Похожи

Дейдре Сурана была преступно рыжей, с щедрой россыпью чёрных веснушек на бледном извечно каменном лице. Она могла бы стать первой фавориткой короля. Если бы он был жив. Она могла бы стать первой красавицей эльфинажа. Если бы не была магом. Она бы могла прожить долгую жизнь в качестве преемницы Старшего чародея Ирвинга. Если бы не вляпалась в Серые Стражи. Жизнь неутомимо складывала обстоятельства против своей подопечной. Раз за разом. А Дейдре Сурана даже не менялась в лице. Каллен вспомнил о ней, когда увидил Её. Ту, которую все активно пытались называть Вестницей Андрасте. Эллана Лавеллан, в отличие от Дейдре Сураны, преступно рыжей не была. Она была блондинкой. Пшеница, выгоревшая на солнце. Её загорелая, песочная кожа была разрисована причудливым долийским узором, значение и символизм которого Каллену никогда не понять. Она тоже не стала фавориткой короля. Не стала первой красавицей эльфинажа. Она не проживёт долгую жизнь в качестве приемницы Старшего Чародея. Эллана Лавеллан даже магом не была. Но она была чертовски похожа на Дейдре Сурану. Сперва – лицом. И только. Глядя в её чёрные, словно выточенные из оникса глаза, когда она впервые заговорила с ним в Убежище, Каллену стало не по себе. Да и говорила она сухо. Тихо. Безучастно. Будто выполняла каждодневную рутинную обязанность. - Эй, Каллен, я тут пришла убедиться, что ты ещё не сдох. - Спасибо, Вестница. Мне очень приятно. А приятно ему не было. Ничуть. Он даже все её жалкие попытки заигрываний пропускал мимо ушей. На автомате. Думая, что она опять спрашивала о том, как его дела. Дейдре Сурана была такой же. Иногда Каллен задумывался, могли ли они быть сёстрами. А потом думал, что все глазастые эльфийки должно быть похожи на взгляд людей. Так же, наверное, как и люди на их большеглазый эльфийский взгляд. Межрасовые предрассудки были чужды Каллену. В этом они когда-то с Дейдре были солидарны. С Элланой – нет. Она любила напомнить окружающим, кем является. И зачёсывала короткий волос на один бок, чтоб сверкать ушами. У Дейдре волосы тоже были короткие. Но Дейдре не знала, что такое расовый предрассудок. У неё просто были длинные уши. Не более того. А ещё её волосы пахли мёдом. Когда-то Каллен – юный и сильно храмовник – осторожно рыскал руками под одеялом. Он представлял её веснушки, рассыпанные по маленькому носу. Вспоминал тонкие бледные губы, напряжённые, словно струна лютни. Почти ощущал под ладонями нежную наверное кожу. Водил по ней пальцами. Прикасался губами. Покатые плечи, острые ключицы, маленькая грудь, напряжённый живот. Ниже, ниже… У него был платок, пахнущий мёдом. Который она ему подарила. Каллен сильно, до треска тонких сплетений ниток, сжимал его, когда перед глазами темнело, а по телу разливалась сладкая истома. Он не знал, что закрываясь в купальной комнате, Дейдре Сурана – тогда ещё совсем юная и сильно в Круге – ласкала себя, отмокая в остывающей воде, и представляя, что бы сделали с её хрупким телом его пальцы. А наутро он смущённо отворачивался, вспоминая ночные мысли. А она всё так же старалась не обращать на него внимания, абсолютно так же вспоминая шальные ночные мысли. Временами Каллен думал: что было бы, если бы тем другом-Стражем оказалась именно она? Плевать на историю. Плевать на то, что Сурана якобы отправилась искать лекарство от Мора. Если бы она вошла в двери его коморки с прогнившим крошащимся потолком – что бы он сделал? - Я скучал по тебе, Дейдре, - сказал бы он. - Я тоже, - тихо ответила бы она. Вот и всё. Вот будто и не было этих десяти лет. Эльфы, как он знал, лицом стареют неохотно, нежелательно. Дейдре бы выглядела точно так, как в тот день, когда пришла разбирать проблемы Круга Магов. А вот он, наверное, постарел за это время. Но она ничего не скажет. Никогда ничего не говорила. А ещё он бы подумал, что не помнит этого шрама над бровью. Возможно, она бы сказала, что получила его в схватке с ассасином, которого наняли по её душу. Либо от зубов порождения тьмы. Либо книга неудачно упала с верхней полки королевской библиотеки. Сурана посмеялась бы над его предположениями. Но никогда не сказала, что ударилась о тумбочку, потому что пьяной забыла наколдовать светящийся шар и пыталась найти сапоги наощупь, чтобы сбежать из палатки не менее нетрезвого Зеврана. Потому что Каллен бы не понял этого. А она бы спросила о его шраме на губе. И получила бы такую же выдуманную историю. "Прищемил забралом", например. "Осколок церкви в Киркволле отлетел и попал в меня", например. На самом деле, Каллен уже сам не помнит, откуда этот шрам. И того ожога на плече – это он скажет, когда она снимет куртку с грифоном на спине. А потом она – всё такая же безумно-рыжая – зароется пальцами в его волосы, притянет к себе – и укусит за нижнюю губу. Это она так заигрывает. - Кровать? - спросит тихо, не отрываясь от мочки его уха. - На верху, - также тихо ответит он, подхватывая тонкую эльфийку на руки. Но у лестницы им всё равно придётся цепляться не за друг друга, а за перекладины. Чёртова планировка. И глупый стол с сломавшейся на неделе ножкой. А ведь сперва они могли поговорить. О том, что случилось за это время. У кого как сложилась жизнь. Почему в её рыжих, густых волосах он заметил серебряные пряди. И почему они есть у него самого. Скорее всего, Сурана бы заткнула его. Пощёчиной, прикладыванием пальца к губам с коротким "Ш-ш-ш" или поцелуем - но не стала бы разговаривать. Она пришла не за разговорами. Она пришла за ним. И когда его пальцы, измазанные в её влаге, коснутся затвердевших от возбуждения сосков, стонать Дейдре будет исключительно его имя. А не говорить о шрамах или произошедшем за десяток лет. Всем иногда нужно расслабиться. И Героиням Ферелдена. И командующим войсками Инквизиции. Всем. - Не останавливайся, Каллен. Прошу, - прошепчет она в маняще-приоткрытые губы. Затем жадно сомнёт их в сухом поцелуе, чтобы не вскрикнуть от рывка и напряжения внизу живота. Чтобы никто не подумал, будто в этой башне кого-нибудь убивают. А просить Каллена будет не нужно. "Руки у неё холодные", - заметит он, когда маленькие ладони лягут ему на ягодицы, подталкивая к действию. А затем поцелует её в ключицу. И в ложбинку между белых грудей с бледными, едва заметными сосками. И она вновь повторит просьбу. И выгнется ласкам навстречу. До самого хруста в позвонках. Если бы не на кровати, она бы, наверное, сломалась. - Поцелуй меня, - прикажет рыжая Дейдре Сурана, прикрывая голую грудь уголком простыни. И ляжет головой ему на грудь, чтобы послушать выравнивающееся дыхание. Нарисует тонким ловким пальцем узор по взмокшей, покрывшейся испариной коже. И Каллен поцелует. В макушку. Потому что не захочет шевелиться ровно пять минут. Или может больше. Он всегда представлял себе это именно так. Он всегда представлял, как Дейдре будет вести себя во время секса. И несмотря на обилие представляемых ситуаций, поз и возможностей, сценарий отчего-то в голове складывался всегда один. А ещё в конце она уходит, пока Каллен спит. Просыпаясь в гордом одиночестве на кровати под прогнившим потолком башни Скайхолда, первым делом Каллен вздыхает и поправляет сползшее одеяло. Затем припоминает, что всё было исключительно в его воображении. Затем вздыхает ещё раз - совершенно не радуясь данному факту. Созерцать равнодушное, индифферентное лицо Элланы Лавеллан у Каллена нет сегодня никакого желания. Потому что она опять будет напоминать ему о Дейдре Суране, а эти мысли, в свою очередь, о том, что Дейдре Сурану - такую, как во сне, со шрамом над бровью, ожогом на лопатке и стонущую его имя под натиском его метких прикосновений - он не увидит перед собой никогда. Точно так же, как никогда не увидит Эллану Лавеллан. Ни её шрамы. Ни ожоги. Ни стонущую его имя под натиском его метких прикосновений. "Похожи?" - задумается Каллен в очередной раз, когда Лавеллан прибежит вертеться по кабинету и зудеть под ухом. "Похожи", - ответит Каллен сам себе. - "Я никогда не смогу назвать её своей".