пакистане, в Восточной Европе, а теперь в Великобритании.       Оказаться здесь – полная неожиданность для самого Исина, он ведь не собирался оседать, но вот уже полгода как работает в клинике, спасая беженцев от очередной вспышки пневмонии и туберкулёза или зашивая раны после очередной потасовки с местными жителями.       Исин встряхивает одежду, натягивает джинсы, надевает смешные в разноцветный горошек носки, шнурует ботинки, меняя тип шнуровки. Иногда в нём просыпается потребность сменить что-то: будь то обои на рабочем столе смартфона, марка молока, маршрут до дома или шнуровка. Долго борется с узкой горловиной свитера, протискивая голову, и неспешно застёгивает пуговицы на чёрном пальто.       Проверяет рюкзак и ключи и выходит за дверь, попрощавшись с ребятами. Идти недалеко, но Исин сворачивает с привычной дороги, желая немного подышать туманным воздухом вечернего города. Когда он проходит мимо супермаркета, внутри ворочается странное желание съесть чего-то сладкого. Учитывая, что оно появляется очень редко, Исин уступает и шагает в ярко освещённое нутро магазина.       Полки манят яркими упаковками, но прежде чем сделать выбор, Исин долго вчитывается в этикетки, и лишь потом отбирает в корзину понравившееся. Он всегда подходит к таким внезапным желаниям со всей серьёзностью, а потом внезапно для себя закупается на две недели вперёд.       Вскоре на дне корзинки оказывается молоко, овощи, рыба, грибы и две упаковки сладкого американского печенья и экстра чёрного шоколада. Исин надолго зависает у стенда с яблоками, а потом хватается за прилавок, чтобы не упасть, когда видит черешню. Обычная ягода, ничем не примечательная, но он не встречал её никогда с тех пор…       Исин часто-часто моргает и смотрит на крутобокие почти чёрные ягодки и чувствует, что пол под ним подрагивает и плывёт. Во рту становится сладко-сладко, но с небольшой примесью кислинки, будоражащей нёбо. И, конечно же, сразу вспоминается то самое лето, когда ради эксперимента студентов-медиков отправили на месяц в трудовые лагеря на сбор черешни.       Необычное решение продиктовано желанием руководства подтянуть будущих врачей в практике языков и укреплении политических связей. Ведь в эти лагеря съезжались многие иностранные студенты, желающие познакомиться с культурой другой страны. На этот раз с культурой Южной Кореи. Родители предлагают откупиться, но Исин уговаривает их, мотивируя неплохой языковой практикой без лишних затрат.       Так Исин оказывается в Корее, где навсегда оставляет своё сердце. Только это он понимает лишь спустя годы, когда над головой свистят пули, сбивая лепестки с цветущих деревьев, и взрываются снаряды, неся смерть. Лишь когда от него зависят жизни других людей, и он, кусая губы до крови, шьёт раненых или выхаживает тяжелобольных, он понимает, кто был важен для него.       А ведь в то лето всё кажется проще простого, все эти взгляды и словно случайные касания. И даже тот первый обжигающий поцелуй с привкусом черешни, когда Чонин прижимает его спиной к шершавому стволу дерева, кажется правильным и простым. И те слова, что шепчет Чонин при каждой встрече. Это юношеское «люблю» так греет сердце и вызывает сладко тянущий узел внизу живота. И когда Исин отвечает не менее жадно, ловя чужой язык, или когда льнёт под гладящие его плечи огненно-горячие руки Чонина, это не менее правильно, чем просто дышать.       Он как сейчас помнит, как валит Чонина в траву и садится сверху, как снимает с него футболку, любуясь бронзовой кожей, а Чонин одним движением переворачивает его, оказываясь сверху. А потом целует страстно и горячо, как может только он. А Исин поддаётся и подаётся каждому действию и движению, ловит ртом воздух, когда Чонин тянет его футболку вверх и обжигает обнажённую кожу клеймящими поцелуями. Исин разводит ноги шире и обхватывает ими Чонина, чтобы он стал ещё ближе, хотя кажется, куда уж больше.       Пальцы и языки сплетаются, и Исин медленно сходит с ума от осторожных касаний и тихих слов тем самым голосом, от которого волосы становятся дыбом, и представляется всякая непотребщина. Чонин отстраняется на миг, а потом склоняется и дарит новый поцелуй с привкусом сладкой мякоти черешни. Чонин делится ягодой за ягодой, а потом с хохотом сплёвывает косточки подальше в траву, а потом вновь целует, так, что Исину не хочется больше ничего, кроме как принадлежать Чонину.       А когда в глазах Чонина вспыхивают одна за другой искры, Исин понимает, что отступать некуда. Поцелуи становятся более жадными и несдержанными, и руки пробираются за кромку джинсов. Но внезапно отовсюду грохочут тяжёлые шаги, Чонина сбрасывают одним пинком в траву, Исина, как нашкодившего щенка тянут за волосы куда-то подальше от сада, а Чонин так и остаётся стоять под черешней с призывно блестящими от ягодного сока и поцелуев губами.       С ними не церемонятся, сгоняют всех китайских студентов в кучу и сажают в автобусы, не давая времени на сборы. А потом экстренно депортируют из страны. Это потом Исин узнает об очередном политическом заскоке и срочной, хотя и путанной эвакуации богатеньких детишек. Но вырываясь из рук неизвестных людей, он видит только растерянного Чонина, и привкус черешни навсегда связывается с удовольствием и болью.       Исин смотрит на черешню в ладони, вдыхает мягкий аромат, и никак не может выдохнуть, а потом и сделать новый вдох, когда опускает ягоды обратно в лоток. В груди словно перекрутило всё, дышать становится невозможно, как будто грудную клетку стянуло ремнями, и не будь он так сосредоточен на безобидной ягоде, по симптоматике поставил бы сердечный приступ.       А когда рядом раздаётся вкрадчивый голос с бархатистыми нотками, задающий вопрос: «Всё ещё любишь черешню?», у Исина разжимаются пальцы, и содержимое корзины рассыпается по полу супермаркета, шоколадки с печеньем ломаются, грибы с мягким шлепком падают рядом, рыба с громким шмяком приземляется рядом с брокколи, а пачка молока, не выдержав падения, лопается, заливая пол. Исин отстранённо смотрит на всё это безобразие и дрожащим голосом переспрашивает: – Простите, что вы сказали? – Вы любите черешню?       Исин дёргается, как от удара, а потом кивает, как китайский болванчик, приседает, чтобы собрать рассыпавшиеся продукты, но натыкается взглядом на смуглые руки, протягивающие ему корзинку со спасённым товаром. Исин боится поднять глаза и ошибиться, потому просто стоит и смотрит, как молоко растекается по полу, заливается между плитками и ползёт по тёмным швам дальше.       Он никак не может заставить себя взять корзину, хотя до этого не боялся лезть под пули или заниматься тем, от чего у нормальных людей бы вывернулось всё наизнанку. Он стоит и смотрит на металлическую рукоятку корзины, на молоко, на смуглые руки, и даже чуть-чуть на высокие военные ботинки с чёрными джинсами. Выше колен он не решается поднять взгляд, пока не набирает полные лёгкие воздуха, как перед погружением, и не встречается взглядом с тёмными и такими же привлекательными, как и годы назад, глазами Чонина.       Мысли заполошно мечутся от тонкого шрамика на щеке до такого знакомого прищура, от кожаной куртки до свежевыбритого подбородка, от тёмной длинной чёлки, прикрывающей глаза до потрескавшихся губ, от бритых висков до неброского аромата парфюма. Исин смотрит и не верит, ощущая немыслимую сухость во рту и определённо тахикардию, потому что сердце стучит, как умалишённое, а во рту растекается фантомный вкус черешни. – Тебя не так-то просто найти, Чжан Исин, – усмехается Чонин, а Исин готов провалиться сквозь землю. Не только из-за того, что здесь Чонин, но из-за собственного выдохшегося состояния, ещё эта дурацкая щетина, которую он поленился сбрить, добавляет масла в огонь. Он измотанный недосыпом, а тут весь из себя идеальный Ким Чонин. – Как? – давит из себя Исин и смотрит на крупный рубец на тыльной стороне бронзовой ладони. – Сейчас это не самое важное. – Зачем? – Ты же помнишь, что шептал тебе мальчишка? Так вот он вырос. А ответа так и не услышал. Что скажешь, Исин?       У Исина горло будто сдавливает, и он не может ничего сказать, но для себя он всё давно решил, потому просто берёт Чонина за руку, вновь обжигаясь жаром смуглой кожи, хватает лоток с черешней и тянет Чонина к кассе. Тот бархатисто счастливо смеётся и зарывается носом в пахнущие ягодами смоляные вихры Исина и кладёт ладони на живот Исина, пока тот расплачивается.       Они едва доходят до дома, доказывая друг другу, что те мальчишеские чувства не угасли, спустя годы. Исин восхищённо смотрит на покрытого шрамами Чонина, вычерчивает поцелуями влажные дорожки на бронзовой коже и тает под напором такого же горячего, как и всегда, Чонина. Дышится совсем легко-легко, тело невесомое, хотя и подрагивает от несдержанных ласк, на кончиках пальцев и ресниц скапливается концентрированное наслаждение. Исин понимает, что он нашёл своё счастье ещё тогда, просто любовь должна была созреть. А черешня так сладко тает на губах, когда Чонин целует.