A n i m a l

— Спорим? — Лило вызывающе осклабилась, и Мёртл не смогла сдержать грудной рык. — Ты до сих пор веришь в эти сказки, чудачка Лило, как же мне смешно, — язвительно проговорила Эдмондс, пытаясь задеть её. — Спорим? — всё так же улыбаясь, повторила брюнетка. Взгляд холоднее, кажется, любого льда. — Как скажешь, чудачка, — Мёртл почувствовала, что её ладонь сжали почти до хруста. Пелекаи всё-таки злилась, хоть произнесла абсолютно спокойно: — Завтра. В семь вечера. Возле тропы, — отпустила руку. — Впрочем, ты помнишь. Рыжая проследила за тем, как она уходит, виляя аппетитной задницей, и вскоре сама развернулась. Она вспомнила, как в секунду могла завести Лило раньше; и та уже отчаянно вопила, доказывая свою правоту, плевалась детскими ругательствами, а однажды даже полезла драться. Куда всё это делось? Весело же было. Но нет, теперь полинезийка спокойна, как удав, — знай себе, улыбается, а крика от неё не добьёшься. Шагая, Эдмондс пнула какой-то камень, лежавший посередине тропинки. Он, как Лило, мешается… Только не миг, а уже несколько лет. Мёртл постоянно думала о мерзкой, чокнутой, с дуба рухнувшей Пелекаи. Представляла, как нахамит ей, едва нога черноволосой ступит за школьный порог. Самые удачные издевательства записывала. Этих тетрадок у неё толстая стопка с шести лет. Она больная? Да, помешалась немного. И чёрт знает, почему смуглая шваль не даёт ей вздохнуть. Все относились к бедняжке до ужаса снисходительно. Погибли родители, воспитывает старшая сестра; ну, с фантазией девчонка, не страшно; зато добрая, кормит рыбку Пузана сэндвичами с ореховой пастой и вареньем, заботится о своей уродливой собачке (которая и не собачка вовсе, скорее всего), играет на укулеле и, Бог знает, что ещё делает. Мисс Люблю Весь Мир. Почему бы ей не подавиться своей добротой? Почему бы не заткнуться и не перестать бесить? Просто. Заткнуться. Эдмондс запихнула в рюкзак два яблока на следующий день. Туда же утрамбовала расчёску и плед. (Чтобы накрыть Лило и предметом для ухода за волосами избить до смерти? Возможно.) Она всегда смеялась над ней. Плюс подружки потворствовали ей в этой вечной издёвке над сиротой и всем, что она делала. Особенно актуальным это являлось в День Матери, так как мать у чудачки погибла в автокатастрофе, в то время как Пелекаи была ещё малышкой. Уже до жути странной, конечно же. Когда им минуло четырнадцать, Мёртл застала её после школы с каким-то мальчишкой. Кажется, она видела его. Да, Аматои — серфер. Он прижимал полинезийку к стене. Мёртл не смогла забыть, как спина брюнетки упиралась в деревянные дощечки. Красивая, как назло красивая и безумная Лило. С гибким телом, бархатным голоском, длинными, мягкими волосами, ниспадающими, словно водопад… Аматои целовал её в губы и так нахально лапал, что у Эдмондс сердце билось аж у самого горла. Рядом на земле валялись куклы Вуду: вероятно, дурилка плела их, пока он не пришёл. Среди кукол вся свора рыжей… И Юки, и Тереза, Елена там же. Но не она. Мёртл убежала. А ведь они уже спорили о ночных факельщиках — пронеслась внезапная мысль в голове Эдмондс. Тогда Пелекаи проиграла, да. И запугала настолько, что… Мёртл, кажись, взаправду слышала вой с того света и глухой бой барабанов, однако камнем не стала. Вероятно, полинезийская оторва лелеяла надежду на то, что это произойдет теперь, и Эдмондс (весьма удачно) фактически подписала себе смертный приговор. Пф-ф, глупость! — Стич, ты идёшь домой, — смуглая девушка присела перед собачкой, которая провожала её до тропы. — Naga! — Стич… — попросила Лило, потрепав его по макушке. — Ты же не хочешь, чтобы я рассказала Джамбе, что это ты испортил формулу для создания 696-го? И те любимые пирожные Пликли… — Ладно. — Мёртл вытаращила глаза, когда он ответил по-английски. Послышалось, это послышалось. — Возь-ми. Эдмондс сделала шаг назад, выпучившись на Стича. Брюнетка надела браслет на запястье и вновь погладила собаку. Стич посмотрел на Мёртл слишком внимательно (пёс так не способен), а после побежал в противоположном направлении. Лило сказала: им повезло, что Нани в командировке, ибо только безответственный дядя Джукиба и тётя Пликли, чересчур занятая многочисленными париками, отпустили бы её ночью в лес с не очень доброжелательно настроенной девочкой (этот вариант наименования Мёртл черноволосая процитировала со слов злого гения). Пелекаи поправила рюкзак и ухмыльнулась: — Ну что, идём? Или ты испугалась? — Я не из пугливых, чудачка. — Ой, да что ты, — саркастично буркнула Лило. — По-моему, это ты у нас, чуть что — бежишь, как трусливая курица. Мёртл скрипнула зубами, пытаясь не ступать в грязь: утренний дождь размыл почву. — По крайней мере, не обжимаюсь со всякими серферами. Пелекаи глянула на неё и самодовольно закусила губу: — М-м, так вот, что тебе до сих пор покоя не даёт, — черноволосая обошла камень и не удержалась от смешка: — Тогда ты тоже сбежала, кстати говоря. Эдмондс раскраснелась, как помидор, и сильнее сжала лямки рюкзака: — А что, мне следовало смотреть на вас?! — Ну, поначалу ты этим и занималась. Рыжая потупилась, и Лило её пожалела: — Ладно, забей. — Ага, забей, — передразнила Мёртл немного облегчённо и снова заняла агрессивную позицию. — Так стрёмно признать, что перекувыркалась со всеми на острове? — Тебя это волнует? — Лило склонила голову набок, оглядывая конопатую. Рыжая растерялась на несколько мгновений, но, придя в себя, фыркнула: — Конечно! Делать мне нечего! В этих спорах они потеряли час — столько бродили по чаще, в которой не нашлось ни одного факельщика. Мёртл ликовала, а её детские страхи рассеивались. Она права, и Лило — просто большая придумщица и фантазёрка-переросток. Брюнетка шла впереди и, наконец-то, молчала. Гавайский трупик, вечно выделяющийся из всех. Оденься принцессой, как подружки. Нет. Лило особенная. Лило лучше танцует, лучше поёт, лучше плавает. К тому же, больше нравится мальчикам. И что она в них находит? То есть, нет! Что они в ней… Мёртл чертыхнулась этой пусть и мысленной, но оговорке. Стемнело, а потому Пелекаи достала фонарик. Обстановочка жуткая, надо сказать, но Эдмондс волновало иное. Она задрала голову и увидела звёзды. Мириады осколков света и бесконечности. И вдруг гром, без облачка на небе. Рыжая замерла. — Тебе напомнить легенду? — полинезийка обернулась. — Нет, я всё помню, — как можно спокойнее промямлила Мёртл, сглатывая ком в горле. Разумеется, она всё помнит, даже слишком. Сравнительно недавно Эдмондс проследила за Лило до пляжа. Ничего необычного. Смуглянка взяла укулеле (как же без неё), пляжную сумку (что логично), купальник и чудаковатую коалообразную собачку (опять). Рыжеволосая ещё не упоминала, что коренные гавайцы — настоящие дикари? Одна «Алоха» чего стоит: и «привет», и «прощай» сразу. Распущенные полинезийцы, их обычаи лишены строгости; они неразборчивы в связях и не понимают, когда к ним испытывают настоящие чувства, а когда — примитивное влечение. Зато Эдмондс всё прекрасно понимала, отрицала лишь. Переодеваясь в купальник, Лило на минуту совсем избавилась от одежды. На щеках конопатой выступил румянец, скрыв веснушки. Она бы ни за что, ни за что не призналась, что видела Пелекаи обнажённой: её тёмную кожу, которой не грозили солнечные ожоги, ключицы, симметричные, будто выгравированные умелым скульптором, линию позвоночника, худую шею, плоский живот… Какое-то время брюнетка собирала ракушки, играла со зверёнышем, пела ему, плавала одна и с ним. А дальше… Верно, Кеони Джеймсон — мальчишка, о котором верещали все девицы в школе. Кеони нравился всем… всем, кроме Мёртл. Последнее, что видела и слышала она тогда: «Иди погуляй, Стич.» Иди погуляй… Злость вновь сковала её сердце столь сильно, что она не заметила, как по лицу хлещет дождь. — Эй, Мёртл, выйди из нирваны, промокнешь! Надо укрытие найти, — трясла её Лило за плечи. — Прочь от меня, убогая! — рыжая вырвалась из её рук и бросилась бежать, не разбирая дороги. А ведь она плакала всю ночь и когда увидела её с Кеони, и после того случая с Аматои. Какая же мерзкая эта Пелекаи! Мерзкая, грязная, красивая, сумасбродная девчонка! Как она вообще может привлекать её? Мёртл продолжала бежать прочь. Не способна… она нисколько не способна заинтересовать Лило: всё, что между ними есть, — это вражда длиною почти во всю жизнь. Всё это время она отторгала её из своего круга только поэтому… Неужто? Конопатая, рыжая девчушка в очках с черепаховой оправой и стёклами толщиной с палец, наверное, — она в жизни не понравится Лило. Она не такая: не статная, не грациозная, не ветреная, и фигура её далека от идеала. Постыдная зависть, постыдное чувство собственной неполноценности, постыдное влечение… нежели что-то большее? Грязь, всё больше размываемая дождём, затекала в кроссовки, пачкала ноги. Слёзы катились по щекам веснушчатой, смешиваясь с каплями дождя. Они же усеяли стёкла очков, вследствие чего Эдмондс уже совсем не видела дороги. В конечном итоге, она споткнулась о выпирающие корни дерева, шлёпнулась в мокрый песок, содрав коленку о какую-то ветку. Лило подлетела следом, присев около неё на корточки: — Боже, Мёртл… Ну, ты и идиотина, — она взяла рыжую за локоть, приподнимая. — Ещё меня чокнутой считаешь… Вставай давай. Черноволосая помогла ей встать, стихия бушевала и, кажется, даже слышался бой барабанов. По крайней мере, Мёртл его слышала. Она забилась в крупной дрожи. Пелекаи глянула ей в глаза, а затем осмотрелась. И, наконец, ликующе выдохнула: — Я вижу пещеру. Идём… — она потянула рыжую за руку. — Там ночные факельщики, — запротестовала та, еле дыша. — Нет, ты просто болеешь на голову, Эдмондс, — уже разозлилась Лило. — Не заставляй меня гнать тебя туда пинками под зад. — Сама ты, дурилка… — вяло огрызнулась Мёртл и всё-таки повиновалась, сжимая ладонь брюнетки. По-моему, это первый раз, когда они держались за руки. Рыжей не хотелось это прекращать. В пещере оказалось достаточно воспламеняющихся вещей для костра, плюс Эдмондс разрешила сжечь одну из своих тетрадок, исписанную мыслями о полинезийке. Лило стянула промокшее платье и надела какой-то джемпер. Сейчас поднесла руки к огню, зажмурившись. Рыжая продолжала сидеть, не решаясь более смотреть на смуглянку. Она не решалась спросить о Кеони. Почему-то всё-таки хотелось это сделать, хоть она и убеждала себя, что ей к хренам собачьим не сдались мутки чокнутой. Мало ли, с кем она там крутит… Подумаешь. Глаза её заслезились немного, она тут же их потёрла, без последствий, ибо не красилась. — Тебе есть во что переодеться? — вдруг спросила Лило. — Нет, я решила, что мне это не понадобится, — ответила конопатая на редкость спокойно. Пелекаи порылась в рюкзаке и вытащила ещё один джемпер, голубого цвета, сама сидела в оранжевом. — На, — она протянула его. — Должно подойти, мы вроде одинаковые. Одинаковые. В груди у рыжей расползлось приятное тёплое чувство, но она тут же подавила его, схватив одежду. Лило посмотрела, как она снимает свою салатового цвета майку, и закусила губу. Она пожалела, что не взяла с собой фотоаппарат. Планировала, но нет… Ей нравилось фотографировать, а кадр получился бы интересный. Она отвела взгляд. Эдмондс поправила рукава джемпера, и, пытаясь вернуть привычную для себя манеру общения, спросила: — Значит, чудачка, ты отрицаешь существование факельщиков? Лило тихонько усмехнулась: — Это сказка для детей, Мёртл. Ей пугают малышей, чтобы они не бродили по ночам и вовремя ложились спать. Однако… ведь мы их слышали в детстве, да? — Ой, ты вечно что-то слышишь, дурилка! Меня не причисляй. — Брось, ты сама слышала сегодня. Ты веришь. Пелекаи продолжала смеяться, когда рыжая решилась: — Ты спала с Кеони? Лило не сильно удивилась этому вопросу. Она тоже знала, что Кеони нравится всем в школе; правда, не совсем была уверена, что Эдмондс в их числе. Черноволосая отлично помнила, как Мёртл стебала Джеймсона почём зря: начиная с его начёса на башке и заканчивая дурацким прокатом принадлежностей для плавания его отца. Прокатом, который с каждым годом становится ущербнее. Джеймсон старший платил своим работникам настолько мало, что даже Нани свинтила оттуда. Чувствуя подвох, Лило не спешила грубить: — Почему тебя так интересует, с кем я сплю? — Ничего меня не интересует… — возразила девушка, сжав рукава свитера снова. — Просто вся школа говорит о том, что вы с ним… — Ты веришь всему, что говорят? — Лило улыбнулась, пристально глядя на неё. Мёртл сжимала рукава всё сильнее и уже нервно кусала нижнюю губу. Естественно, Лило не скажет прямо — она это знала. Ведь по большому счёту, рыжей это не касалось ни коим образом. Эдмондс вздрогнула, когда Лило внезапно смиловалась: — Ладно, мы просто пару раз целовались — и всё. Так что можешь смело его клеить, моим сумасшествием он не заразился. — Он не в моём вкусе, — не задумываясь, кинула Мёртл и потупилась. Пелекаи улыбнулась ещё шире и подсела к рыжеволосой ближе. Рыжие кудри Эдмондс, всё ещё влажные, облепили лоб и щёки. Девушка сняла очки, протирая их. Она не поняла, что только что раскрыла свой тайный интерес, и думала о том, как бы поаккуратнее спросить и про Аматои тоже. Не почувствовала, в какой опасной близости стала от чудачки, не знала, что если повернётся — упрётся прямо той в губы. — А кто в твоём вкусе? — голос Лило у уха. Границы стёрты. Мёртл повернулась к ней и увидела — впервые так близко… карие глаза чокнутой. Большие, с длинными ресницами, завораживающие. Всё, что на это она смогла сказать: эм, кхм, эээ, кхем. Сердце забилось, как бешеный зверь в клетке, будто пыталось прорваться через кожу. Чужое дыхание на губах, чужое прикосновение на щеке. Изо льда в огонь, из огня в лёд. Пелекаи прижалась к её губам. Возможно, она хотела, чтобы Мёртл съехала с катушек, заорала и начала плеваться — вполне характерная для неё реакция. Или ей просто интересно, правда ли на неё залип её же главный враг детства. Или, как ещё один вариант, ей стало любопытно, каково целовать девушку, особенно которую не шибко перевариваешь. Эдмондс ответила. Впервые она касалась самых, казалось бы, недоступных для неё губ на этом чёртовом острове. Губы Лило, мягкие, полные… Даже приятнее, чем она воображала. Почему-то в эту минуту ей абсолютно плевать, как это выглядит и какие выводы из этого можно сделать. — А Аматои… — выдыхает Эдмондс, освобождаясь из плена губ полинезийки. Лило не обращает внимания и впивается конопатой в шею, срывая с уст той достаточно громкий стон. Ощущения настолько приятны, что пленница не может больше думать ни о каких вопросах. Обхватив лицо брюнетки, она теперь целует её сама, еле уловимо замечает, как они перемещаются в положение лёжа. Несносная гавайка извивается на пледе, который они расстелили около огня… Мёртл забирается прохладными пальцами под джемпер Лило, ведёт по коже, достигая груди. Блаженный вздох и несильная боль прикосновения чужих ногтей на спине. Рыжая продолжает изучать её шею, оголяет плечи, ключицы, касаясь и их дрожащими губами. У неё будто озноб, но остановиться она не хочет и не может, ведёт вниз рукой, минуя чуть выпирающие рёбра, живот и добираясь до бедёр. Лило шепчет, задыхаясь от предвкушения: — Осторожно, чудачка, — улыбается еле заметно, — я ещё девочка. На этот раз Эдмондс ощущает счастье уже неподдельно. С того дня они намного чаще заводили спор о ночных факельщиках.