d e f e n d e r.

В моем карточном домике никогда не было места смерти. Она аккуратно манила меня через окно, вскрывала вены бумажными самолетиками, толкала в лужи собственной крови и заставляла задыхаться, играя в кубики с моим воображением — делала все, что ей вздумается, но никогда не заходила дальше порога. Плотно закрывала дубовую дверь, но до крышки гроба дело не доходило. Зато в нем умещалось достаточно квартирантов — тысячи дам, валетов и королей; пока одни вспарывали мне живот, другие зашивали тяжелые веки. По понедельникам они всей оравой заваливались ко мне на кухню, вливая в желудок содержимое каждой мутной стопки, а по пятницам колотили друг друга пустыми бутылками. Зеленое стекло впивалось в ступни кинжалами, но в распорядок ни одного из их дней не входила уборка. Иногда мне казалось, что из всех ржавых кранов течет спирт, а воду отключили за неуплату. Если тело человека на 80% состоит из воды, то Джерард Уэй — не человек. Кровь ежедневно вскипала от градуса и обжигала стенки артерий, но я не умел охлаждать ничего, кроме пивных бутылок и собственного воспаленного сердца. Баланс телефона не пополнялся с момента его покупки, благодаря чему я ежедневно слушал плавный и уверенный голос диспетчера. Мозг непроизвольно воспроизводил образы улыбчивых мужчин в темно-синих костюмах — тех, кто ежедневно сидит внутри телевизора и диктует новости в перерывах между помехами; тех, одним из которых мне никогда не стать. Если бы не они, я бы оглох от давящей на барабанные перепонки тишины, ведь это было единственным, что могло заставить меня нажать на левую кнопку. Сигареты заканчивались слишком быстро, а пустые пачки друг за другом летели в переполненное ведро. В последний вторник месяца я надевал солнцезащитные очки и шел за грудой новых никотиновых стебельков, попутно хороня целые пакеты старых в ближайшем грязном мусорном баке. Я знал, что когда-нибудь окажусь там вместе с ними, но дни шли, а прогнозы все не сбывались. Я потратил всю свою девятнадцатилетнюю жизнь на поиск покровителя, но Бог никогда не успевал вовремя — ноги доносили меня до наркоторговцев быстрее. Если бы Питер Пэн был Иисусом, он бы давно забрал меня в свой Рай. Засохшая акварель пошла трещинами, прямо как вера в светлое будущее; эмаль слезала с пыльной гитары, словно кожа вокруг свежих уколов. Тратил годы на выращивание деревьев, чтобы потом перерубить ствол на стадии цветения; сажал новые, чтобы снова не дождаться спелых плодов. Не доводил до конца ничего, кроме денег в потрепанном портмоне. Но потом он все-таки пришел. Пришел, чтобы спасти меня. Проскочил в приоткрытую щелку, когда смерть опять скрипела дверью. Подкрался на цыпочках и выключил свет мигающего светильника. Убрал осколки с пола, пока его собственные пальцы кровоточили. Обрезал крылья, став ангелом-хранителем самого плохого подопечного, смертного настолько, что даже дьявол отрекся от него. Мой маленький Питер Пэн с именем на букву «Ф». Моя ожившая гибель. Он изучил все дороги, ведущие к вратам Ада, пока я не нашел ни одной; смеялся в лицо смерти, глядя в зеркало; блестел стеклянными глазами при виде своего Джокера. Карточный домик рухнул от его теплого дыхания, придавив надоедливых соседей. Покер быстро стал моей любимой игрой — мертвые квартиранты должны расплатиться за проживание. В то время я начал носить пикового туза в правом кармане льняной рубашки — талисман Фрэнка под самым сердцем. Он впустил меня в свой домик на дереве и перерубил лестницу, чтобы я никогда не ушёл от него. Не понимал, что заменил понятие «дом» на «люблю». Попросил меня сходить с ним за новыми обоями, а после поклейки срезáл маленькие кусочки лезвием — ему нравилось курить самокрут с привкусом строительного клея. Все стены были увешаны упаковками из-под таблеток, бусами из бутылочных крышек и маленькими плюшевыми кроликами — коллекционер, долбящийся по вене. Через некоторое время в этот список бесполезного хлама вошли мои картины — он купил мне новую акварель цвета общего безумства. Через год я не мог представить жизни без чайных церемоний и бессонных ночей, проведенных в поисках ключей от двухместного склепа. Мы со смертью поменялись местами: теперь я был охотником, а она — жертвой. Выманивал её из логова, словно дворнягу куском говядины, и смеялся, сидя на высоких могучих ветках, пока она обреченно обнюхивала стволы близлежащих деревьев; душил её веревками из наших переплетенных пальцев. Подружиться у нас так и не получилось — ей все ещё не было места там, где у меня был свой палач. — эй, Джи, поднимешь бокал шампанского за упокой? Я был обязан жизнью этому маленькому проводнику в загробный мир. Он сталкивал меня с мостов и прыгал следом, чтобы потом кормить вареньем с ложки и укутывать в одеяло — лимон в чае тонул точно так же, как я в виноватых глазах. Он любил устраивать вечерние пикники на крышах высоток во время грозы — из-за туч звезд было не видно, но даже луна меркла рядом с этим несносным мальчишкой. Он прыгал в клетку к тиграм так, словно они были его семьей — разговаривал с полосатыми хищниками так же, как со мной за чашкой чая. Он бегал по действующей стройке без каски, пока сверху на него летели стройматериалы и крики испуганных рабочих — отстирывать побелку и зашивать дыры вошло в привычку. Он ввязывался в каждую уличную драку, а я смывал кровь с его ключиц в душе, целовал потрескавшиеся губы, когда он шипел от боли — шипел и улыбался. Он пил мою разведенную в воде гуашь, а потом выблевывал ее вместе с заливистым смехом — говорил, что в желудке распускаются колючие розы. Парень с веткой шиповника вместо сердца. — эй, Джи, когда-нибудь я полосну себе вены — только если бумажными самолетиками Долго ждать не пришлось — стопка бумаги закончилась слишком быстро. Все это время смерть ожидала своего сына у порога — оголенные клыки истекали кровью случайной жертвы, а глаза блестели в предвкушении новой, желанной. Мы встали из-за стола и сложили карты в колоду. Валеты начинали точить секиры. — когда я сплю, я слушаю блюз, и вижу оттенки черного и белого Шиповник высох до основания. И только когда я опустошал последний бокал шампанского, я понял: может, смерть — единственное, чему было место в моем карточном домике?