Букет подсолнухов

      «Ватари-сан, в Вашей памяти ещё сохранились знания о цветах? Надеюсь, что да. Они Вам пригодятся».        Главный, да и единственный в своём роде, учёный и врач из сектора Энма-Тё несколько раз перечитывал записку, пытаясь понять, что же всё это значит. Несколько минут назад он только проснулся на своём рабочем месте, поскольку трудился до поздней ночи над своим проектом по смене пола. Первым, что он увидел, был размытый свёрток с чем-то жёлтым, лежащий возле компьютера. Сначала Ватари подумал, что у него галлюцинации: поморгал, протёр глаза, и, поняв, что изображение не пропало, надел очки. Увиденное его очень озадачило. Свёрток оказался букетом подсолнухов, перевязанных оранжевой лентой, один в один как та, которая украшала причёску Ватари. Та самая записка со странным содержанием выглядывала из-под банта. Ватари вчитывался в кусочек бумаги снова и снова. Даже почерк, острый, резкий, будто принадлежащий бухгалтеру, не мог дать никаких ответов. Впрочем, парень и не знал почерка своих коллег, всё же в Энма-Тё все работали на компьютерах. А, может, это кто-то из другого сектора? Маловероятно… Подозрений в адрес конкретного человека не было: у Ватари много поклонниц, со всеми он в хороших отношениях, сложно выделить кого-то. И что он должен знать о цветах? Да, в его досье написано, что при жизни он был подающим надежды биохимиком, а ботаника занимала особое место в сердце учёного, но вряд ли автор имел в виду научные знания.       «Как всё-таки непривычно получать цветы от девушки. Как-то это неправильно, но в то же время очень приятно. Подсолнухи — довольно необычный выбор!» — учёный улыбнулся своим мыслям и стал шарить по шкафчикам в кабинете в поисках хоть чего-нибудь, отдалённо напоминающего вазу. Просить её у кого-то было бы странно, Ватари не хотел привлекать к себе лишнего внимания, которого и так было слишком много. В итоге подсолнухи оказались в самой высокой из имеющихся мензурок. Парень полюбовался букетом ещё раз, спрятал записку в карман лабораторного халата и пошёл к шефу Коноэ, на утренний сбор. Ватари был в ответе за относительно спокойный район, но на всякий случай стоило заглянуть к шефу, поинтересоваться, есть ли для него задания, да и с коллегами поздороваться.       Картина каждый день была неизменной: шеф читал какую-нибудь безумно старую газетку, Тацуми занимался бумажной волокитой, Цузуки пытался выклянчить у Тацуми деньги на сладости и получал по голове, Хисока молчаливо сидел на диванчике и смотрел сквозь пространство, а иногда — на своего партнёра, и улыбался. Иногда к шефу заглядывали Теразума с Каннуки и девушки, следящие за Хоккайдо, вроде как их звали Фукия Юма и Тори Сая. Забавные девчушки. Вообще, все дамы отдела очаровательны, и Ватари был счастлив от осознания, что кто-то из них оказал ему такой знак внимания.       Ватари протянул мягкое «Привееееееет!» и плюхнулся на диванчике возле Хисоки, ожидая, пока шеф начнёт раздавать задания. Подросток с недовольством посмотрел на «соседа» и отвернулся в другую сторону. Мальчишку раздражала такая жизнерадостность и несерьёзность учёного. Так и хотелось спросить: «Эй, сколько лет тебе было, когда ты умер? 24? А ведёшь себя как ребёнок, на пару с Цузуки». Впрочем, Ватари не сильно огорчался: он знал о прошлом Хисоки, поэтому относился к юноше снисходительно, с пониманием.       «Из списка подозреваемых, пожалуй, стоит вычеркнуть Каннуки-чан, она неравнодушна к Теразуме, вряд ли ей захотелось переключиться, — Ватари не давало покоя утреннее послание, и он стал строить гипотезы: — А вдруг это кто-то из сестёр Канава из Сотей-Тё? На турнире по стрельбе из лука одна заглядывалась на меня, правда, я не запомнил, кто именно. Никак не могу их различить: все на одно лицо. Как же сложно. Ну и задачку мне подкинули»       — Ватари-сан, если Вы не против, то я отправлю Вас помогать Гусёсинам в библиотеке. После того, как в который раз подрались Цузуки и Теразума, там творится настоящий кошмар. Библиотека уже отремонтирована, благо, финансы были, но книги требуют организации в кратчайшие сроки.       — Вас понял, Коноэ-сама.       Какое счастье для Ватари! «Расставить книжечки — ну и задание! Какой-то жалкий час побыть в приятном обществе пернатых Богов, и я смогу вернуться к своим экспериментам», — радостно строил планы парень, почти вприпрыжку двигаясь по коридорам Дзю-О-Тё. Но, отворив двери библиотеки, весь энтузиазм учёного куда-то пропал. «Похоже, это будет далеко не час», — вздохнул блондин, рассматривая несколько скоплений книг до потолка, разбросанных по всему помещению.       — Мы ждали тебя, Ватари-чан! — выглянул из-за самой большой книжной горы Гусёсин-старший.       — Мы уже заранее тебе благодарны.       — Сначала разберём все книжки по полочкам, и тогда уже благодарить будете! — улыбнулся Ватари, ныряя в книжный хаос.       Работа шла слаженно: парень сортировал книги по стопкам, а братья-близнецы разносили их по полкам. Привычный темп сменился, когда Ватари наткнулся на толстый фолиант с невзрачной обложкой, на которой красовалась надпись «Язык цветов». Учёный отложил книгу в сторону, включил суперскорость и отсортировал пару десятков книг наперёд, чтобы не тормозить процесс, и, как заколдованный, потянулся к фолианту. Дрожащими пальцами Ватари переворачивал страницу за страницей. Поняв, что цветы расположены по видам в алфавитном порядке, парень сразу открыл середину справочника и продолжил листать, пока не дошёл до заветного слова — «Подсолнух».       Подсолнух — солнечный цветок — главный символ оптимизма, веселья и благополучия. Букет подсолнухов дарится людям творческим и неординарным с целью произвести положительное впечатление. Чаще всего означает: «Ты чудо!» или «Я никогда не встречал такого человека, как ты».       «Вот оно что… — изумлённо подумал Ватари. — А ведь кто-то продумывал всё это, специально выбирал для меня. — в животе оживились те самые банальные бабочки, резко бросило в жар. — Я чьё-то чудо. Какой абсурд… — скулы залились лёгким румянцем, а учёный заулыбался и погрузился в романтические мечты. — Ах, Ками-сама, за что Вы так со мной?»       Ватари был очень счастлив. За свою жизнь ему так и не удалось полюбить по-настоящему, сорвать поцелуй с губ хорошенькой девушки, взять её за руку, обнять. Может, хотя бы в Мэйфу у него получится устроить личную жизнь? Найти человека, с которым он проведёт оставшуюся вечность? Иногда блондин ловил себя на мысли, что засматривался и на парней, особенно когда учился в университете, но девушкам отдавал большее предпочтение. Вообще, Ватари считал, что «у любви нет возраста, национальности и пола». Он рос в эпоху хиппи и впитал их идеи, как губка. Жаль, что в самом движении ему так и не удалось принять участия: он всецело отдался науке.       Пальцы сами перелистнули еще одну страницу, и из фолианта выпала записка, точь-в-точь как та, которую Ватари всё это время держал в кармане. «Надо же, ещё одна!» — с восторгом подумал парень и жадно потянулся к клочку бумаги.       — А что ты там смотришь, Ватари-чан? — с ухмылкой спросил младший Гусёсин.       — Н-ничего! — блондин стыдливо спрятал записку обратно в фолиант и захлопнул его. — Справочник, вот, интересный. Можно я возьму почитать? Для исследования.       — Ватари-чан, ты же знаешь, что пока мы до конца не организуем библиотеку, мы не выдаём книги.       — Ну пожалуйста, сделайте исключение, ради меня! — парень сделал милую умоляющую мордашку.       — Братец, он нам так помог сегодня, пусть берёт. Да и, похоже, мы закончили работу и на днях откроемся. Ватари-чан, думаю, ты свободен, — улыбнулся Гусёсин-старший.       — Я вас так люблю, спасибо!       Ватари выбежал из библиотеки со скоростью света по направлению к своей лаборатории, радостный, как ребёнок. Впрочем, он всегда был довольно беззаботным, но сейчас — особенно. Блондин не задумывался ни над обеденным перерывом, ни над затянувшимися исследованиями, больше всего его интересовала записка, уже вторая по счёту, и он хотел прочесть её без свидетелей.       На заветном повороте, однако, случилось страшное: учёный резко впечатался в Тацуми и вместе с ним с шумом упал. Книга выпала из рук, очки тоже полетели на пол, но звука битого стекла не было, значит, целы. Полуслепой, Ватари оказался верхом на Тацуми, а его губы были в опасной близости от лица сенпая. Главный секретарь Дзю-О-Тё заинтересованно рассматривал янтарные глаза учёного через линзы своих очков, которые, по непонятным причинам, остались при нём, и ждал, что предпримет коллега. Осознав своё интересное положение, блондин вспыхнул и в мгновение слез с Тацуми, каждые несколько секунд твердя: «Простите, пожалуйста, простите, я не смотрел, куда бегу, я такой невнимательный, простите, простите».        Тацуми поднялся и отряхнул дорогой костюм, а Ватари остался на полу, безутешно пытаясь найти очки. Секретарь решил ему помочь и заметил их сразу же, но отдавать не спешил: учёный выглядел безумно мило, беспомощно прощупывая ковёр длинными аристократическими пальцами, и Тацуми не мог не сдержать улыбки:       — Не это ли ищете, Ватари… сан? — секретарь нежно надел очки на коллегу, и его руки непозволительно долго задержались на лице учёного.       — Д-да, спасибо большое, — робко проронил блондин и потянулся к фолианту.       — Разве Гусёсины уже выдают книги?       — Нет, они разрешили мне взять её для исследования, в благодарность за помощь.       — Вот оно что, — Тацуми ухмыльнулся, поднялся и двинулся в сторону библиотеки. — Успехов в исследовании, Ватари-сан.       Ватари на некоторое время выпал из своей реальности, но посчитал, что сидеть вот так посреди коридора неприлично, и продолжил путь в лабораторию. Он уже не бежал, боясь, что второй такой же случай не переживёт. «Ещё бы чуть-чуть, и случилось бы что-то неловкое, — рассуждал про себя учёный. — Спокойно. Всё в порядке, всё в полном порядке. Приди в себя! — попытки успокоиться были жалкими. Уши и щёки горели, и Ватари казалось, что он слышал биение собственного сердца, быстрое и беспокойное. — Тацуми-сан ведёт себя необычно сегодня. Он сам по себе ужасно замороченный, но, похоже, сегодня его странность достигла своего апогея. И что он забыл в библиотеке?»       Ватари вошёл в лабораторию, тихо прикрыв дверь и закрывая её на замок. Ему на плечо приземлился совёнок 003. «Ох, малыш, я так забегался, что забыл о тебе, прости, — парень поднёс кисть к птенцу, и тот уселся на неё, как на жердочку. — Ты всё это время был здесь, надеюсь?». 003 ухнул что-то несуразное в ответ, подлетел к щеке Ватари и мягко потёрся об неё, показывая, что скучал. Учёный улыбнулся, посадил совёнка обратно на плечо и проследовал к рабочему столу. Мягкий дневной свет падал на подсолнухи в мензурке. Ватари положил книгу возле «вазы», достал записку и начал читать послание, ему адресованное:       Ватари-сан, или, может, просто Ватари? Не думаю, что Вы быстро завладеете этой книгой, поскольку библиотека закрыта, но, если Вы читаете этот текст, значит, Вы поняли меня правильно. Больше никаких подсказок не будет. Надеюсь, это подогреет Ваш интерес. Я верю в Вашу гениальность, Ватари.       «Не льстите мне, я бываю тем ещё тугодумом, — тепло от комплимента разливалось по телу. — Но если Вы так настаиваете, то я поиграю с Вами, и победа будет за мной! — с энтузиазмом рассуждал про себя учёный. — Как-никак, все шинигами в некотором роде детективы, значит, это будет моё секретное дело». Ватари хотел было отложить записку, но рассмотрел какую-то фразу мелким шрифтом внизу. Он поправил очки и продолжил читать:       Мой драгоценный Ватари, одну подсказку я всё же оставлю, чтобы не мучить Вас. Я мужчина. Надеюсь, Вы не против. Хотя, думаю, Вы и так уже об этом догадались. Вы же не посчитали, что получили букет от девушки?       «Мужчина?»       Ватари перечитал написанное мелким шрифтом ещё раз.       «Мужчина!»       «Что ж, это всё меняет. — с восторгом подумал парень. — Он видит меня насквозь. Конечно, этот человек маленечко меня переоценил, я бы до последнего считал, что это кто-то из прекрасной женской половины нашего отдела. Но кто тогда? Я не замечал, чтобы у кого-то были «такие» наклонности. Вся эта заваруха с цветами очень в духе Графа, но не думаю, что он положил на меня глаз: все понимают, что ему по нраву Цузуки. Все, кроме Цузуки, конечно. Сама невинность!» — Ватари посмеялся про себя и положил послание в карман, где уже полдня пребывала и первая записка.       — Ватари-сан, Вы здесь? — в дверь постучали, и учёный вырвался из плена своих мыслей и догадок.       — Хисока-кун? Что такое?       — Шеф просил передать, что мы собираемся обедать. Присоединитесь?       — Да, конечно, сейчас буду.       По ту сторону двери замолчали: Хисока ушёл. «Мужчина, мужчина, мужчина… — мысль не выходила из головы. — Вряд ли это проделки Хисоки-куна. Он так переживал из-за смерти Цубаки-химэ, да и такие ухаживания совсем не в его стиле. Если бы Хисоке действительно кто-то понравился, то он либо сказал бы всё сразу и прямо, либо умер второй раз, так и не признавшись, а третьего не дано. — Ватари выдохнул, выдвинув такую гипотезу. — Но если это Хисока, я не переживу. Я совсем не вижу его своим партнёром, разве что младшим братом. Он ещё такой юный и вечно на меня дуется. Нет, это не может быть он».       За столом в кабинете шефа царила умиротворённая атмосфера. В последнее время расследований было мало, поэтому все шинигами были в сборе и ели кальмаров и креветок, изредка перекидываясь несколькими фразами. Шеф предпочёл кацудон. Ватари притих, всматриваясь в лица своих коллег через толстые стёкла очков, пытаясь выяснить, кто мог затеять с ним такую игру, но ничего подозрительного, как назло, не замечал. Хисока, как и всегда, выглядел пассивно-агрессивным, Цузуки ловил халяву, пока была возможность, поэтому ел больше всех, шеф наслаждался своей свининой, а Тацуми… Тацуми вёл себя, как обычно: одной рукой держал палочки, а другой вычитал цену за обед из бюджета. Внезапно секретарь пересёкся с Ватари взглядом, и учёный, вспомнив утренний инцидент, стыдливо уткнулся в тарелку. 003, всё это время сидевший у парня на плече, ворчливо ухнул, и Ватари, поняв намёк, взял креветку помельче и переложил на салфетку. Совёнок мигом покинул плечо хозяина и принялся за еду вместе со всеми.        «Хорошо, Ватари, — мысленно разговаривал сам с собой блондин, — шефа можно сразу пропустить, он не интересуется мужчинами. Значит, из моего департамента остаются Цузуки и Тацуми, а еще Теразума. Вряд ли это последний, между ними с Каннуки явно что-то есть. Также это не может быть Цузуки, поскольку он привязался к Хисоке, да и с доктором Мураки у него какая-то химия происходит. Но это не может быть и Тацуми: цветы стоят больших денег, которые ему явно не захочется тратить, да и заморочки с записками — такой гемор. Кто же он такой? Незнакомец?».        Обед закончился, и Ватари заперся в своей лаборатории до позднего вечера. На несколько часов он попытался забыть обо всей этой заварухе с записками, даже подсолнухи убрал со стола на подоконник, чтобы не мелькали перед глазами и не напоминали лишний раз о происходящем. К концу дня парень был выжат, как лимон, и решил наконец телепортироваться домой, прихватив с собой любимого совёнка, букет и книгу из библиотеки. Дома, однако, его ждал другой сюрприз, от которого волосы на голове встали дыбом: ещё один букет, лежащий на постели. «Кто-то был в моей квартире в моё отсутствие. Какой нахал! Дверь ведь закрыта на ключ. Теперь нет никаких сомнений в том, что этот недоделанный Казанова — шинигами: все мы проживаем в одном районе Токио и знаем адреса друг друга, так, на всякий случай. Ну, если у него добрые намерения, то никаких ценностей не должно пропасть», — Ватари возмущённо положил подсолнухи и книгу на тумбочку и с яростью, постепенно переходящей в заинтересованность, начал перебирать свежий, довольно объёмный и оттого тяжёлый букет, перевязанный, опять же, оранжевой лентой. На этот раз здесь было несколько видов цветов: много гербер разных оттенков, розовые камелии, васильки и… веточка мимозы? Ватари был очень удивлён такому разнообразию: «Васильки вообще растут в Японии? А мимоза? Где Он их достал, в такое-то время года? Немного несуразный букет, но такой… — парень не мог подобрать нужного слова, — солнечный, что ли? — парень провёл рукой по цветкам. — Холодные, будто только что срезанные. Не очень долго они здесь лежат, значит»       Ватари пошёл на кухню за вазой, затем вернулся в спальню и разместил букет вместе с подсолнухами на тумбочке. После сего действия он уселся на кровать и начал листать книгу в поисках нужных цветов:       Гербера — тайна, флирт, оптимизм. Человек, дарящий герберы, выражает Вам свою симпатию и намекает на то, что вместе вам будет очень весело. Камелия — восхищение. Камелии розовых оттенков буквально говорят: «Я тоскую по тебе!».       «Конечно же нам с тобой будет весело, мой дорогой незнакомец! У меня уже этого веселья через край, такое захватывающее занятие — расшифровывать твои цветочные послания, — с лёгким сарказмом бубнил себе под нос Ватари. — И когда ты уже успел затосковать? Я готов поспорить, что несколько часов назад ты был здесь, а тут так много вещей, напоминающих обо мне. Ладно-ладно, я погорячился, — выдохнул парень. — Глупый Ватари, за тобой ухаживают, красиво ухаживают, а ты так несерьёзно к этому относишься. Ну, что же там дальше?»       Василёк — цветок блондинок — означает деликатность и изящество; человек, который преподносит васильки в подарок, будто говорит: «Не смею выразить тебе свои чувства». Дарить васильки принято молодым девушкам в знак симпатии. Такой подарок может означать желание возобновить дружбу или знакомство. Мимоза — чувствительность, застенчивость. Человек, дарящий Вам мимозу, по каким-то причинам скрывает свои истинные чувства.       «Значит, если я правильно понял, мы с тобой уже знакомы. И как мне теперь тебя называть? Ладно, не так важно. Важно то, что теперь это может быть абсолютно кто угодно! Аж голова разболелась от всей этой цветочной темы. Ах, Ками-сама! — Ватари упал на подушки и устремил взгляд в потолок. — Кто же ты?».       Ватари развернулся лицом к окну с видом вечернего мегаполиса. Солнце садилось, а ночная жизнь в городе только начиналась. С наступлением темноты молодёжь вышла на улицы, и город, относительно тихий недавно, снова наполнился голосами и смехом. «Я люблю цветы, но ухаживать за мужчиной, как за девушкой, весьма странно, не находишь? — Ватари не знал, к кому обращался: к автору записок или к самому себе. — Может, мне стоит оставить что-то в ответ? Если этот мерзавец появился здесь один раз, то наверняка появится и второй, и тогда увидит всё, что я о нём думаю», — парень снова вернулся к книге, выбирая цветы, которыми он мог выразить свои эмоции. Полистав её некоторое время, он нашёл, что искал.       «Девять вечера. Все цветочные магазины, вероятно, закрыты, да и денег у меня особо нет. Может, отправиться в путешествие на пару минут? Я ведь Бог, мне можно!» — Ватари посмеялся своей безумной мысли и исчез из комнаты. Даже 003 не понял, в чём дело, и, потеряв опору в виде плеча учёного, упал на постель. Вернулся хозяин квартиры не через несколько минут, а через час, немного раздражённый, но весьма довольный собой, и сразу отправился на кухню, за второй вазой. Парень поставил её на тумбочку рядом с первой и составил довольно безвкусную на вид композицию, включающую амброзию, гипсофилу, дельфиниум и репейник. Человеку со стороны эти сорняки и простые полевые цветы не скажут ничего, но автор записок, как думал Ватари, должен понять, что таким букетом шинигами выражает благодарность, осторожность, скромность и просит быть немного смелее в своих намерениях. Со спокойной душой парень ныряет в царство Морфея и видит прекрасные сны, где любуется облаками, лёжа посреди поля подсолнухов с каким-то мужчиной в деловом костюме.       Когда Ватари просыпается, то чувствует, что в голове абсолютно пусто, и медленно выдыхает. Парень медленно надевает очки, поворачивается в сторону тумбочки и на несколько секунд забывает, как дышать: одна ваза, предназначенная для автора записок, пустует. «Ах, мерзавец! — не то возмущённо бурчит, не то пищит с тенью восторга шинигами. — Хозяйничал в моей квартире, пока я беззаботно спал. А не маньяк ли ты часом? Мне становится страшно за свою вечную жизнь».       Ватари привёл себя в порядок и отправился в свою лабораторию в Дзю-О-Тё. Не увидев там и намёка на букет, парень немного расстроился. «Разбаловали тебя, Ватари!» — подумал он и отправился к шефу.       — Завтра Граф организовывает танцевальный вечер во Дворце Свечей в честь открытия библиотеки после двух месяцев ремонта. Все отделы приглашены, и мы в их числе.       — Но, Коноэ-сама, у Графа такие скучные приёмы! — протянул Хисока       — Я уже предчувствую домогательства этого старикана! — вслед за Хисокой вставил Цузуки.       — Коноэ-сама, подумайте о затратах на костюмы, наверняка ещё нужно будет скидываться на ужин. У нас и так ограниченный бюджет, — подвёл итог Тацуми.       — Тацуми-сан, если Вы так обеспокоены затратами, то Граф проводит этот вечер полностью за свой счёт. Можете даже костюмы у него попросить, правда, за его выбор я не ручаюсь. А ещё там будет множество пирожных…       — Решено! Мы обязательно там появимся! — сказал Цузуки за всех.       — Ватари-сан, Вы и слова не проронили, сами на себя не похожи. Что Вы думаете по поводу предложения?       — А? Я — за. Нужно же как-то отвлекаться от рутины.       — Вот и славно. А теперь — за работу! Хисока и Цузуки — в Нагасаки, Тацуми-сан — в Фукуоку. Возьмите с собой по Гусёсину, они введут вас в курс дела.       — А для меня есть что-нибудь, Коноэ-сама?       — Нет, Ватари-сан, Вы сегодня сами распоряжаетесь своим временем. Только единственная просьба к Вам: подмените Гусёсинов хотя бы на несколько часов, пока они будут отсутствовать.       — Вас понял.       Всё это время Ватари наблюдал за поведением своих коллег. Он ещё не исключил версию, согласно которой автор записок мог оказаться и среди его рабочего коллектива, как бы абсурдно это не звучало. Желание раскрыть своего поклонника было настолько большим, что парень не мог думать ни о чём, кроме своей секретной цветочной «миссии». Коллеги не подавали никаких признаков заинтересованности, никаких странностей в поведении не было замечено, «никаких подсказок», как и предупредил автор записок.       В библиотеке такому коммуникабельному шинигами, как Ватари, было безумно скучно и одиноко. Никто не заходил, и учёный просто уснул за столом регистрации. Пробуждение, однако, было внезапным:       — Ватари-чан, Ватари-чан, проснись! Тацуми-сана поранили на миссии! — Гусёсин-старший, который был вместе с шинигами на задании, тряс блондина за халат.       — Поранили? Тацуми-сана? Ты серьёзно?       — Абсолютно! Смертная выстрелила в него из пистолета. Рана начала затягиваться, но пуля всё ещё в нём. Пойдём скорее!       В комнате отдыха, которая одновременно выполняла функцию больничной палаты, действительно лежал раненый шинигами.       — Тацуми-сан, Вы меня слышите? Тацуми-сан! — Ватари отвесил коллеге несколько пощёчин, пытаясь привести его в чувства.       — Мой костюм… Он испорчен, Ватари-сан! Я вложил в него столько денег… — Тацуми снова начал терять сознание.       — Даже в такой ситуации Вы продолжаете думать о деньгах? Это далеко не самое важное в данный момент! — злился Ватари. — Не пропадайте, Тацуми-сан! Гусёсин-сан, подготовь операционный стол, пожалуйста, не думаю, что смогу помочь этому еврею, если он будет лежать на кровати.       — Я японец, Ватари-сан!       — Помолчите лучше, целее будете, — улыбнулся Ватари и аккуратно начал стягивать с «офисного клерка» верхнюю часть костюма. Рана по правую сторону от сердца уже засохла, и Тацуми шикал от боли каждый раз, когда блондин пытался потянуть пиджак. — Тацуми-сан, если бы я порезал ткань, было бы гораздо быстрее и не так болезненно, но Вы ведь будете против, не так ли? — секретарь кивнул в ответ. — Тогда потерпите, пожалуйста.       Ватари около минуты отдирал пиджак от тела коллеги, но прогресса не наблюдалось: учёному, пусть и исполняющему в данный момент обязанности врача, было неудобно работать. «Вы не будете против, если я заберусь на Вас? А то я никогда в жизни не стяну этот дурацкий пиджак», — от Тацуми последовал второй кивок, и Ватари рывком оседлал коллегу. Дело пошло быстрее, порядком доставший предмет одежды был отброшен на спинку кровати. Врач принялся расстёгивать рубашку, но пациенту заметно поплохело.       «Тацуми-сан, Вы весь красный, а Ваше дыхание участилось, — Ватари потрогал лоб коллеги, прикидывая температуру. — Да у Вас самый настоящий жар! — изумлённо и невинно проронил врач, вглядываясь в синие, как ночное небо, глаза пациента. Тот молча наблюдал за действиями шинигами, никак не реагируя на его слова. — Нужно будет ещё и таблеток пару в Вас впихнуть. Ками-сама, Вы такой проблемный! Как это Вас так угораздило? Если мне не изменяет память, я буду оперировать Вас первый раз за десятки лет работы», — Ватари расстегнул белоснежную рубашку Тацуми до конца и начал отдирать её от раны.       Похоже, температура пациента начала передаваться и врачу: внезапно блондину стало безумно жарко, в горле пересохло, а для дыхания нужно было прилагать усилия, и парень не понимал, почему. Осознание пришло, когда взгляд Ватари в очередной раз задержался на уже голой груди Тацуми, которая быстро поднималась и опускалась. Да, стоило признать, что коллега выглядел соблазнительно сейчас: полуприкрытые глаза заторможенно моргали, и сам Тацуми очень шумно дышал ртом, а от боли уже не шикал, а по-настоящему стонал. «Ва-та-ри, не о том думаешь, совсем не о том! — мысленно разговаривал сам с собой врач, откидывая рубашку к пиджаку и облегчённо выдыхая. Пока парень не потерялся в мире не самых приличных фантазий окончательно, появился Гусёсин и помог перенести Тацуми на операционный стол.       Операция прошла быстро и практически безболезненно: у Ватари уже была набита рука на удалении пуль. Гусёсин улетел в библиотеку, а врач принёс стул и остался следить за состоянием пациента, сидя возле его кровати и опёршись спиной о стену. Ватари побывал у сенпая в квартире и прихватил для него свитер, а пиджак с рубашкой оставил в корзине для белья. Тацуми улыбался во сне. Учёный снял с коллеги очки, чтобы не мешали, и надел себе на голову. Без очков Тацуми казался другим человеком. «Когда он такой умиротворённый, то выглядит как настоящий ангел, — не мог не подметить Ватари. — Всё, что я от него слышу, так это раздражённое ‚Ватари-сан, Вы беспечно используете электроэнергию! ‘ или ‚Ватари-сан, займитесь чем-нибудь, кроме экспериментов‘, и в такие моменты он всегда хмурится. Как интересно видеть улыбку, застывшую на его губах, — рассматривая лицо коллеги, Ватари почему-то улыбался и сам. — Что же Вам снится, Тацуми-сан? Даже в повседневной жизни я не видел Вас таким счастливым», — рука сама потянулась к щеке пациента и мягко дотронулась до смугловатой кожи. Чувствуя, будто он делает что-то запретное, Ватари вернул руку на место и решил вернуться в лабораторию.       Парень даже дверь закрыть не успел: учёного встретил 003, который весело ухал и наворачивал круги возле рабочего места хозяина, на котором лежал букет, состоящий из кориандра, бальзамина и соцветия мальвы. Эта травяная композиция не очень привлекательна эстетически, но Ватари понял, что имел в виду его цветочный друг. Вчера учёный увлёкся и до поздней ночи читал справочник о значении цветов, и потому запомнил, что кориандр означает жгучее желание, бальзамин — нетерпение, а мальва говорит: «Я истерзан любовью». Одна за другой в голове у Ватари пронеслись несколько шаловливых мыслей, и парень от переизбытка чувств приземлился в рабочее кресло пунцовым, как рак. «Когда я просил быть немного смелее, я не думал, что можно быть настолько прямолинейным. Ками-сама, Он точно маньяк!»       Немного придя в себя, парень взял букет в руки, с каким-то страхом потрепал неизменный бант из оранжевой ленты, будто испугавшись такого внезапного, нахального предложения, и поставил подарок в мензурку, которая со вчерашнего дня осталась стоять на столе. Однако Ватари был заинтересован, и временно исчез из лаборатории, чтобы найти ответный подарок. В этот раз поиски прошли быстрее, и учёный вернулся с несколькими анемонами, маргаритками и соцветием лаванды. Он поставил мензурку поменьше рядом с похабным подарком и стал несмело её наполнять. Сначала он поставил лаванду — сомнение, нерешительность, в этих словах шинигами был уверен на сто процентов. На оставшиеся цветы Ватари смотрел с опаской: анемоны буквально говорят: «Почему нет?», а маргаритки являются символом невинности, непорочности. Девственности. Учёный сомневался, что автор записок правильно поймёт его цветочное послание, но в итоге решил, что если уже сорвал цветы, то пусть не пропадают.       Ватари временно забыл о цветах и принялся за свои эксперименты. На спиртовке нагревалась непонятная масляная жидкость неестественного розового цвета, бурлила, пускала пузыри, которые сразу же лопались. По трубке от колбы в сложный прибор переходил выделяющийся газ. Гудел трансформатор, на мониторе одного из компьютеров с огромной скоростью мелькали разные иррациональные числа, и Ватари печатал значения, которые повторялись с некоторым интервалом. 003 заснул на столе возле мензурок с букетами. Учёный работал в своё удовольствие.       — Ватари-сан?       Шинигами вздрогнул от неожиданности, услышав глубокий, низкий голос, и развернулся в сторону источника звука:       — Тацуми-сан?       — У Вас было открыто, я подумал, что к Вам можно, — секретарь опёрся на открытую дверь и сложил руки на груди.       — А, да… — рассеянно ответил Ватари, вспоминая, что просто забыл закрыться, когда возвращался после операции. — Как Ваше самочувствие, Тацуми-сан?       — Со мной всё в порядке. Отдельное спасибо за вещи, — улыбнулся шинигами в ответ, поправляя свитер. — Я к Вам по одному вопросу. Вы не знаете, где мои очки? У меня не настолько плохое зрение, и я могу видеть и без них, в отличие от Вас, — самодовольно ухмыльнулся собеседник, заставляя Ватари чувствовать себя неловко, — но будет жаль, если они потерялись.       — Нет, я их не видел, Тацуми-сан, — искренне признался учёный, склонив голову на бок. Секретарь хмыкнул в ответ и сощурился, всматриваясь в причёску блондина. — Что-то не так? — Ватари не мог не заметить такой пристальный взгляд.       — А что это у Вас тогда на голове, Ватари-сан? — коллега мигом преодолел расстояние от двери до рабочего пространства учёного. «Тудум» нагрянул незаметно, и блондин непонимающе застыл, с опаской вглядываясь в чарующие синие глаза. — Вы такой забывчивый, — протянул Тацуми, одним движением освобождая искомый предмет из плена золотых волос шинигами. Вернув очки на законное место на своём носу, секретарь легонько щёлкнул по лбу горе-учёного, и тот возмущённо нахмурился.       — Я ничего не могу с этим поделать, к сожалению. Если Вас не устраивает эта черта во мне, можете найти другого сотрудника, — обиженно выдал учёный с наигранным холодом.       — Что Вы, Ватари-сан, мне наоборот нравится Ваша невнимательность. Это мило, — невинно улыбнулся Тацуми, заставляя Ватари немного порозоветь. — Вы решили освежить обстановку? — собеседник указывал на мензурки с цветами.       — Это для исследования, — пробурчал учёный, замечая, с каким неподдельным интересом Тацуми разглядывает букеты.       — Понятно, — в лаборатории повисло молчание. Приборы немного шумели, поэтому тишина не была слишком неловкой. — Вы будете обедать, Ватари-сан?       — Сегодня нет, спасибо. Как видите, я очень занят, — ответил шинигами, развернувшись лицом к монитору.       — Что ж, не буду мешать, — выдохнул Тацуми и удалился. Убедившись, что гость ушёл, парень закрыл дверь на ключ и вернулся к работе. Больше он не отвлекался.       Вернувшись домой поздним вечером, Ватари скинул с себя лабораторный халат и отправился на кухню, перекусить. 003 устроился на своей жёрдочке в спальне и сразу заснул, не дожидаясь хозяина. Казалось бы, из-за этой возни с цветами учёного уже ничто не могло бы удивить, но бенто на столе было верхом безумия. «Записка!» — с замиранием сердца Ватари схватил кусок бумаги, придавленный упаковкой.       Проголодались, Ватари? Я знаю, что Вы сегодня пропустили обед. Больше так не делайте, я умираю от скуки без Вашего приятного общества. И, пожалуйста, не хмурьтесь, улыбка Вам больше идёт. С нетерпением жду Вас у Графа завтра.       P.S. Я бы не додумался поставить цветы в мензурку. Вы меня удивили, Ватари! Моя любовь к Вам растёт каждую минуту.       «А маньяк заботливый, оказывается…» — выдыхает с какой-то тоской Ватари, усаживаясь за стол и принимаясь за еду. Он задаёт себе один и тот же вопрос снова и снова: «Кто же Он?», но никак не может найти ответ. Вернувшись в свою комнату, учёный обнаруживает букет, уже поставленный в вазу. Красивый: пять красно-жёлтых роз, несколько магнолий и много белого клевера. Ватари помнил: магнолия означает настойчивость и благородство, а белый клевер призывает: «Думай обо мне». «Я и так мучаюсь и думаю о тебе уже двое суток, нужно ещё больше? — засмеялся парень, расшифровав послание. — А настойчивость относится к предыдущему букету или это ответ на мой? Как мне это толковать? Исходя из записки, мой дорогой друг, скорее всего, видел мой скромный букет. Значит, в ближайшее время меня ждёт весёлая ночка. Не рассчитывал я сразу на интим, совсем не рассчитывал! И если его не смущают маргаритки, то меня они, наоборот, ой как смущают».       «Про розы совсем ничего не помню. Ладно, если красные или розовые — так и без справочника понятно. Но в такой расцветке?» — блондин разделся, улёгся в кровать, включил ночник и уткнулся в фолиант:       «Красно-жёлтая роза — счастье и волнение».       «После букета с кориандром он ещё волнуется о чём-то? Стра-а-а-а-анный…» — шумно зевает Ватари. Засыпая, парень думает об авторе записок, как тот и просил своим клевером. Шинигами уже не хочет строить теорий о том, кто это, а думает, кого бы он сам хотел видеть «цветочным фанатиком». После пятнадцати минут противоречивых умозаключений и анализа всего произошедшего за последние дни блондин приходит к выводу, что его любимым мог бы стать только Тацуми. Он не хотел признаваться в этом даже самому себе, но этот загадочный и самодовольный секретарь, наверное, покорил Ватари уже давно. А в связи с последними событиями, связанными с ним, эти трепещущие чувства стали только крепче. Проваливаясь в царство снов окончательно, Ватари думает, что стал бы самым счастливым человеком, если бы именно Тацуми стоял за всем этим цветочным безобразием.       В своём сне Ватари снова готовится оперировать Тацуми, и испытывает странное чувство дежавю, когда произносит те же слова, что и днём:       — Тацуми-сан, Вы весь красный, а Ваше дыхание участилось, — Ватари ощущал, что в этом сне совсем не властен ни над своим телом, ни над своей речью, и пальцы сами тянулись ко лбу коллеги. — Да у Вас самый настоящий жар! Нужно будет таблеток пару в Вас впихнуть.       — Не нужно никаких таблеток, Ватари-сан, — внезапно произнёс до этого времени молчащий Тацуми, и сон пошёл по другому сценарию, отличному от реальности. — Приберегите их для себя: Вы ведь тоже весь горите.       И правда: как и днём, нахлынул жар и встал комок в горле. Ватари осмотрел тело пациента, и заметил, что нет никакой раны, как и нет засохшей и прилипшей к одежде крови. Врач не знал, по какой причине он тогда застыл над коллегой в такой позе. При таких обстоятельствах она показалась учёному ужасно неприличной.       — Так Вы будете меня лечить, до-о-октор? — произнёс Тацуми, с издёвкой растягивая последнее слово. — Или Вам самим нужна помощь? — шинигами собственнически обхватил Ватари обеими руками за талию и потянул на себя. Расстояние между лицами мгновенно сократилось до нескольких сантиметров.       — От чего же Вас лечить, Тацуми-сан? Вы ведь полностью здоровы, — в ответ проронил врач, вдыхая приятный запах одеколона коллеги.       — Ты такой невинный… — Тацуми потянулся к банту в волосах сотрудника и ленивым движением развязал его. Ватари был шокирован переходом на «ты» и удивлённо захлопал длинными ресницами. Его золотые волосы рассыпались водопадом по плечам и спине, несколько прядей упали на лицо, вызывая щекотку. — Я болен тобой, милый Ватари, — прошептал секретарь на ушко коллеге, зарываясь руками в чарующие пряди и портя его причёску окончательно. Блондин растерянно застыл, ощущая жар не только на щеках, но и где-то в низу живота. А когда Тацуми начал нежно посасывать мочку уха, парень всхлипнул, и, испугавшись самого себя, прикусил губу. — Не сдерживайся, Ватари, — мягко пробормотал на это Тацуми, оттягивая свитер доктора и начиная настойчиво исследовать его шею языком, отчего тот просто потерял голову. Руки Тацуми, его сбивчивое дыхание и тёплые губы — всё стало одним целым, и один за другим из горла Ватари вырывались постыдные стоны, каждый громче предыдущего. Учёный даже не заметил, как нахальные руки коллеги устроились на его заднице, минуя халат, и мягко, но ощутимо сжали её через ткань брюк, заставляя в бреду уткнуться носом в грудь Тацуми. Заметив такую пылкую реакцию, секретарь остановился и успокаивающе пригладил волосы своего горе-любовника. — Думаю, хватит. Предоставим самое интересное настоящему Тацуми.       Ватари проснулся красным и недовольным за несколько минут до будильника. «Душ. Немедленно», — пролетела в голове парня единственная трезвая мысль. На заплетающихся ногах учёный доковылял до заветной комнаты, стянул нижнее белье и попытался успокоиться под холодными струями воды, но воспоминания об очень раскрепощённом Тацуми из сна шли в разрез с его желанием. Ватари решил не мучиться и устранить проблему, проклиная коллегу, хотя тот, фактически, был абсолютно не при чём.       В Дзю-О-Тё шинигами опоздал, вызвав немое удивление всего рабочего коллектива. Ватари решил не привлекать лишнего внимания, уселся в кресло и притих, пытаясь не пересекаться взглядом с объектом своих фантазий, который, в отличие от страстной версии из сна, в реальном мире оставался педантичной занозой в заднице.       — Все помнят, что сегодня мы идём на танцы? — начала серьёзный разговор «головная боль» Ватари. — Вчера я позаботился о костюмах, — Тацуми положил на стол четыре вешалки с цветными смокингами. — Синий для Хисоки, бордовый для Цузуки, белый для Ватари, а коричневый для Вас, Коноэ-сама. Позже разберёте. Предупреждаю заранее: если с ними что-то случится, то останетесь без зарплаты до конца года. Я заплатил за них огромные деньги. Особенно это касается Вас, Цузуки-сан, за ужином ешьте аккуратно, — с укором посмотрел Тацуми на сладкоежку, который даже сейчас с аппетитом поедал бисквит. — Сегодня всем быть в шесть вечера у Графа, возражения не принимаются. Даже разрешаю уйти с работы раньше, чтобы привели себя в порядок и выглядели людьми, а не как всегда, — Тацуми снова продырявил взглядом бедного Цузуки. — А ещё обедать сегодня не будем, в целях экономии, если уже Граф угощает. Да, и самое важное: Хисоке пить запрещается, присматривайте за ним, Цузуки-сан, — мужчина отточенным движением поправил очки, и они агрессивно блеснули в дневном свете. Пребывавший до этого момента в бодром расположении духа Хисока разочарованно буркнул что-то вроде «не очень-то и хотелось» и надулся. Цузуки пропустил все обращения к нему мимо ушей и отламывал половинку бисквита для шефа. Сам шеф Коноэ думал о том, что что-то в его жизни пошло не так, если всю работу за него в последнее время делал секретарь.       Когда все разбрелись по своим делам, Ватари схватил свой костюм и уже хотел отправится в лабораторию, но был вежливо остановлен Цузуки в коридоре:       — Ватари-кун, ты пугающе молчаливый в последнее время. Что-то случилось? Мы ведь друзья, можешь поделиться со мной.       — О чём ты? Я такой же, как и всегда, — пытался уйти от разговора учёный, но получалось не очень. Собеседник будто бы смотрел ему в душу и видел все терзания и волнения.       — Если ты — настоящий Ватари, то я всё ещё жив, — шуткой попытался разрядить обстановку шинигами, но в ответ его товарищ лишь нахмурился.       — Может, выпьешь чаю со мной, Ватари-кун, а заодно всё-всё расскажешь?       — Ты ведь не отстанешь? — впервые за утро улыбнулся Ватари.       — Не-а! — улыбнулся Цузуки в ответ.       — Тогда я согласен, только дай костюм занесу, — блондин поправил очки и продолжил путь в лабораторию.       Через некоторое время двое друзей сидели за столиком в саду, где вечно цвела сакура. Ватсон любезно предоставил им чай и сладости. Ватари, в отличие от Цузуки, не очень любил сладкое, поэтому пока не притронулся к угощениям и просто наслаждался ароматом, исходящим от напитка. Подул лёгкий ветерок, и множество розовых лепестков закружились в причудливом танце. Один из них приземлился учёному в чашку, и от него разбежались крохотные волны. Ватари любовался «корабликом», бороздящим чайное море, и не спешил начинать неловкий разговор. Заботливый и нетерпеливый Цузуки решил сделать это вместо друга:       — Что ж, Ватари, расскажи, что сейчас происходит в твоей гениальной голове?       — Я не знаю и сам, — лениво отвечал парень, поддевая ложкой лепесток сакуры. — Мне страшно туда заглядывать. Даже бардак в моей квартире уступает тому, что там творится.       — И ты не пробовал как-то с этим бороться? — с участием поинтересовался Цузуки, выбирая самое вкусное, на его взгляд, печенье. — Ну, знаешь, по полочкам разложить, хлам выбросить?       — Я пытался, но безуспешно. Ты ведь меня знаешь, — улыбнулся собеседнику учёный. — Есть, конечно, кое-что, что меня мучает уже несколько дней, — набравшись смелости, парень начал направлять разговор в нужное русло.       — И что же это?       — Кажется, я влюбился, — размеренно произнёс Ватари, освобождая от обёртки шоколадную конфету.       — И всего-то? А я так волновался за тебя! Ну, поведай же мне об этой счастливице, — ухмыльнулся Цузуки, поднося чашку к губам.       — Небольшая поправочка, — блондин теребил и дёргал фантик, нервничая. — Это мужчина. — Цузуки, явно не ожидая такого поворота событий, подавился и закашлялся. Ватари самодовольно наблюдал за страданиями друга, даже не пытаясь помочь.       — Ты это сейчас серьёзно? — отдышавшись, продолжил Цузуки. Его собеседник кивнул, медленно потягивая чай. — Не думал, что у тебя такие предпочтения. По правде говоря, я до конца надеялся, что в нашем коллективе есть хотя бы один нормальный парень. Ну, кроме шефа, разумеется.       — У меня не «такие» предпочтения. Я просто считаю, что если любишь душу, то пол — не помеха. А вот что ты имеешь в виду, Цузуки-кун? Хисока и Тацуми, значит, «по мальчикам»? Откуда ты это знаешь? — спросил Ватари, стряхивая со свитера цвета морской волны опавшие лепестки сакуры.       — Тацуми рассказал мне очень давно, ещё когда мы с ним были напарниками. Если быть честным, на миссиях он часто посещал не самые приличные заведения, где отдыхали только мужчины, — в голове Ватари пробежала едкая мыслишка о возможном большом сексуальном опыте Тацуми, отчего по спине пробежали мурашки. Его друг продолжал: — Он и меня с собой звал каждый раз, но я, обычно, отказывал и проводил время в какой-нибудь кафешке. А вот Хисока… — шинигами отпил немного из чашки и несмело продолжил: — С Хисокой сложнее: ему нравятся как девушки, так и парни. Я сам узнал об этом не так давно. На вчерашней миссии нам под прикрытием нужно было провести пару часов в баре. Я сразу же напился до чёртиков, и Хисока сильно разозлился, но он не кричал и не ругался, а просто обхватил моё лицо ладонями и поцеловал так, что я не смог дышать. Я тогда на мгновение протрезвел, кажется, — усмехнулся Цузуки. — В конечном счёте мы выполнили миссию, но с тех пор Хисока всячески меня избегает, хотя я, наверное, был бы не против с ним обсудить произошедшее, и даже продолжить, — щёки шинигами по ходу рассказа постепенно покрывались розовым румянцем.       — Ты аккуратней с этим, он несовершеннолетний, не развращай ребёнка, — предостерегающе подметил Ватари, отправляя в рот вторую конфету и оценивая гору фантиков в тарелке друга.       — Не волнуйся об этом, — ответил Цузуки, потянувшись за очередным печеньем. — Мы отвлеклись, Ватари-кун. Ты так и не сказал, кто же этот твой единственный и неповторимый?       — Т-тацуми… — невнятно пробормотал себе под нос Ватари.       — Я совсем не расслышал, повтори, пожалуйста.       — Тацуми, — снова произнёс Ватари уже громче, но всё ещё недостаточно, чтобы Цузуки мог его услышать.       — Издеваешься что ли? Скажи по-нормальному, я ж не чужой.       — Это Тацуми! — всё же сказал учёный, срываясь на крик и краснея, как влюблённая старшеклассница.       — Ватари-кун, и чего ты так стеснялся? Я даже не удивлён, — улыбнулся Цузуки, отпивая из чашки уже немного остывший чай.       — Это ещё почему?       — Ты когда с ним в одном помещении находишься, у тебя всё на лице написано!       — Что, правда, что ли?.. — Ватари стыдливо опустил взгляд в тарелку, где лежали два жалких фантика.       — А ты думал! Бросаешь мечтательные взгляды, когда тебе кажется, что он не видит, стараешься с ним не общаться без повода. Наверное, это замечают все, кроме тебя самого, Ватари. Тацуми не кусается, я думаю, сегодня будет прекрасная возможность, чтобы поговорить с ним по душам. Только лучше не пей много, а то ничего дельного сказать не сможешь. Ты, конечно, не Хисока, но тебя от алкоголя тоже хорошо так разносит, — засмеялся Цузуки. — Но, вообще, я рад, что ты мне рассказал. Тебе хоть немного стало легче?       — Стало. Спасибо, что вытянул меня на этот разговор, Цузуки-кун, сам бы я ни за что и ни с кем не поделился всем этим.       — Вот и славно. Пойду, займусь чем-нибудь, наверное, а то твой любимый Тацуми снова скажет мне, что я целый день ничего не делаю, зарплату ещё урежет. До вечера! — Цузуки попрощался и твёрдым шагом отправился обратно в здание Дзю-О-Тё.       — До вечера, — тихо сказал Ватари, когда друг уже ушёл и не слышал его. Снова завертелись в хороводе розовые лепестки сакуры, волной пролетая над садом. Учёный в который раз пригубил чашку и с отвращением скривился: чай совсем остыл, и пить его стало невозможно. Решив, что в саду ему больше делать нечего, Ватари вернулся в лабораторию и принялся за работу.       Трудиться получалось плохо. Концентрация свелась к нулю: то и дело в голову лезли навязчивые мысли, и, как бы Ватари их не отгонял, они возвращались с новой силой. Время незаметно близилось к вечеру. Сделав очередную ошибку в подсчётах, учёный решил, что с него на сегодня хватит, и телепортировался домой, прихватив костюм. В спальне в вазе его ждала одна одинокая викария. «Потанцуешь со мной?» — такое толкование было у этого цветка. Парень улыбнулся: видимо, сегодня всё прояснится.       Во Дворце Свечей собралось много шинигами, большинство которых Ватари видел впервые. Впрочем, обретать новые знакомства сегодня учёный не хотел, у него были другие планы. Ватари сел за общий стол рядом с Цузуки и, к своему разочарованию, понял, что коллега уже успел выпить, и разговаривать о чём-то с ним было бесполезно. 003, которому порядком надоело весь день сидеть на плече, отправился в путешествие по залу. Незнакомые девушки бросали на друзей заинтересованные взгляды и мечтательно вздыхали. Шинигами действительно выглядели великолепно: костюмы были им очень к лицу.       — Что бы ты ни говорил мне, ты и сам толком пить не умеешь, Цузуки-кун, а ведь вечер только начался, — обратился Ватари к другу. Тот в ответ хмыкнул и отрезал себе кусок торта.       — Будешь? — спросил Цузуки, указывая на угощение. Ватари кивнул и подал блюдце.       Друзья ели сладости, наслаждаясь приятной музыкой. Ватари искал среди присутствующих знакомые лица, но никого не мог высмотреть, и, расстроившись, наполнил свой бокал вином. Весь отдел Энма-Тё был приглашён, но ни шеф, ни Хисока, ни Тацуми ещё не появились, либо отдыхали где-то в другом месте. Учёный думал об оставленной в его спальне викарии и опустошал бокал за бокалом, пока не довёл себя до состояния Цузуки. Вино будоражило кровь и развязывало язык, но Ватари ещё хорошо соображал и мог выговорить какую-нибудь простенькую скороговорочку. Коллеги, до этого молчавшие, начали перекидываться фразами, которые в простонародии называются пьяным бредом, и заливались искренним смехом. Красные и потрёпанные, они уже не привлекали внимание незнакомых дам. На горизонте появился Хисока, который уверенной походкой направился к столу. Он положил руку на плечо своему напарнику, заставляя того отвлечься от увлекательной беседы и развернуться. «Пойдём танцевать, пьяница», — произнёс юноша, не принимая никаких возражений и забирая Цузуки у учёного. Ватари наблюдал за их танцем, хихикая: Хисока вёл, и из-за разницы в росте это выглядело немного нелепо и оттого забавно.       — Потанцуешь со мной, Ватари?       Блондин услышал слова, которых ждал весь вечер, и сердце забилось часто-часто от осознания: сейчас цветочной миссии придёт конец. Ватари медленно поворачивался, морально готовясь встретиться лицом к лицу с человеком, который преподнёс ему букет подсолнухов три дня назад. Парень выпал в осадок, когда увидел перед собой Тацуми. Эмоции на его лице сменялись с интервалом в полсекунды. Сначала было нечеловеческое удивление, потом — недоумение, недоверие, неуверенность, и в конце — осознание с примесью ребячьей радости: в бутоньерке чёрного бархатного костюма пряталась викария, и это не могло быть простым совпадением. Тацуми протянул робкому коллеге руку, и они закружились в танце. Шинигами приобнял учёного за талию, мягко прижимая к себе и сокращая расстояние. Ватари ничего не оставалось, кроме как положить одну руку на плечо своему партнёру. Тацуми улыбнулся, захватывая свободной рукой бледную кисть коллеги и переплетая их пальцы. Ватари стеснялся смотреть партнёру в глаза, и поэтому рассматривал другие вальсирующие пары и пересёкся взглядом с Цузуки. Друг, заметив, что личная жизнь Ватари налаживается, подмигнул ему в знак поддержки.       — Смотри только на меня, Ватари, — с укором шепнул Тацуми коллеге, разворачиваясь вместе с ним в противоположную от Цузуки сторону.       — Могу я задать вопрос, Тацуми-сан? — несмело начал Ватари, вглядываясь в синие глаза коллеги и пытаясь понять его настоящие чувства.       — Всё, что угодно, и можно просто Тацуми, без «сан», — секретарь повернул партнёра, и у того закружилась голова. — Малость перестарался? — поинтересовался шинигами у Ватари, возвращая его в прежнее положение.       — Всё в порядке, Тацуми, — ответил ему блондин. — Признавайся, это твои проделки с цветами?       — Как здорово, что ты, наконец, догадался, — протянул Тацуми, притягивая раскрасневшегося Ватари ещё ближе и постепенно уводя его на балкон, подальше от посторонних глаз. — Полагаю, мне даже ничего говорить не нужно, ты и так всё знаешь.       — Ещё как нужно! — повышая интонацию, произнёс учёный. — Зачем было так усложнять? Цветы, записки…       — А нужны особые причины? Просто захотелось порадовать тебя и увидеть реакцию, — невинно улыбнулся Тацуми.       — Ты ещё и подглядывал? — Ватари «вскипал» от возмущения, продолжая вальсировать.       — Твоё лицо, когда ты получил букет с кориандром, было бесценным. Думаю, мои старания стоили того.       — Мерз-а-а-а-авец!       — Какой есть, хватит возмущаться, — Тацуми остановил танец, притянул Ватари за подбородок и нежно поцеловал. Учёный отчаянно закраснел и удивлённо захлопал ресницами, когда почувствовал тепло тонких губ. Сердце заработало в ускоренном режиме, и Ватари чувствовал его глухие удары, которые с какой-то томящей болью отдавались в груди. Закружилась голова, но совсем не от выпитого вина. Скулы Тацуми тоже покрылись лёгким румянцем. Ватари, испугавшись, не спешил отвечать, и его коллега на время отпрянул. — Что-то не так? — взволнованно спросил он.       — Тацуми, я… совсем не умею целоваться, — будто чувствуя себя виноватым, признался шинигами.       — Не беспокойся, сейчас научишься, — ответил Тацуми, снимая очки и перенося их на голову. Ватари последовал его примеру, и, когда картинка перед глазами поплыла, и оставалось полагаться только на ощущения, несмело прильнул к желанным губам. Тацуми не набрасывался на партнёра, а только направлял, предоставляя Ватари полную свободу действий. Когда шинигами немного освоился и расслабился, секретарь решил заявить о себе и пустил в дело язык. Поцелуй переходил в мокрый, и Ватари ахнул, шумно втягивая воздух. Подкашивались ноги. Блондин начал терять равновесие, но коллега вовремя подхватил его, не оставляя и миллиметра между телами. — Не желаешь продолжить в более подходящей обстановке? Во Дворце Свечей есть несколько свободных жилых комнат, — игриво прошептал Тацуми, ослабляя галстук Ватари и обжигая горячим дыханием шею учёного. Тот терялся в сомнениях и не был уверен, что готов. — Ватари, я люблю тебя, правда, и не сделаю ничего, что тебе не понравится, — аккуратно подбирал слова Тацуми, заметив нерешительность партнёра и заправляя его непослушные золотые пряди за уши.       Ватари посмотрел в заботливые синие глаза и подумал, что они не могут ему врать, а затем кивнул, вверяя себя в крепкие руки. Тацуми незамедлительно подхватил блондина под коленями, взял на руки и бегом отправился в сторону тех самых комнат, минуя зал. Все гости Графа напились так сильно, что даже не обратили внимания на парней. «Лёгкий», — подумал Тацуми, любуясь раскрасневшимся лицом парня на руках. В лабиринте коридоров Дворца Свечей Ватари, однако, опомнился и начал громко возмущаться:       — Эй, Тацуми, с ума сошёл? Я тебе не девушка, чтобы меня на руках носить, отпусти сейчас же!       — Верно. Ты лучше, чем девушка, поэтому я тебя ни за что не отпущу, — засмеялся секретарь, прижимая учёного крепче к груди.       — Тацуми! Что за шуточки? Заканчивай с этим!       — Если тебя что-то не устраивает, можем продолжить начатое прямо сейчас, — сказал Тацуми, затыкая Ватари настойчивым поцелуем и прижимая к стене. Одна рука шинигами отправилась расстёгивать пуговицы на рубашке блондина, а второй Тацуми придерживал партнёра за бёдра. Учёный ахнул, почувствовав жадные прикосновения пальцев к голой коже, разорвал поцелуй и сказал: «Делай со мной, что хочешь, но не здесь». Тацуми не нужно говорить несколько раз, чтобы до него дошло, и он вернул коллегу в исходное положение, продолжая путь до нужной комнаты.       Оказавшись, наконец, у заветных дверей, Тацуми открыл их с ноги, и сразу об этом пожалел. Комната уже была занята Хисокой и Цузуки, которые слились в долгом французском поцелуе. Хисока оседлал бёдра своего ненаглядного сладкоежки и держал его обеими руками за воротник расстёгнутой рубашки. Когда парней прервали, Цузуки недовольно посмотрел в дверной проём и повёл бровью, увидев друга на руках педантичного секретаря. Ватари легонько, как будто с издёвкой, помахал Цузуки, а Тацуми, пробормотав тихое «извините за вторжение», перехватил самодовольно ухмыляющегося учёного одной рукой и захлопнул дверь.       «Ошибочка вышла, нам в следующую», — обратился Тацуми к Ватари, толкая двери соседней комнаты. Секретарь закрыл дверь на замок, чтобы избежать ошибки, которую допустили его беспечные подчинённые, и проследовал к кровати. Шинигами сорвал с неё шелестящий плед, избавил себя и драгоценного коллегу от обуви и, затягивая блондина в поцелуй, упал вместе с ним на простынь. Очки были сняты насовсем и аккуратным движением отброшены на пол. «Теперь нам никто не мешает, Ватари, — прошептал Тацуми, освобождая от банта золотые волосы партнёра, так красиво блестевшие при свете луны. Из соседней комнаты послышался приглушённый стон Цузуки, и шинигами тихо засмеялся: — Почти никто».       Ватари приподнялся на локтях и потянулся к пиджаку партнёра, расстёгивая его заплетающимися пальцами и откидывая в сторону очков. Вовлекая коллегу в поцелуй, учёный принялся и за пуговицы рубашки. Тацуми умилился тому, что неопытный учёный так старается произвести впечатление профессионала, но позволил ему взять верх на некоторое время. Ватари положил ладонь на сердце коллеги и на мгновение замер, ощущая рукой беспокойное биение. Быстрые удары успокаивали и будто напоминали, что перед ним такой же человек, и его можно потрогать без стеснения и страха, почувствовать тепло его тела, услышать тяжёлое дыхание. Ватари хотел было продолжить своё исследование и потянулся в сторону шеи любимого, но Тацуми, проигнорировав желание партнёра, поцеловал его за ухом, и Ватари полностью сдался в плен крепких, знающих своё дело, рук. Тацуми освободился от рубашки и припал к шее шинигами, прикусывая кожу и заставляя её обладателя вцепиться руками в одеяло. Комната наполнилась пошлыми всхлипами, которые сводили Тацуми с ума, и мужчине пришлось заткнуть парня под ним французским поцелуем, чтобы не кончить раньше времени. А ведь они только начали!       Тацуми начал спускаться ниже, расцеловывая каждый миллиметр мягкой белоснежной кожи и вызывая очередную череду стонов у партнёра. Ватари был дьявольски громким, в отличие от Цузуки за стеной, от которого вскриков почти не было слышно. «Либо Хисока совсем не старается, либо это Цузуки так умело сдерживается», — подумал Тацуми, стягивая с Ватари брюки вместе с бельём, и сразу же потерял нить рассуждения, услышав очередной очаровательный всхлип, от которого горели уши. Шинигами обхватил рукой желанную, обильно сочившуюся смазкой плоть и впился в распухшие красные губы, приглушая партнёра. Ватари, сам от себя не ожидая, в этот момент кончил, хрипя в рот коллеги и пачкая свой живот. Тацуми, не ожидая этого вдвойне, остановился и не знал, что делать дальше.       «Тацуми, похоже, это далеко не всё», — пробормотал Ватари, приходя в себя и сбивчиво дыша. Его член вновь пришёл в состояние готовности, и блондин умоляюще посмотрел на любимого, ожидая его реакции. Она последовала незамедлительно: секретарь освободил себя от оставшейся одежды, приподнял учёного за талию и перекатился на спину, заставляя партнёра оказаться сверху. Тацуми обхватил рукой оба члена, задавая ленивый ритм, и устремился целовать выступающие ключицы Ватари. Блондин закусывал губу, чтобы не охрипнуть, и совершенно не знал куда девать руки. В итоге он зарылся в тёмные, с зеленоватым отливом волосы коллеги, и, когда тот стал ускоряться, с силой сжал шёлковые пряди. Разрядка опять настигла Ватари, и тот упал на партнёра, утыкаясь носом ему в шею.       — Ками-сама, ты такой чувствительный. Минута — и снова готов. Как такое возможно? — прошептал Тацуми, приглаживая волосы любимого.       — А я удивлён тому, что ты всё ещё держишься, — ответил Ватари, безобразно размазывая сперму по животу партнёра.       — Я готовлюсь к самому интересному, — игриво подметил Тацуми, собственнически устраивая крупные ладони на упругой заднице шинигами и сжимая её. Блондин ахнул партнёру в шею, обнимая его за плечи, и смазка начала выделяться с новой силой. Тацуми скользнул пальцем во влажное колечко мышц, и Ватари скривился от немного неприятных ощущений. — Потерпи немного, — попросил секретарь, нежно чмокая учёного в сморщенный нос, а второй рукой успокаивающе гладя его по спине. Через некоторое время Ватари вскрикнул так, что Тацуми потерял голову. — Нашёл, — улыбнулся шинигами, добавляя палец и увлекая любимого в очередной поцелуй. За вторым пальцем последовал и третий, и, чувствуя, что больше не выдержит, Тацуми поменялся с Ватари местами и медленно вошёл в него, останавливаясь на полдлины и позволяя партнёру привыкнуть к новым ощущениям. Внутри Ватари было жарко, влажно и очень узко. Шинигами прошептал что-то непонятное, состоящее из «Тацуми» и «давай», и обхватил коллегу за широкую спину, сжимая кожу короткими ногтями и оставляя царапины. Тацуми начал неторопливо и щадяще двигаться, постепенно наращивая темп. Но после жалобного и будто просящего всхлипа «Тацуми!..», раздавшегося прямо у уха, мужчина потерял над собой власть и развил нечеловеческую скорость. Пошлые быстрые шлепки тела о тело эхом раздавались в комнате, капельки пота стекали по спинам шинигами и пропадали в складках сбившейся простыни. Поцелуи были настолько мокрыми и пошлыми, что слюна струйкой стекала по подбородкам и шеям, останавливаясь в области сонной артерии. Скоро пара выдохлась, и, закончив одновременно, упала на подушки. Тацуми потянулся за одеялом, всё это время одиноко лежавшем у основания кровати, и накрыл себя и Ватари. Блондин потянулся к партнёру, и тот прижал учёного к себе, как самое дорогое сокровище.       — Тацуми? — прошептал Ватари, разрушая молчание, повисшее в комнате.       — Чего? — засыпая, Тацуми прочёсывал пальцами спутавшиеся волосы своего молодого человека.       — Я люблю тебя, — невинно улыбаясь, проронил парень.       — Я тоже тебя очень люблю, — произнёс Тацуми, целуя Ватари в макушку. — Спи.       Следующим утром в кабинете шефа появился только шеф: остальные подтянулись к обеду. Из-за этого все миссии были отменены, и шинигами разбрелись по своим делам. Цузуки и Ватари стояли на крыльце, любуясь падающими лепестками сакуры, и говорили «за жизнь»:       — Ватари-кун, я не думал, что ты такой громкий, — с гадкой ухмылочкой сказал Цузуки, наблюдая, как друг становится пунцовым.       — А я не думал, что ты будешь снизу, — парировал Ватари, и теперь уже краснеть пришлось Цузуки.       — Откуда ты знаешь?       — Да так, интуиция.       — Не сильно-то причинное место болит? — выдержав паузу, заботливо поинтересовался Цузуки у друга. — У тебя всё-таки это было впервые.       — Пойдёт, — отозвался Ватари. — Тацуми действительно Бог, чтобы ты знал.       — Поверю на слово, — засмеялся Цузуки.       Друзья перекинулись ещё парой фраз и распрощались. Поскольку уходить было ещё рано, Ватари отправился в лабораторию, чтобы чем-то себя занять. Пройдя к рабочему месту, он улыбнулся: в мензурке стояли свежие подсолнухи. Рядом лежала записка:       Поужинаем вместе? Зайду в пять.       Люблю тебя!       Тацуми.