50 оттенков Шервуда

Даддарио резко подрывается со своего небольшого, но удобного диванчика в трейлере, когда дверь в его уютную обитель с грохотом открывается и в неё влетает Шервуд. Мэтт задремал после утомительных съёмок, сам не заметив, как это произошло, он просто привалился плечом к мягкой подушке, и парня вырубило моментально. - Почему я не удивлен, что мой трейлер пытаешься разломать именно ты – деланно недовольно произносит брюнет, ухмыляясь одним уголком губ, и опускается обратно на своё место. Доминик подходит ближе не говоря ни слова, любуясь взъерошенным после сна, совершенно очаровательным в данный момент сериальным парабатаем. Черные, ранее уложенные в творческом беспорядке локоны топорщились еще сильнее, милая припухлость на скулах и под глазами вызывала у блондина замирание сердца. Мэтт часто-часто хлопал глазами, пытаясь отогнать сонливость и от каждого взмаха длиннющих, пушистых ресниц у Дома перехватывало дыхание. Если бы британца попросили описать, насколько красив его друг, у того бы не хватило ни эмоций, ни слов, чтобы точно передать, каким до невозможности идеальным он считает Даддарио. Зато парень точно может описать насколько это больно. До прокусанных пальцев по ночам, потому что находясь слишком близко эти пальцы почти на автомате тянутся к такой красоте. До жутких спазмов внизу живота от перевозбуждения, которое никуда не девается. Можно спать с Сарой, можно дрочить, но это затуманивающее рассудок желание не пропадает, потому что ему нужен именно Мэтт. До сбитых костяшек на руках, потому что осознание, что тот, кого ты до такого безумия любишь, никогда не будет твоим. Доминик срывается, он часто и без причины говорит о Мэттью, он трогает, гладит, делает массаж при всех, признаётся в любви и даже не стесняется, но самое странное, что всё это не коробит и брюнета. Даддарио принимает все знаки внимания, подначивает, а когда сам проявляет инициативу у Шервуда мутнеет сознание. Ему кажется, что от каждого лёгкого прикосновения длинных, изящных пальцев коллеги он может запросто кончить. Блондин представляет эти же шикарные пальцы на своём члене и хочется от этой картины стонать в голос, так громко, чтобы першило горло, чтобы рвало и от кашля невозможно было вдохнуть. Дом ненавидит себя часто за подобные мысли, за такую одержимость, но глубина его падения в чувства, которые он испытывает к Мэтту невозможно описать. Каждый раз, когда кажется, что он достиг дна, Даддарио проходит рядом в своих узких, обтягивающих штанах сумеречного охотника, отлично облегающих аппетитный зад, шикарные бёдра и парень чувствует, как снова летит в пропасть, которой не видно ни конца ни края. Сначала это была простая лёгкая влюбленность, когда в объекте симпатии нравится всё, а потом британец узнал товарища получше и понял, что пропал. Ум, чувство юмора, чувство такта, воспитанность и притягательная странность Мэтта не оставила ни единого шанса Шервуду, чтобы выбраться из этой пучины. - Ну, долго ты там будешь стоять, как истукан? – хрипло проговаривает Даддарио и от этих низких нот, от этой бархатистости в его голосе у Доминика практически стоит. - Не мог бы ты встать – просит британец и широко улыбается. Парень хмурится, но всё же встаёт с дивана. Доминик знает, что уровень доверия между ними зашкаливающий, этим и пользуется. - Если это твоя очередная неудачная шутка, клянусь Ангелом я…- Мэтт сам себя резко обрывает, внимательно вглядываясь в лицо друга, он видит в глазах Дома какой-то нездоровый, лихорадочный блеск и слабая улыбка окончательно сползает с его лица. - Что случилось? – спрашивает он тихо, растягивая слова. Брюнет вдруг принюхивается, наклоняясь к лицу товарища, и резко отшатывается. - Судя по запаху, пьян ты практически в стельку – скептически проговаривает Даддарио и направляется в сторону маленькой кухоньки. - Давай сделаю тебе крепкий кофе. Где ты так накидался то?- продолжает болтать Мэтт, не обращая внимания на напряжённое молчание друга, на его стеклянный, не мигающий взгляд. До того до чего додумался Доминик, а главное решился, надо изрядное количество алкоголя. Блондин на один короткий миг прикрывает глаза, выдыхает, за пару шагов преодолевает расстояние между ним и, как учили на тренировках для того, чтобы выглядеть крутым сумеречным охотником, делает простую подсечку Мэттью. Чтобы тот сильно не ударился при падении, Шервуд ловит его за плечо перед самым столкновением с полом и грубо кладёт на твёрдую поверхность. - Неплохо для пьяного – слышится смешок снизу, Даддарио думает, что это всё ещё шутка, что британец играется, как обычно. Они часто вступали в спарринги, для поддержки формы, чтобы тело помнило необходимые приемы, ибо было много трюков, которые актеры выполняли сами. Дом криво ухмыляется сверху и заламывает руки брюнета за его спиной, доставая из кармана куртки верёвку. Он быстро опутывает ею запястья парня, Мэтт начинает сопротивляться, и блондин не больно, но ощутимо надавливает коленом тому на поясницу и завязывает тугой узел на длинных конечностях друга. - Это уже правда не смешно. Освободи меня! – твёрдо, совершенно спокойно произносит Даддарио, косясь на британца, отстраняясь от пола. - Прости…- слышится глухо и обречено сверху. Брюнет снова дергается, пытаясь встать на колени, чтобы подняться во весь рост. Шервуд снова надавливает коленом, заставляя товарища полностью опуститься на пол, быстро завязывая очередной узел на лодыжках актера. Мэтт шумно и тяжело дышит, чувствуя как противно тянет в плечах из-за неудобного положения рук и продолжает надеяться, что это всё ещё дибильный розыгрыш. Дом вспоминает, как проходя мимо реквизитной, увидел там эти не очень толстые, но прочные веревки и в его воспаленном мозгу вспыхнул план. Сначала он показался простым бредом, в мыслях каждого человека по сто раз на дню крутятся сумасшедшие идеи – это называется воображение. Но не всё, что рисует воображение находит отображение в реальности, для точности процентов девяносто так никогда и не исполняются. Но мечтать же не вредно? Кажется, впервые эта поговорка дала сбой. Подгоняемый достаточным количеством алкоголя в организме, Шервуд в очередной раз стал грезить шикарным, твёрдым прессом Даддарио, его сильными, крепкими, накаченными плечами, бледными, длинными пальцами, пухлыми, цвета спелой вишни губами и ноги сами понесли блондина в реквизитную. А потом в трейлер друга. И вот он тут, практически сидит на его спине, наслаждаясь беспомощностью парня. Доминик переворачивает Мэтта на спину, тот морщится, потому что завязанные сзади руки мешают лежать удобно, приходится выгибаться в спине. Из-за этого между черной футболкой и ремнем джинс мелькает белая полоска кожи, Дом задерживает там свой взгляд и нервно сглатывает. Он помогает брюнету сесть и передвигает его к дивану, чтобы тот спиной облокотился о спальное место. - Зачем ты это делаешь? – на выдохе произносит Мэттью, облизывая языком пересохшие губы. Сейчас он больше Алек, чем Мэтт. Блондин всегда думал, что в товарище очень много от персонажа, которого он играет. Всегда выдержанный, даже в довольно патовых ситуациях, не изменяющий своему хмурому, строгому образу Лайтвуд. Даддарио сейчас был именно такой, его большие глаза цвета топлёного шоколада бегали по лицу Дома, он по-прежнему пытался анализировать ситуацию, оставаясь спокойным. Британец тыльной стороной ладони провёл по бархатной, нежной щеке, медленно, смакуя каждое лёгкое прикосновение и наклонившись к парню вплотную, почти дотрагиваясь своими губами до его губ, тихо проговорил: - Не надо пытаться понять происходящее. Я и сам плохо понимаю. А потом срывается и с силой трется носом о висок брюнета, о его щёку, о его идеальную, словно, выгравированную искусным мастером скулу, как делают это животные в поиске ласки. Дом утыкается в изгиб белоснежной, сильной, мужской шеи, наслаждаясь запахом друга, спускаясь к ключице, оттягивая тонкий ворот футболки, проводя по ней губами. Сначала невесомо, потом выцеловывая узоры и дразня влажным языком. Блондин поднимает глаза на друга, тот растерян, выражение лица настолько не понимающее, ранимое, почти, как у ребенка, который откровенно не осознаёт, за что у него отняли игрушку, за что его обижают. - Дом – тихо выдыхает Мэтт, смотря на того, не отрываясь. От того, что его имя произнесли как мольбу, британец готов кончить в ту же секунду. Эти полуоткрытые чувственные губы выдохнули его имя, и ничего сексуальнее Шервуд в своей жизни не видел и не слышал. Доминик целует Даддарио, со всего размаха ударяясь подбородками, брюнет отшатывается назад, насколько может, но парень придерживает его за шею, облизывая рот Мэттью изнутри, проводят кончиком языка по дёснам и пухлым губам. Он сладкий, нежный, какой-то невероятно трепетный и Дом не может разорвать этот поцелуй, который больше напоминает насилие, ему не отвечают, но и не закрывают рот и не пытаются укусить, просто терпят. Британец отстраняется от товарища с каким-то хлюпающим звуком, не веря, что, наконец, поцеловал того. Сильным, резким движением рук Шервуд рвёт не плотную ткань футболки друга прямо у него на груди, отбрасывая ненужные тряпки в сторону. Тень понимания мелькает в выражении лица темноволосого и он щурится, изучая раскрасневшегося от возбуждения коллегу. Блондин припадает губами к твёрдому прессу Мэтта, обводит языком пупок, мелкими, лёгкими поцелуями клеймит каждый миллиметр, прикрывая глаза от наслаждения. Дому кажется, что кожа Даддарио обжигающая, такая же, как и его губы, как и весь он сам, парню душно, ощущение, что сейчас он вспыхнет, словно, спичка и превратится в пепел за считанные секунды. Шервуд прикусывает нежное местечко над бедром сбоку, зализывая укус, и слышит глухой, тихий звук, вырвавшийся из уст брюнета. - То, что ты делаешь – неправильно. Ты должен остановиться – всё так же спокойно, рассудительно проговаривает сериальный парабатай, но в его голосе проскальзывают нотки отчаянья. - Уверен, что хочешь, чтобы я остановился? – язвительно усмехается Дом и больно сжимает бугорок в районе паха у друга. Мэттью болезненно жмуриться, с трудом сдерживая стон, закусывая нижнюю губу. Блондин убирает руку. - Это неважно. Это всего лишь реакция тела. Дом, я поверить не могу, что это ты – тяжело дыша, говорит брюнет, не сводя с, как он думал, близкого человека разочарованного взгляда. - Всего лишь реакция тела? – шипит сквозь зубы британец, резко садясь на бедра Даддарио, хватая того правой рукой за шею. - Хватит заниматься самообманом, правильный мальчик. Если бы ты никогда об этом не думал, не хотел, даже возможности такой не допускал у тебя бы никогда не встал, особенно в подобной ситуации – зло шепчет на ухо парню Шервуд, прикусив мочку. Он ласково целует Мэтта в висок, несколько раз в скулу, облизывает подбородок, брюнет пытается отвернуться, но Шервуд насильно того удерживает ловкими пальцами, не давая отстраниться. - Ты не знаешь, каково это любить тебя до безумия и не иметь возможности касаться, когда хочется и где хочется – продолжает шептать блондин, ёрзая у жертвы на бёдрах, прижимаясь пахом, получая дикое удовлетворение от ощущения, что у Даддарио в штанах всё такой же каменный стояк. - Как это больно, как приходится заливать свои чувства алкоголем, а иногда и чем похуже – оглаживает рельефные плечи друга, ласково, приятно пощипывая затвердевшие мышцы. - Как хочется тебя поцеловать, когда ты близко наклоняешься ко мне, без зазрения совести, даже не понимая, насколько нарушаешь моё личное пространство и как у меня от твоей близости внутри всё разрывается, превращаясь в сплошное кровавое месиво – хрипло проговаривает Доминик, проводя подушечками пальцев по внутренней стороне рук Мэтта, где кожа особенно нежная, почти белоснежная, как первый снег, где видны тонкие нити светло-голубых вен, опускаясь к трогательным, изящным, но при этом очевидно мужским запястьям. В этом весь Даддарио, он умеет сочетать противоположности. Быть милым и брутальным, закрытым, но совершенно очаровательным, смущаться, но казаться уверенным, совершенно не пытаться выглядеть сексуальным, но именно таким при этом и быть. Весь сотканный из невозможностей и невероятностей, но такой по-настоящему живой, искренний, удивительный. От близости Мэтта у Шервуда окончательно плывет сознание, на мгновение ему даже показалось, что он в какой-то другой реальности. Параллельной. Он отстраняется от товарища, ловя на себе ошалелый взгляд и от удивления приоткрытый рот. Парень хлопает своими длиннющими, чёрными ресницами, выглядя, как невинное дитя и Дом в очередной раз задыхается от такой красоты, и бесится, потому что не такой уж он и невинный. Мэтт сам его поощрял, все эти шуточки на грани, признания, постоянные касания, объятия, все их отношения изначально скользили на остром, тонком краю, который в любой момент мог кончиться для них обрывом. Хотя почему мог? Этим и кончилось. Шервуд встает с друга и заставляет повернуться того к себе спиной, ставит на колени, а грудью кладет на диван. Доминик перевозбудился еще около часа назад, просто мечтая о запретом плоде, но сейчас, проделывая все эти манипуляции, болезненное, тянущее ощущение внизу живота окончательно затмевает разум. Он стаскивает жутко узкие штаны с шикарных бёдер Даддарио, оставляя того в нижнем белье. Мэтт дергается, пытаясь подняться, но плотно, туго связанные ноги, не дают даже нормально шевельнуться, блондин просто утыкает того обратно в диван и успокаивающе целует в ложбинку на пояснице. Дом видит, насколько напряжен парень, как под красивой, шелковистой кожей перекатываются мышцы, как тот насторожен и похож на рассерженного, пойманного хищника, только что не рычит. Британец целует каждый позвонок, почти каждую родинку у друга на спине, пытаясь того расслабить хоть чуть- чуть. Дом достает из другого кармана куртки тюбик с каким-то кремом, сворованным из гримерки, и окончательно избавляется от верхней одежды вместе с футболкой. Шервуд практически ложится на спину Мэттью, ощущая, как они соприкасаются горячей кожей, утыкается тому в затылок, зарываясь носом в густые, тёмные волосы, вдыхая запах любимого шампуня брюнета до лёгкой щекотки под рёбрами. Он оглаживает ладонями через ткань боксеров округлые, накаченные ягодицы Даддарио, но долго не выдерживает и срывает их к чертям. Доминик аккуратно, сначала одними пальцами касается стояка друга, тот всхлипывает, упираясь лбом в мягкий матрац, явно стараясь не издавать никаких звуков. Ствол Мэтта длинный, гладкий, красивый, такой же идеальный, как и его хозяин. Он делает несколько плавных движений, но потом ускоряется, от чего брюнет непроизвольно прогибается в спине и от этой картины у британца буквально темнеет в глазах, эта идеальная, сильная спина прогибается от его прикосновений. В висках стучит набатом от перевозбуждения, нездоровый жар пробегает по всему телу с головы до ног за одно мгновение. Шервуд быстро спускает свои джинсы вместе с нижним бельем и выдавливает на пальцы прохладный крем. Как бы там не было, калечить друга парень на самом деле не хотел. Дом осторожно касается сжатого сфинктера, проскальзывая внутрь лишь на половину пальца. Мэтт не дергается, не сопротивляется, ничего не говорит, лишь смирно лежит на диване, бездумно глядя немигающим взглядом в сторону. Он прекрасно понимает, что уже ничего не изменить и то доверие, невероятное, которое он вообще мало к кому испытывал в жизни и, которое было между ними, рухнуло за одну секунду. Дададрио почти не ощущает пальцев, проникающих в него, растягивая стенки прохода. Он думает лишь о том, как мог не замечать чувств, которые к нему испытывает сериальный парабатай? Ведь Мэтт сам ощущал нечто такое к нему, ведь поэтому ребята так сблизились, ведь поэтому брюнета не пугал постоянный тактильный контакт, он сам нуждался в нём, ему хотелось чувствовать Дома, только вот признаться в этом не мог даже себе. Когда твёрдая, толстая головка начинает упираться в узкий проход, парень, всё таки, вздрагивает, а потом закусывает зубами плед, лежащий перед ним на диване, прикрывая глаза. Дом входит медленно, постепенно, готовый сорваться в любое мгновение, потому что возбуждение переросло в одну болезненную агонию, от которой хотелось, наконец, избавиться. Оказываясь в товарище на всю длину, Шервуд начинает двигаться, возможно, быстрее, чем следовало бы, потому что Мэтт напрягается всем телом, сопротивляясь движению внутри него, но ничего поделать с собой блондин уже не мог. От того, насколько Даддарио внутри восхитительно мягкий, горячий и тугой, у Дома стали взрываться феерверки в голове, он видел яркие вспышки перед глазами, теряясь в этих невероятных ощущениях. Хотелось кричать, но с губ срывался лишь какой-то хриплый звук, а по спине бежали капли пота. На лбу и висках Мэттью выступила испарина, он старался не издавать звуков, шумно дыша в обивку дивана, пытаясь думать о чём то приятном, чтобы не ощущать , как тебя почти рвут пополам. Британец ускорил темп, понимая, что уже близок к концу, чувствуя в районе паха, как всё сжимается, словно, тугая пружина. Он падает на спину брюнету, не переставая двигать бёдрами, жестко врезаясь в ягодицы друга, целуя того в мокрую шею, затылок, беспорядочно оглаживая чужие плечи и бока. Взрыв происходит мгновенно и первые секунды Доминику кажется, что он умер и вознесся на небеса, ничего подобного ни с кем раньше актёр не испытывал. Из него вышибло весь дух, а потом накрыло таким блаженством, что на секунду показалось, что он потерял сознание. Дернувшись по инерции ещё пару раз, блондин окончательно падает на Мэтта, обнимая того поперек живота, шепча тому без остановки: - Я люблю тебя, я люблю тебя, я так сильно люблю тебя… - Дом продолжает покрывать поцелуями, вспотевшую спину брюнета, еще пульсируя внутри парня. Блондин выходит из Даддарио, видя, как на пол падают полупрозрачные, белёсые капли, он быстро вытирает их подвернувшейся под руку футболкой. Натягивая на себя обратно штаны, не застёгивая их, Шервуд судорожно начинает развязывать верёвки на теле товарища. Справляется он быстро и осторожно, словно, куклу одевает обратно Мэттью, разворачивая к себе лицом. То, что видит британец, повергает его в шок. Дом ожидал, что сразу получит по морде, как освободит свою жертву, что тот будет, кричать, как ненавидит его или наоборот друга поглотит полная апатия, тихая ненависть, но увидел он полностью сломленного человека и дело было не только в физическом насилии, а в том, что подобного предательства, граничащего с убийством Мэтт не ожидал, даже подумать не мог о подобном. Он здоровый, взрослый мужчина, который неожиданно нашёл в своём коллеге настолько родного человека, что готов был доверить тому даже свою жизнь. А что теперь? В груди Доминика всё ломается с оглушительным хрустом, кажется, это сердце пробило рёбра, в ушах стоит гул и он падает перед Даддарио на колени, упираясь лбом парню в ноги. - Пожалуйста, я знаю, что не могу просить об этом, но прости. Я сделаю всё, что угодно, если не хочешь видеть меня, я уйду, уволюсь, выплачу любые отступные, если ты не можешь видеть меня больше. Мы можем даже пойти в полицию, хочешь? Я готов к наказанию, я его хочу – тараторит Шервуд, не поднимая головы, не видя, как прикрывает глаза Мэтт и у него из под опущенных ресниц блестят слёзы. Он не чувствует физической боли, хотя наверняка она не слабая, но та дыра в груди, что появилась после произошедшего, заглушает, затмевая всё вокруг. Сплошная саднящая, пульсирующая, горячая боль. И самое страшное, что он не может представить всего, что говорит сейчас этот конченный идиот. Брюнет бы никогда не позволил сесть ему в тюрьму и не хочет больше никогда его не видеть в своей жизни. Даддарио хочется крушить и ломать, к чертям собачим разобрать этот трейлер, сбивая кулаки в кровь, а по завершению этими же кулаками разбить нос Доминику. Но сил нет, а главное от любого намёка на насилие его начинает тошнить и актёр еле сдерживается, чтобы не вырвать прямо на скрюченное создание, упирающееся ему в ноги. Видимо, британец понимает это молчание по своему и, хватая свою куртку, резко поднимается, вытирая слезы с раскрасневшихся щёк, направляется к выходу. Мэтту тоже хочется плакать, он сглатывает противную, вязкую слюну и еле проговаривает: - Выйдешь сейчас отсюда и никогда не узнаешь, могу ли я тебя простить…