Элдийка

Ее легкие трепетали на ветру - она медленно моргнула пару раз, словно прогоняя видение, вдохнула полной грудью так, что ребра врезались под кожу. Здесь рай и ад меняли плоскость, будто с ног на голову переворачивался мир, вот оно -  глядишь направо, - соленая вода обволакивает усталую кожу, странные прозрачные существа с щупальцами скользят в ладонях податливо, светятся изнутри неоном, подводные травы мягко обвивают ступни и щиколотки. А посмотри налево - вот оно, вот оно, - сплошные пески да равнины впитали столько крови, что прекраснее цветов не найти, сплошные пески да равнины поглотили в себя столько трупов, что плодовитее земли не вспахать, зеленее лесов не вырастить, жизни острее не ощутить, свободы крыльев шире... Не распустить. Она наклонилась слегка вперед и, глянув вниз невиннее любопытного ребенка, протянула над краем пропасти вытянутую ногу, будто бы проверяя высоту - порыв ветра пошатнул ее на носочках легко, словно пушинку, и она почти оторвалась от земли, восхищенно глотая влажный воздух, не в состоянии напиться. Вот же, вот оно - прямо как в давние времена, кровь вскипела в жилах, заиграла, сердце кольнуло, жадно принимая свою дозу долгожданного адреналина. Зоэ опасно покачнулась и тут же болезненно сморщилась, чувствуя, как сердце весело падает в пятки, мир пронесся перед глазами - и в мгновение ока врезалась в чью-то твердую грудь, в миг оказываясь спиной к желанному падению, ну что за скукота-а-а... - Совсем из ума выжила? - ну конечно.  Морской ветер блуждал в его в волосах, перебрасывая на лицо рваные пряди, он больно выкрутил ее локоть, не давая потерять равновесие, дыхнул холодно в лицо, зарылся пальцами под ребра - и тут же оттолкнул, отстранил, отодвинул от себя, убирая руки, словно прикоснулся к чему-то непотребному. - Не терпится почувствовать себя в титаньей шкуре? Ханджи просияла. Всё еще таил на нее обиду, тщеславный коротышка, не мог простить ей безразличия, не мог забыть ее слез, не смирился с ее надрывом.  - Всё-то ты знаешь, Ривай, - назвать не по имени не повернулся язык, осеклась, она забывала... Боги, как часто она забывала, как тихо рассыпаются чужие кости в его руках, как легко надламываются позвонки и больно разрываются сердца, нарастая кровавыми корками, чтобы заживать долго и медленно.  - И поэтому ты готова сигануть с этой стены в пропасть, не думая о последствиях. - Со мной ничего не случилось бы, я бы даже мизинец не сломала, насколько мягко туда падать.  - Может быть еще бесплатный аттракцион для этих остолопов сделаешь, чтобы жить скучно не было - и умирать уж точно приятнее, чем в вонючей пасти... Ханджи в неверии уставилась на него, восторженно выпучив глаз, не скрытый под повязкой, как бы говоря: "Черт возьми, что я слышу!", и тут же, предсказуемо, вполне ожидаемо - расхохоталась на всю округу, пуская эхо на горизонты вперед; ковыряющийся в песке у подножия стены Армин вздрогнул и напуганно обернулся, нагло осыпающий его брызгами с берега Кирштайн, уже привычный, только хмыкнул и покачал головой.  Они прибыли сюда снова, потому что ей, неугомонной, приспичило взять здесь почву на анализ - Арлерта она взяла в качестве еще одного мозговитого дурачка, что сделает всю грязную работу, Кирштайн увязался за ней, как новая правая рука, вырвать бы ему эту руку и еще кое что в придачу, а он... А он не отпустил ее одну в компании двух малолетних утырков, которые не успели бы схватить ее руку в последний момент, с хохотом срывающуюся со стен в пропасть, и он всё... Абсолютно всё это снова взвалил на свои плечи, черт бы побрал ее за безумную беспечность. Черт бы побрал его самого за не пойми откуда взявшееся чувство ответственности перед безопасностью новоиспеченного командора... Ривай скривился и оттянул стискивающий горло нашейный платок. Стряхнул с плеч невидимые пылинки, обернулся в пол-оборота - Ханджи спускалась со стены, словно катящийся кубарем с горки ребенок, сумасшедшая, радостно покрикивала на кувыркающихся в песке Арлерта и Кирштайна, падала в волны с головой, утягивая их за собой. Ривай напрягся и сцепил зубы. Командор с большой буквы "Г", взялась на его голову. Только и умела, что хвостом бегать за новоиспеченными кадетами, восхваляя разведкорпус, как дитя родное, провозглашала громкие речи и не подчинялась больше приказам, сама себе капитан - ему же оставляла всю бумажную работу, ряды организаторских вопросов, перечень закупок и налогов, что надо было вовремя оплатить, как будто это было само собой разумеющееся, как будто и не входило это в ее должностные обязанности. Он хотел придушить ее, и, дабы не посягать лишний раз на "святое", умывал руки, запирался за семью замками, выполнял по статуту то, что было предназначено ей.  Лишиться за один год второго командора разведка бы не пережила, и он старательно убеждал себя в том, что только поэтому ни секунды не спускает с нее глаз, не давая сделать очередную глупость и отправить чудом из пепла восставший их отряд обратно на дно. Она испортит всё, она погубит их, эта девчонка. Она утопит их, она похоронит всё волной своего огня, который не горел больше, освещая сердца - выжигал души дотла. И как грела мысль, и как хорошо... Как приятно было осознавать. Что у него никакой души-то и не было. *** - Может быть там мне посчастливится увидеть хотя бы одного аномального, ухх, это так будоражит! - Одного аномального я уже вижу. - Где?! - Прямо перед собой. Он погружал пальцы в собранные у затылка волосы, ощущая, как тонкие волосинки натягиваются струнами на выгнутых фалангах, а ему бы сгрести их все в ладонь, оголяя дрожащую в напряжении шею, провести языком от ключицы до мочки уха, вгрызться зубами, вырывая кусок плоти из задней части шеи, и дальше, и больше... Смеялась, шутливо промакивая слезки в уголках век, приговаривала, какой он замечательный шутник, "а так не скажешь на первый взгляд, господин капрал, ну вы даете", не могла... Не могла, не хотела, принципиально не воспринимала его всерьез. Он надавливал большими пальцами на ее ребра, силясь на утро оставить парочку гематом, сцеплял пальцы на талии, давил коленями на сжатые в тисках бедра, а она задыхалась смехом и поджимала от щекотки ввалившийся живот, выгибаясь кошкой-змеей.  Он заставлял ее есть, когда, засиживаясь до утра с очередной зацепкой, она, распаренная после насильной ванны, клевала носом над тарелкой, покачиваясь из стороны в сторону, словно безумная. Давил на стиснутые скулы, отправляя в рот ложку за ложкой, толкал на простыни, как безвольную куклу, кусал губы коротко и зло, и она поддавалась, открывалась, распахивала объятия, никогда не пытаясь защищаться. Он любил это в ней, черт возьми, и как же сильно он и ее саму... Ненавидел. И ты хочешь сказать, четырехглазая... Что всё это время я думал, что косил направо и налево гигантов, а на самом деле жестоко убивал людей?  - Я же сказала, что это не достоверная информация... Наивная дура. Пыталась успокоить его, непривычно для себя опуская низко в пол пристыженные глаза, как можно дальше оттягивая их совместный коллапс. Они оба обезумели от горя в той треклятой вылазке, допуская, что проще было бы никогда не узнать правды, пускай бы это еще больше отдалило их от главной истины. Он прокуривал до дыр легкие, молчал угрюмее, чем обычно, она днями пропадала в своих лабораториях, вечерами приканчивая в одиночку по бутылке вина - и проскальзывала к нему в кабинет разомлевшая, словно прирученная кошка, не вваливаясь больше вихрем, и не ждала, пока он нетерпимо сдерет с нее одежду, тяжело вдавливая позвонками в стену, лишь бы не затронуть идеального порядка на столе, - раздевалась сама медленно-медленно. Освобождая стол от бумаг мановением руки, с хрустом прогибалась в пояснице, мурлыкала себе под нос что-то глупое и распутное, щурясь лишь когда коленки больно терлись о дерево - тогда снимал ее со стола и опускался вместе в высокое кресло так, чтобы она была к нему спиной, и откидывал в изнеможении голову на спинку от каждого ее умелого толчка, и поглаживал, поглаживал исцарапанные ее коленки кончиками пальцев, чтобы пекло еще больше, и был так рад... Так рад, что не видит ее лица сейчас... - Ривай совсем не плохой, хотя и хочет таким казаться. На самом деле у него доброе сердце. - Этим мальцам знать об этом было совсем не обязательно.  - Нет, Ривай. Все должны знать, какой ты замечательный, не только я. Ривай вскинул подбородок и почти удивленно расширил глаза. Не показалось - Зоэ стояла перед ним, покачиваясь высохшей фигуркой на ветру, не показалось, - нежно касалась тонкими костяшками пальцев его щеки, неощутимо вела до подбородка, улыбалась, большим пальцем надавливая на уголок опущенных губ, как бы приподнимая. Выдохнула, наклонила голову набок: - Хотя знаешь... Неважно, улыбаешься ты или нет, молчишь или хамишь всем без разбору, живешь или убиваешь... Я никогда - не поверю - что ты можешь быть плохим человеком. Зоэ дернула головой, словно стряхивая видение, и улыбнулась снова. Ривай схватил ее за кончики пальцев -  приблизился к лицу, - и губы коснулись волос: - Я не плохой, Ханджи, нет... - шептал пряно, пошло, простужено. - Я просто умею делать очень больно. Этого было более, чем достаточно. Ханджи не боялась, он помнил - не смогла, не захотела, принципиально не стала воспринимать его всерьез с самого начала их конца... Развернулась на сто восемьдесят градусов, подняла пыль и ветер - и будто и не было. - Я твоя... Подруга? Женщина? Жена? *** - Для нас было честью идти плечом к плечу рядом с Ирвином Смитом, но по долгу службы вынуждена сообщить, что на вылазке по освобождению стены Мария, Тринадцатый Командор Разведотряда погиб, как герой, с честью выполнив свой долг и достигнув цели, к которой столько лет стремился. Ривай заскрипел зубами. Нил Доук смотрел на нее, как на полоумную, дико  расширив глаза. Его жена, слабо вскрикнув, плотно прижала ко рту задрожавшую ладонь. У нее в руках был букет - розы, ирисы да хризантемы под свежими капельками росы.  Ханджи заламывала руки за спиной, и он ударил ее кончиками пальцев по запястьям, чтобы перестала. Не доставая рук, она показала ему средний палец и симитировала револьверный выстрел рукой. Ривай усмехнулся - всё-то ей шуточки, хотя бы и в такой ответственный момент. Он подумал о том, что тоже подарит ей цветы, когда сможет незаметно проскользнуть в город - а лучше туда, за стены, к равнинам да пескам: лён, вереск и горькая полынь в крови. Ему снилось в ночи, горы, горы мертвых тел, ему снилось торжество врага в победной улыбке, крики и чавканье крови - как-то в тишине немых комнат они поклялись, они дали обещание друг другу, что если вдруг война будет проиграна и терять уже будет нечего, они на счет три убьют друг друга одним выстрелом из припасенного на этот случай огнестрельного оружия.  И они тянули друг к другу руки на удивление слаженно, стоя в нескольких метрах, жестокие и обреченные - Зоэ дышала, как загнанный в угол зверь, но рука ее не дрожала, конечно нет, - он не дышал вовсе. Прозвучал выстрел - она убила его, - и он проснулся. Бывшие друзья Ирвина смотрели им вслед, как если бы он смотрел на них сам - опасные и смертельно-красивые, он не стеснялся стискивать ее ладонь, не давая потеряться в толпе, рука сжималась в кулак, а она не смущалась, и плечи ее тряслись счастливым смехом, почти давая поверить в её невозможную странную искренность... Вот оно, вот оно, - сплошные пески да равнины впитали столько крови, что прекраснее цветов не найти, плодовитее земли не вспахать, зеленее лесов не вырастить... - Ты моя... собственность, - Ханджи ухмыльнулась и, он готов был поклясться, почти раздела его взглядом. Ривай опустил глаза и пообещал себе во что бы ни стало не сводить палец с курка. Таких, как она, демонами называли... И ему было искренне жаль того, кто стоял у нее на пути, ведь он... От них и живого места. Оставлять. Не собирался.