Ложка соли

— Не жмет? — затянул Сокаро на ее плече аккуратный бантик. — Вот и ладушки. На, — он сунул ей в руки раскаленную железную кружку. — Это «как-бы-чай», — не без самодовольства пояснил Винтерс. — Мята, зверобой, липовые листья и еще кой-чего, по мелочи и по сезону. Без сахара тоже пьется неплохо. Клауд повела перебинтованным плечом — поморщилась. Глухая боль рвала ей мышцу пополам и пульсировала горячей кровью, текла по коже и лопалась вместе со свежей подсохшей коркой. Ладно, бывало и хуже. Девушка приложилась к кружке (прижгла свежую ранку на искусанной в лоскуты губе) и отметила, что вкус у как-бы-чая недурен. Погрызла железный краешек и вперила тяжелый взгляд в присевшего к костру сокомандника. — Ты не удивился, — произнесла она в кружку. — А было чему удивляться? — поворошил Винтерс алые угольки: сыто прикрыл глаза, вдохнув жар костра поглубже. — Промозгло тут в это время года, — почесал он подбородок (что забавно, щетиной он у него не покрывался вообще). — Я вот скучаю иногда по Океану, ты ведь его тоже видела, готов поспорить. Я до октября купался, а ты? — Я на твоих глазах убила человека, — без особых эмоций произнесла Клауд: просто констатировала. — Думаю, можно и удивиться. Сокаро посмотрел на нее уже без улыбки. Как будто сказал всем своим видом: «Ладно, мисси, твоя взяла, будем играть по-взрослому». Налил себе как-бы-чая, без особых церемоний уселся рядом с ней, с шумом подув в кружку. Клауд предпочла отодвинуться на полфута: не настолько хорошо они знакомы. Сокаро ничуть не смутился. Он сгорбился, уперся локтями в колени и сжал походную кружку обеими ладонями, как будто не обжигаясь. — Ну, во-первых, если тебе было мало занудной вводной речи нашего Пастора, — потешно изобразил Сокаро одной рукой бороду и жидкие усишки Смотрителя, — всякого там «Ваша вера проходит испытания» и все дела, то я повторю: это был нихрена не человек, а неведомая ёбаная хуйня, которая «порождение Дьявола». Ну а во-вторых, — это Винтерс говорил совершенно серьезно, но не глядя ей в лицо прямо — скосившись так, что жутковатые глаза без зрачков и радужки как будто засветились изнутри. — Я своего человека издалека вижу. И чую, — словно демонстрируя, какой у него замечательный нюх, Сокаро шумно принюхался к как-бы-чаю. — Своего — это какого? — уточнила Клауд. Упрямо повела плечом, когда Винтерс попытался водворить на место свалившийся с ее плеч мундир — справилась и без его помощи. — Если бы ты, мисси, в тюрьме посидела, — задушевно произнес Винтерс, — ну так, хотя бы полразика, то на подлете отличать умела бы. Иной хорохорится так, что вот-вот перья павлиньи отрастит из задницы, а за душой — да мелочь всякая, конокрадство и воровство. А другой весь такой тихонький, смирненький, а даже я не подошел бы — порешит как плюнет, — Винтерс помолчал полминутки — дал Клауд возможность представить. — Он, тихонький этот, тоже, может, за конокрадство сидит на самом-то деле. Разница невеликая — один способен на убийство, а другой ни под каким видом. Вот ты из способных, — Сокаро допил как-бы-чай залпом, шумно схватил воздух ртом и облизнулся. — Я бы даже сказал, что из талантливых, — голос у него был такой, словно он комплимент отвешивал. — Тебя бы только огранить — от сожалений лишних избавить и мук совести. Не огранить даже — подточить. Как косу. Запах как-бы-чая из приятно-душистого вдруг стал каким-то кислым, силосным. Пить расхотелось, хотя от жара костра и начинающейся лихорадки во рту было сухо, а в горле — шершаво. Клауд слепо опустила руку на колени — знала, что Лау Джи Мин сам подставит голову. Он хорошо чувствовал настроения хозяйки. Куда лучше невоспитанного собеседника. — Тошнит? — проницательно «прочитал» Сокаро по ее лицу. — Будешь блевать — подальше от стоянки. Вон там кусты удобные. — Нет, — покачала головой Клауд. — Когда мне было десять, — вдруг произнесла она, отставив чашку подальше на бревно, зябко ухватившись за собственные плечи и коснувшись подбородком головы высунувшегося Лау Джи Мина. — Мы были в Арканзасе — дикие места. Сплошь хиллбилли и реднеки, а такие кладут выстрелом не глядя. И на лица все такие… знаешь, как бывает, когда родной братец трахает сестрицу, а потом еще и венчается с ней в церкви? — Знатные уроды получаются, — кивнул Сокаро. — Всегда отчего-то рыжие и лобик в два пальца высотой. — Вот так примерно и было. Я тогда тоже выступала, — Клауд подняла голову навстречу накрапывающему дождику. — Только не с тиграми и львами, а с собачками. У нас было два пуделя: Арто и Тото. Старенькие уже, но бойкие. И костюмчик был — одно слово, цирковой. — В смысле, видно больше, чем не видно, — Винтерс покачал головой как-то даже… осуждающе. — Труппа-то в это время куда смотрела? — Это я дура была, — сердито произнесла Клауд. — Поперлась к реке одна за водой. А там оказалось, что один такой, который тоже явно от брата с сестрицей, за мной увязался: здоровенный лоб, в штанах богатства на три коровника, а у самого даже усы не растут. Дальше Клауд рассказывать не стала. Не то чтобы ей было тяжело — как раз наоборот. Рассказ дался ей удивительно легко, а ведь она даже на исповеди (даже в Ордене) так и не смогла в этом признаться. Незачем. Разве что уточнить. — Камень удачный хватанула, — а уж остальное Винтерс легко себе додумает: вон, как понимающе кивнул. Даже размеры дыры в черепе себе, небось, представил. — А уезжали мы той же ночью. Я еще полгода на каждый шорох дергалась — думала, по мою душу стражи порядка явились. Так и не нашли. Подумали, небось, что кто-то с ярмарки за кошелек. — Занятная история, мисси, — Винтерс зачерпнул себе еще как-бы-чая из котелка. — Хотя я уверен, что у тебя есть еще с десяток еще интереснее, но с похожим исходом. — Почему? — нахмурилась Клауд. — Ты себя в зеркало видела? — удивился ее непроницательности Сокаро. — Особенно вот здесь, — Клауд не нашла сил возмутиться, когда он похлопал ее по заднице. — Ну и сверху тоже — самое оно. Любой дурак подержаться захочет. Такие, как ты, вечно в неприятности попадают, мисси. — Сисястые? — съехидничала Клауд. — Тупые, — зевнул Сокаро. — С такой мордашкой и с таким телом баба, если она умная, обычно ищет того, кто за нее помашет кулаками или еще чем. А если не находит — то спокойно ложится под каждого, кто за руку крепко возьмет, главное потом не залететь, ну да такие умеют. Вот они ни за что не схлопочут. А такие, как ты — огребают за весь бабский род. А теперь спрашивай, что мы все о тебе и о тебе. Давай-давай, на лице ведь все написано. Не пойму только, нахуя оно тебе. — Это ложка соли, — серьезно ответила Клауд. — В смысле? — Чтобы кому-то доверять, нужно съесть с ним пуд соли, — пояснила Найн. — Она разная бывает. Вот это — первая ложка. Клауд подумала, что можно было бы к этому добавить что-нибудь стоящее. Про степную тишь: когда ночью за стенками вагончика топочет то ли ковбой, то ли еще кто, но лассо его не терпит захлестнуться вокруг шеи друзей — когда появляется готовность подставить свою шею. Про кредиторов, от которых отбиваться приходится всей труппой, а потом Мигель, старый, тупой, но добрый и любимый Мигель приходит с окровавленной кистью и парой отрезанных пальцев, но живой. Про фунты соли, которые она… Клауд сердито мотнула головой — мозолистый палец Сокаро на щеке ей совсем не понравился. — Спрашивай, — повторил Винтерс, сщелкнув ее слезы с кожи в костер. — Как ты совершил свое первое убийство? — твердо спросила она. Винтерс долго-долго смотрел на небо: шевелил губами так, словно загадку небесных сфер разгадывал. И, наконец, уточнил: — Тебе по-настоящему или как? — Сначала «или как», — не особо удивилась странной фразе Клауд. — Или как — плохо помню, — признался он. — Времена были лихие. То ли по пьянке повздорил с кем-то и мотыгой по голове погладил. То ли голландец какой решил, что ему нужен пеон покрупнее и нарвался. По чести сказать, мисси, там глубоко копать. Я вот что-то не докапываюсь, что раньше было. А вот с удовольствием, — произнес он со вкусом, — я впервые убил одного хрена, который кинул меня на большие бабки и нехило так подставил перед всем сходняком — линять пришлось аж на другой конец страны. В жизни ничего приятнее той крови на вкус не пробовал — я ему глотку перегрыз, — усмехнулся Винтерс неприлично широко. — И решил, что если убивать, то в удовольствие. А нет — так можно просто покалечить слегка. Сокаро подбросил в котелок свежих трав — запахло мятой. И немного совсем, чуть-чуть терпко — древесной корой. Он продолжил, заставив Клауд встрепенуться — продолжения рассказа она не особо ожидала. — Хотя это я, наверное, приврал. Про по-настоящему, — пояснил Сокаро. — Людей положил я достаточно — сама знаешь, что за народец в Новом свете, на всяких, небось, насмотрелась, а чем южнее, тем хужее. Этот дорогу перейдет, этот руку в карман запустить попробует, ну а кто просто тупой и не понимает, что «Без глупостей» — это «А то голову прострелю». Не без удовольствия таких охаживал, но не в полную силу — это я потом понял. В первый раз по-настоящему было, когда я акума грохнул, — Сокаро помешал воду в котелке, подышал паром и одобрительно причмокнул. — Хорош наварец, но ты не налегай — по кустам убегаешься. Вообще не помню, где это было и какого хрена, — хохотнул Сокаро. — Ощущение помню. Вот я стою — подельник мой натурально обосрался, Богородицу зовет, а у меня кровь как будто вскипает. Вижу эту орясину невротъебенную, сам ору, а не понимаю, что ору — просто так вот оно. А потом не вижу, не слышу ничего — только в ушах клокочет, а в венах так жжет, что на кожу рвется. В себя прихожу — подельник во второй раз обделался, еще и блюет в сторонке, я сам весь в кровище и каком-то говне, ржу, как на голову хворый, а в руке вот эта малышка, — ласково похлопал Винтерс самого себя по плечу, рядом с торчащими шипами. — И так мне хорошо, так заебцово, как в жизни не было. Хотя что это я тебе рассказываю, — усмехнулся Сокаро. — Готов на пять баксов поспорить, что ты и так это знаешь. Даже на десять баксов. — Чем дело кончилось? — спросила Клауд, снова потянувшись к кружке с как-бы-чаем. — Да какое там кончилось — началось только. После этого людей класть уже не в кайф — хоть сотню, хоть две. Со всеми знакомыми связи оборвал, стал по городам и весям шататься и искать — у этих выблядков на меня нюх такой выработался, особенный, можно сказать. Одного положил, второго убрал, третьего распотрошил — мало и мало, — с каким-то удовольствием произнес Винтерс. — Скакал по Новой Испании, как придурок. Доскакался до тюряги — надо мной весь участок ржал, говорил, что это я в «белочке» демонов-монстров углядел, а этой глухомани деревенской поди чего докажи. Одному, который особо громко ржал, кишки наружу через рот вытащил. Еще парочку лбами столкнул — так что мозги наружу. Они меня скрутили всем околотком — приговаривали все, что за мной уже срок значится (вообще-то два, оба раза бежал), рецидивист каких поискать, повезет, если не на виселицу отправлюсь, а догнивать на руднике. В третий раз через колючую проволоку драпать пришлось бы, но тут наши высоколобики бубнеж Хевласки расшифровали и прислали за мной, кого надо — даже подраться в тюряге толком не успел ни с кем. Вот и весь сказ, — не особо церемонясь, плеснул Сокаро остатки как-бы-чая за плечо. Встал, помычал, потянулся всем телом вверх — встряхнулся и подмигнул как будто слегка ожившей Клауд. — Я тебе вот что на сон грядущий скажу, ты подумай над этим. Во-первых, лучше лопать не соль, а перец — горячее и интереснее живется. А во-вторых, — быстро глянул он за плечо, где мирно похрапывал Тьедолл, — Фрой первого человека убил на войне — какого-то тунисца пополам разрубил. А ты думала, — хмыкнул он на оторопевший взгляд, — он военным пусть и недолго, но побыл. В младшем офицерском чине, между прочим, — добавил он даже с гордостью. — Первого акума пришил там же — единственный со всего своего взвода выжил в тот день. — Хорошие же вы друзья, если ты так легко выдаешь его секреты. — Отличные друзья, — без тени улыбки кивнул Сокаро. — Это я добрый и на красивые сиськи падкий — я за такие сиськи что угодно прощу, даже такие расспросы, даже девчонке, которую знаю без году неделя, да и было бы что скрывать — я тайны из своего прошлого не делаю. А вот он не простит, хоть виду и не покажет. Клауд так и замерла — глупо приоткрыв рот и не донеся чашку до губ. — Так что если тебе приспичит пожрать с ним соли, то выбирай какую-нибудь другую тему: как его отец по рукам лупил и из Школы искусств забрал или как из-за него молоденькая дура вздумала повеситься, но не получилось у нее. Про Тунис он тебе сам расскажет. Если захочет. Ну или если вы с ним слопаете сколько-нибудь перца, — похлопал он ее по плечу на прощание. — Спокойной тебе, мисси. Я тебе на лежак свой мундир постелил. Клауд проводила его взглядом — так и не нашлась, что сказать. — Что думаешь о нашем прибавлении? — спросил утром следующего дня Тьедолл. — О, как-бы-чай! Замечательно, — улыбнулся он в кружку. — Спасибо. — Да было бы за что, — Сокаро еще раз посмотрел на Клауд, упорно собиравшую хворост на другом конце поляны с сосредоточенным и немного помятым выражением лица. Ей бы полежать, с такой-то раной, конечно, ну да пусть попрыгает, дурная такая — будет знать потом. — Хорошая девчонка, дельная. Думаю, что Йегару опять повезло с учеником — что я могу еще думать? — пожал плечами Винтерс. Поразмыслил немного — и прибавил. — Ну и конкретно в этот раз у ученика отпадные сиськи. — Не могу с тобой не согласиться по обоим пунктам, Винтерс. Не могу не согласиться…