На улице Роз

Иногда даже одна короткая встреча способна перевернуть в глазах человека весь мир. В мае, когда дурманящий аромат цветущей сирени наполнял собой согретый весенним солнцем воздух, я прилетел в Берлин. Самолет мягко приземлился на посадочной площадке, я дождался, пока опустится пассажирский трап и с нетерпением сбежал по нему — было здорово вновь наконец-то почувствовать твёрдую почву под ногами. В зале прибытия меня уже ждали. Пожилая чета, что любезно согласилась предоставить мне стол и кров на тот недолгий срок, что я пробуду в Германии, среди спешащей, суетной толпы казалась средоточием вселенской гармонии. Мария, милейшая женщина с небесно-голубыми глазами и прекрасной улыбкой, светящейся скромной добродетелью, первой заметила меня и помахала рукой. Время и опыт наградили Марию сетью морщин, которые ни чуть не испортили её от природы красивого лица, но сделали похожей на добрую колдунью из сказки, всегда готовую помочь герою мудрым советом. Рядом стоял её муж, Генри. На фоне этого широкоплечего, крепко сложенного мужчины с заметной военной выправкой Мария казалась совсем маленькой и хрупкой. На людях он всегда держался очень сдержанно и сохранял исключительную серьёзность лица, лишь в редких случаях позволяя уголкам губ дрогнуть в едва заметной улыбке. Седина уже давно тронула виски старика Генри инеем, но васильковые глаза, которыми из-под густых бровей так спокойно и рассудительно смотрел он на мир вокруг, не покидал дух молодости. Мы обменялись приветствиями и взяли такси до места, которое ближайшие трое суток я буду считать своим домом. К ужину хозяйка испекла свой фирменный яблочный пирог. Мы уже сели за стол в предвкушении вкусного лакомства, но неожиданно в дверь позвонили. Когда женщина открыла её, я увидел на пороге Эрику, племянницу Генри. Это была миниатюрная девушка, с роскошным ворохом пшеничных волос, каскадом спадающих на её плечи, и задумчивыми синими глазами. Я невольно залюбовался чётко очерченным контуром полнокровных, алых как бересклет губ нежданной гостьи, что приветливо мне улыбались. Больше года мы с Эрикой вели переписку, но встретились «off-line» в первый раз. Студентка третьего курса социологического факультета, она очень помогла мне с серьёзным проектом, — я никогда не переставал удивляться её живым, острым умом и по-настоящему энциклопедическими знаниям. Я был ужасно рад этой встрече, но несколько удивлён. Мы ждали её только завтра. Эрика тотчас же вытащила меня на улицу, не обращая никакого внимания на протесты своей заботливой тётушки. Я покорился воле подруги, увлекаемый огнями вечернего Берлина, и покинул домашний уют. Мы беззаботно бродили по городу, смеялись, обменивались новостями. Я не смог отказать себе в удовольствии подарить Эрике букет из роз, — желал увидеть на её фарфоровых щеках хоть тень румянца. Она казалась мне ещё прекраснее, когда, вдыхая волнующий аромат цветов, смущённо опускала вниз свои длинные ресницы. Подруга не просто показывала мне Берлин — она приоткрывала дверь в его душу, сопровождая каждый наш шаг удивительными рассказами о его многовековой истории. Эрика оказалась замечательным экскурсоводом. Её голос завораживал: завеса времени вокруг таяла, границы стирались. Перед глазами как явь вставали картины городского прошлого, и я словно сам вместе с ним проживал за жизнью жизнь. С Александровской площади мы отправились на Розенштрассе. Да. Главное событие, что ещё долгие годы после будет тревожить мою чуткую душу, произошло на улице Роз. Эрика сразу привела меня в парк, больше похожий на обычный маленький дворик. В его центре расположился сложный многофигурный памятник, состоящий из двух частей. Пока я рассматривал каменные лица женщин, глаза которых казались полны отчаянья, Эрика возложила к их ногам цветы — алые розы. — Block der Frauen, — Эрика обернулась ко мне, и я заметил лёгкую влажную дымку на её глазах. — Заслон женщин. Работа скульпторши Ингеборг Хунцингер. Посвящена участницам демонстрации на Розенштрассе... ...Она продолжала говорить, и я очнулся в том далёком феврале сорок третьего года. Я стоял среди толпы немецких женщин, собравшихся у «еврейского отдела» Гестапо. Часы на моих руках показывали шесть утра, — а женщины, охваченные недоумением, всё пребывали. «Где наши мужья?», — кричали они, — «Отпустите наших мужей! Вы убийцы! Убийцы!». Хор протеста перекрыл шум машин. Кто-то опасливо сообщил о том, что в Нацистской Германии запрещены не только демонстрации, не санкционированные властью, но и любые массовые сборища народа, но протестанты не дрогнули. Я с удивлением осознал, что озяб, — было ужасно холодно. Я с тоской смотрел, как на щеках стоявших вокруг женщин замерзают хрусталики слёз. Сутки сменяли другие, и мои ноги подкашивались от усталости. Я попытался протиснуться сквозь толпу, чтобы лучше рассмотреть, что происходит. Эсэсовцы в чёрной форме и стальных касках, вооружённые автоматами, направили чёрный зёв своего оружия на демонстрантов. «Если вы сейчас же не очистите улицы, мы будет стрелять», — приказал офицер. Другие пытались оскорбить немок, называя тех «шлюхами, еврейскими подстилками и предательницами нации». Толпа встрепенулась, отпрянула, но не испугалась, не подчинилась солдатам. «Верните наших мужей!», — в один голос кричали немецкие жены. Время тянулось медленно. Я поднял глаза к небу — над головой промчался военный самолёт. На нас посыпались бомбы, вокруг сотрясалась земля и стены соседних зданий. Но тысячи человек стояли плечом к плечу, страстно желая лишь одного, — вернуть своих любимых домой. Под натиском отважных немок берлинский Гестапо пал. Геббельс отступился от своего, сдавшись толпе безоружных женщин. Евреев, женатых на арийках, пришлось освободить. Вернули демонстрантам и тех, кого уже успели отправить в чудовищную пасть Освенцима. Я ликовал вместе с героинями, я был горд их победой, но недолго — голос Эрики вернул меня в нашу реальность... — После демонстрации на Розенштрассе нацисты более не пытались депортировать евреев из смешанных семей в лагеря смерти. — подруга лёгким движением руки смахнула слезинку, покатившуюся по её щеке. Девушка улыбалась, — Среди тех, кого спасли эти женщины, был и мой прадед. Жаль, что так мало людей знает эту историю. Я взял Эрику за руку, и мы прогулочным шагом отправились домой, любуясь красотами ночного Берлина. Вместе с подругой я провёл ещё два богатых на события дня, прежде чем мне пришлось покинуть Германию. Мы тепло попрощались, и я сел в самолёт. Всю дорогу домой я думал только о Розенштрассе. Какой силой духа нужно обладать, чтобы сломать систему могущественной, жестокой Империи? Почему подвиг этих героических женщин был незаслуженно забыт? Я всегда буду восхищаться величием немецких женщин, вставших на защиту своих евреев-мужей. Наступая на горло униженному мужскому самолюбию, я заявляю во весь голос: слово «мужество» должно быть женского рода.