Обнимай меня

Обнимай меня. Нам ещё немало В жизни выпить горькой воды. Кукрыниксы. Обнимай. Рим. Театр Анджело. Аромат горячего кофе приятно пощекотал ноздри. Необходимо взбодриться, а то последние два дня как на иголках: настроения нет, всё из рук валится, Джибкон этот дурацкий, - а теперь ещё и Джаред куда-то пропал. С утра должен был быть в Риме – но не появлялся, не звонил и вообще никак не намекал, что жив-здоров и скоро будет. Дженсен сделал глоток, обжигая язык. Закончится Джиб – и к чёрту всё, поедет домой. До того надоели эти бесконечные разъезды, хоть волком вой. Кто-то мечтает о такой жизни, о славе и путешествиях, - Дженсену это тоже нравится, но не сейчас. Он устал, заколебался и хочет домой. Хоть две недели спокойно посидеть на диване, провести время с Дэннил и дочкой. И Джаредом. Да где же его носит-то до сих пор? Ага, вспомнишь лучик – вот и солнышко. Из кармана джинс раздалось знакомое, на веки въевшееся в подкорку «Carry on my wayword son» - этот рингтон был только для Джареда. Многие члены каста и съёмочной группы в припадке стадного инстинкта поставили эту мелодию на входящий вызов, но у Дженсена так обозначал себя только звонок от самого дорогого друга. - Да? На том конце провода послышалось шипение и какой-то скрип. Дженсен потряс мобильник, но лучше не стало. - Эй, Джар, что там? Сквозь помехи пробился неуверенный голос, который сначала заговорил по-французски, а потом сказал извиняющимся тоном на ломаном английском: - Простите, Вы меня слышите? Вы Дженсен? - Да, - пробормотал Дженсен, внутренне холодея. Что там ещё случилось, кто разговаривает с ним по телефону Джареда? - Простите, ради Бога. Вы меня не знаете. Он назвал Ваше имя, и я нашёл Ваш контакт в телефоне. - Кто назвал? – спросил Эклз, хотя мог бы и не уточнять – сам уже догадался. - Ваш друг. Не знаю. Не знаю, как его зовут. Но ему хреново. - Что случилось? Ему стало плохо? Где он? Я сейчас приеду. Говорите адрес. На том конце повисло недолгое молчание, затем голос медленно произнёс: - Я не понимаю, что Вы говорите. Мой английский ужасный. Я спросил, кому позвонить. Он сказал: «Дженсен». «Дин» перевёл дыхание. Так, надо успокоиться, взять себя в руки и попытаться всё же выяснить, где этот раздолбай Падалеки, что он натворил и как ему помочь. - Слушайте меня, - сказал он медленно, - сейчас понятно? Что произошло? - Кажется… кажется… я не уверен, но вроде бы он хотел покончить с собой. Старбаксовский стаканчик с кофе плюхнулся на пол, обрызгав джинсы. - Что? – переспросил Эклз очень тихо. Очень-очень тихо. Земля под ногами закачалась и собралась куда-то плыть. - Там был автобус. И Ваш друг шагнул, - голос на том конце провода мучительно подбирал английские слова. – Я проходил мимо. Увидел это. Схватил его, оттащил. А у него слёзы по лицу. Дженсен сел. Равнодушно посмотрел на валяющийся под ногами стакан, потёр переносицу. Господи ты Боже мой. Мысли одна нелепее другой лезли в голову, отталкивая друг друга, чтобы тут же исчезнуть в бешеном хороводе. Джаред – и суицид? Да ни в жизнь! У него всё есть, у него жена красавица, мальчишки такие, популярность, деньги – всё есть. С чего вдруг?? - Дайте ему телефон! Вы меня слышите? Дайте я с ним поговорю. Он же может говорить? - Да. Думаю, да. - Спасибо, спасибо Вам большое – за всё. Говоривший отсоединился, трубка на некоторое время затихла, а потом Дженсен услышал голос друга: - Да, Дженс. Я здесь. - Старик, ты чего…ты как…зачем? – мысли не успевали облекаться в слова, дыхания не хватало. - Прости. - Так это правда?! - Да. - Сукин ты сын, Джей. Ты чего творишь? Зачем тебе это? Что случилось? Падалеки не отвечал. Но трубку от уха не отнимал, Дженсен слышал, как он дышит. Тихо, неровно и как-то с напрягом, словно тратит все силы на каждый вдох. - Что с тобой? Говори немедленно! Джен? Том? Шеп? - Они в порядке. - Тогда в чём дело? … Джей, не молчи. Или, знаешь, молчи, сколько влезет. Только скажи мне, где ты. Я приеду, и мы вместе придумаем, что делать. Ты меня слышишь? Я приеду, обещаю, всё будет хорошо, только скажи, куда ехать, - мозг вроде бы оправился от первого шока и начал соображать. Значит, с семьёй всё нормально. Уже немало. Но тогда ещё более непонятно, что случилось. - Я в Женеве. - Это что такое? Франция? Бельгия? - Швейцария. - Ох ты ж нихрена себе, куда тебя занесло. Так, давай название отеля, или где ты там остановился. Я бронирую самолёт. Первым же рейсом буду. Чёрт, где ты там… - последняя реплика относилась к блокноту, который застрял в недрах рюкзака и никак не хотел извлекаться наружу. - Дженс… - Ну? - Не нужно. - В смысле? - Джибкон вот-вот начнётся. Ты не должен его пропускать. - Ты в своём уме? – рассердился Эклз. В этот момент Джибкон занимал в его голове столько же места, сколько возможность в отдалённом светлом будущем стать папашей близнецов. То есть, ровно ноль. - Прошу тебя, - голос на мгновение прервался, а потом возобновился вновь, уже с какими-то истерическими нотками. – Люди ждали этой конвенции, покупали билеты, у них мечта была. Многие приехали издалека. Я не прощу себе, если всё сорвётся, если они будут расстроены. Я и так…- тут, видимо, достигнув высшей точки, голос оборвался, и стало тихо. - Джаред! – крикнул Дженсен в трубку, - ты меня слышишь? Ты где? Эй, Джар! Сэм! Отвечай! Смертельно захотелось врезать по стоявшей рядом ни в чём не виноватой кофе-машине. - Я ужасен, - произнёс Джаред спустя некоторое время. – Просто ужасен. - Да что с тобой, Господи? - Не знаю. Просто как-то… всё плохо. Ничего не хочется. Жить не хочется. Дженсен стиснул кулак. Кофе-машина насторожилась. По коридору проходили люди – и каждого из них хотелось убить. Они улыбались, о чём-то разговаривали, они ещё смели улыбаться! - Джаред, ты успокойся. Просто сделай глубокий вдох и успокойся, ладно? - Это не поможет. Если меня не станет, всем будет только лучше. Хватит уже. И ты… - Что? Что я? - Меня всегда удивляло, что ты так спокойно относишься к моим закидонам. Я думал, тебя это бесит. - Что бесит? Что ты каждые пять минут обниматься лезешь? Что Мишу готов убить, лишь бы он рядом со мной не стоял? - Ну да. И куча других. - Падалеки, ты… лосяра ты чёртова. Если бы меня это бесило, я бы не стал 10 лет терпеть. Понимаешь? Выдыхай давай. И слёзы вытри. Идиот. Говори отель. - Дженс, не надо приезжать. Ты только хуже сделаешь, правда. - Почему? - Не знаю. Не знаю, как объяснить. Меня это убьёт. - Но ты… – начал Эклз и вдруг прикусил язык. Дошло. А ведь Джей прав. Он сейчас утопает в болоте страха и неуверенности. Он раздавлен и еле держится. Отмена Джибкона из-за его состояния – это худшее, что можно придумать для такой ходячей совести, как Джаред. - Ты ведь справишься, - пробормотал он, то ли задавая вопрос, то ли пытаясь убедить и себя, и друга. - Прости. Я…я поеду домой. - Хорошо. Ты держись там. Я буду звонить каждый час. Слышишь? - В самолёте связи не будет. - Всё равно буду. И после Джибкона сразу в Техас. - А Дубаи? - Хер с ним. В следующий раз. - Дженс, прошу тебя… - Сэмми! Ласковое имя вырвалось случайно. В каждом споре у них обоих был козырный туз, после которого другой сдавался и уступал. У Джареда это был щенячий взгляд – просительный, умильный и бесконечно обожающий. Под таким взглядом у Дженсена рушилась вся самооборона, уже не хотелось ни спорить, ни чего. А сам он, когда непременно хотел добиться перевеса в свою сторону, использовал уменьшительное имя своего экранного брата. Назови так Джареда кто другой из съёмочной группы – он получил бы игнор, равнодушный взгляд, увесистое «Я Джаред», кокетливую улыбочку, шутейку или экспромтом фразу из сценария, - в зависимости от настроения Падалеки. И только Дженсен волен был делать, что хотел. - Послушай, - продолжал он, стараясь говорить ровно и убедительно. – Езжай домой. Я проведу этот Джибкон и потом полечу в Остин. Сегодня вечером буду у тебя. Ты всё понял? Расскажешь всё, что у тебя там накипело, разложим всё по полочкам. Разберёмся, короче. - Хорошо. - Пообещай мне, что больше не будешь пугать женевские автобусы. - Обещаю. - И что доберёшься домой живой и целый. - Ладно. Дженсен? - М-м? - Я тебя безумно люблю. - И я тебя. И чертовски за тебя боюсь. Давай уже, приходи в себя. Скоро увидимся. Джаред отсоединился. Дженсен выдохнул и тут только обратил внимание, что всё это время так и сжимал кулак. Осторожно разогнул затёкшие пальцы – на ладони обозначились глубокие следы от ногтей. Они вспухли и покраснели. Ладонь неприятно саднила. Он поднялся. Голова, пустая, гулкая, ныла непонятно от чего. Надо раздобыть корвалолу и накачаться по самые уши. Эклз потёр переносицу. Господи, только бы всё обошлось. Он выдержит этот кон и доберётся до дома. Он спать не будет сутки и ни о чём другом не сможет думать, пока не увидит друга. Как тяжело, как…страшно всё это. Только бы обошлось. - Дженсен! – из третьей по коридору двери высунулся постановщик. – На сцену через час. Где Джаред? - Его не будет, - устало ответил «Дин». – Я отработаю за двоих. - Как это не будет? У нас договор. - Отвали ты со своим договором. Пересчитай, что мы там должны за неустойку. Я заплачу после кона. Только сейчас оставь меня в покое, ладно? - Дженсен, не кипятись. Пойми: по условиям контракта вы обязаны выступать вдвоём. Люди пришли посмотреть на вас двоих. Это непременное условие Джибкона. - Да пошёл ты! – взвился Эклз, - у меня там друг чуть на то свет не отправился, чёрт знает, что с ним произошло, а ты мне про свои контракты втираешь! Да провались они! Режиссёр-постановщик нахмурился. - Сейчас ты остынешь, успокоишься и отправишься работать. А потом мы с тобой серьёзно поговорим. В том числе и про материальные санкции от театра. Дженсен зло пнул мокрый стаканчик, нестерпимо воняющий кофе. *** Техас, Остин. Спустя некоторое время. Ребёнок открыл дверь и сразу радостно засмеялся: - Дядя Дженсен! - Привет, Шеп. Где папа? - Кто там, милый? – раздался голос Женевьев. В тот же момент она увидела Дженсена, всплеснула руками. – Боже мой! - Что? Как он? - Да никак. Приехал – лица на нём нет. Я испугалась, он же не предупредил. - Он дома? - У себя. Дженсен отстранил липнувшего к нему Шепарда и помчался наверх по лестнице. - Он заперся и никого не пускает, - крикнула снизу Женевьев. Добежав до хорошо знакомой комнаты Джареда, Эклз даже на мгновение не задумался – собрался и, не тратя времени на стук, прицельным ударом с ноги вынес дверь внутрь. Женевьев вздрогнула, но и только. Умная женщина, она всё понимала. - Ты жив? – выдохнул Эклз, задохнувшись от бега. - Угу, - пробормотал Джаред. Он стоял недалеко от двери, рассматривая фотографии сыновей на полке – и только услышав стремительный приближающийся стук ботинок по лестнице, понял, что сейчас будет. Дженсен подошёл ближе, сурово взглянул в глаза – и, не сдержавшись, заехал другу по щеке, едва не сбив его с ног. Вихрастая голова мотнулась в сторону, Джаред рефлекторно приложил руку к лицу и закусил губы. Он и в самом деле был жив, хоть и выглядел отвратительно, краше в гроб кладут. Теперь можно было выдыхать. Дженсен отошёл к стене и сел на пол, сложив руки на согнутых коленях. Он обещал приехать и поговорить, во всём разобраться. Он приехал. Но сил на что-то большее уже не было никаких. Джаред потоптался на месте, потом, подойдя, тоже опустился на пол и прильнул к другу всем телом, устраиваясь головой у него на плече и кладя руку на другое плечо. Здесь, дома, в родной обстановке, в кольце объятий Дженсена, отчаяние стало потихоньку исчезать. - Ты псих. - Наверное. - Что на тебя нашло? - Не знаю. Немного помолчали. Дженсен был слишком измучен, чтобы думать какие-то мысли и подбирать под них слова. А Джаред просто ждал, когда топкое болото, утянувшее его почти по самую макушку, отпустит свою жертву. И он точно знал, что у болота не было шансов. - У тебя сердце стучит, - произнёс он через несколько минут. - Офигенная информация, - огрызнулся Дженсен, - как я жил-то без неё раньше? - Серьёзно. Как у загнанного волка. - А знаешь, кто этот охотник, который меня загнал? Падалеки вздохнул. Неприятно было осознавать себя причиной нервотрёпки друга. И одновременно с этим томительная нежность растекалась где-то изнутри грудной клетки. Дженсен волновался из-за него. И действительно звонил через каждый час, правда, так и не получил ответа ни на один звонок. И сразу же примчался сюда, как только смог. Джаред приподнял голову, устав тереться носом о рубашку Эклза, и заглянул в глаза. - Хватит так на меня смотреть! - Как? - Как будто втрескался по уши и готов признаться. - Я бы тебя ещё и сожрал до кучи, - доверительно сообщил Джаред, обтираясь затылком о плечо своего драгоценного Дженсена. - Вот и я о чём. - И что тебе не нравится? Дженсен не ответил. Они оба знали, что в их отношениях нет и десятой доли того, что могло бы не нравиться. Бесконечные обнимашки на публике и наедине стали частью жизни – критически необходимой частью. И если с другими людьми Эклз ещё думал, кого подпускать к себе, а кого нет, то тут вопрос о личном пространстве вообще не стоял. Джареду можно было всё – хлопать его по заднице, лезть с шутливыми поцелуями, откровенно гладить его пальцы, не стесняясь вездесущих камер. И бесконечно касаться, всем, чем можно, - руками, коленями, тереться носом, класть подбородок на плечо. Они перестали думать о том, как выглядят со стороны, ещё 10 лет назад. А если совсем серьёзно, то и не думали никогда. «Почему нельзя просто подойти и сказать то, что надо сказать?» - как-то интересовались на съёмочной площадке. Оба тогда не поняли смысла вопроса. «Ну то есть, нормальные люди, когда у них приватный разговор – просто подходят, наклоняются к уху и говорят. А вы – вечно вцепитесь друг в друга, прилипните, как сиамские близнецы, и секретничаете». Вцепитесь? Дженсен тогда впервые в жизни понял, что он даже не обращал на это внимания, пока его не ткнули носом. Джаред позже, смеясь, подтвердил, что и он был не в курсе. - Дэннил знает, что ты здесь? - Нет, я не успел сообщить. Если только Джен не позвонила. - Да уж наверное позвонила. - Значит, сейчас явится. - Угу. Затренькал телефон. «Не пущу» - заявил Падалеки, без ошибок опознав рингтон, поставленный на вызов от Дэннил. «Да погоди ты», ворчливо отозвался Дженсен. Продолжая одной рукой обнимать друга, второй он выудил из кармана телефон и принял звонок. - Дженс! Ты здесь, в Остине? – голос жены был радостно-возбуждённым. – А что не заходишь? Где ты? - У Джареда. - О! Как будто ты не с ним был последние месяцы. Погоди, я соберусь, тоже подойду. - Не надо, - резче, чем хотелось бы, сказал Эклз. – Прости, это не обсуждается. - Ну хорошо, - растерянно ответила Дэннил, - когда тебя ждать? «Не пущу», ещё раз сказал «Сэм», слышавший весь разговор, и для пущей убедительности не только прижался крепче, но и ногу сверху положил, лишая Дженсена доброй половины двигательных возможностей. - Дэннил, - хрипло ответил Дженсен, сердито сверкая глазами на друга, но не делая попыток выбраться из под туши «лосяры», - думаю, сегодня меня ждать не стоит. Давай завтра утром. - А что так? Тут идти пять минут! - Потому что я так сказал. Значит, так нужно. Поцелуй за меня Джей-Джей и ложитесь спокойно спать. Завтра я буду дома, обещаю. «Спасибо», пробормотал Джаред. Эклз закончил разговор и бросил телефон на диван. Повернул голову, касаясь губами взъерошенной макушки. - Ну как ты? - Ничего. - Расскажешь, что в итоге с тобой случилось? - Расскажу. Потом. Сейчас не хочется. - Ладно. Главное, что успокоился. - Это тебе спасибо. - Слушай. Не знаю, как ты, а я дичайше хочу спать. - Давай спать. Завтра дверь мне поставишь обратно. - Угу. Слушай, может, встанешь? Я пошевелиться не могу. Падалеки с видимой неохотой опустил ногу обратно, но больше ничего не изменилось. Он по-прежнему не поднимал головы с плеча друга и дышал ему в шею. И, казалось, скажи ему, что вот-вот начнётся Судный день, он бы и ухом не повёл. - Я понял, - вдруг сказал «Дин». – Вся твоя депрессия – ерунда. Тебя просто надо было обнять. - Ты. - Что? - Мне нужно было, чтобы это был ты. А тебя не было. - Эй, приятель, ты сам захотел свалить с Женевьев на неделю в Бельгию, - забыл? - Не забыл. Только не думал, что это так на меня повлияет. - И сам дел натворил, и меня на уши поставил, - пробурчал Дженсен, взъерошивая другу чёлку свободной рукой. – Фиг я теперь тебя куда отпущу дольше, чем на пол-дня. Джаред улыбнулся, не открывая глаз. - Ну что, мы так и будем на полу ночевать? Может, хоть до дивана доберёмся? - Ага. - Где мне спать? Падалеки вытянул руку в направлении дивана. - Это ж твоё место. - И твоё тоже. - Ладно. Но на месте Женевьев я бы задумался. - Просто прикрой дверь и всё. Она не зайдёт. Внизу, в гостиной, Женевьев включила макбук и зашла в YouTube. Новые видеоролики уже появились, оперативно выложенные в сеть поклонниками «Сверхъестественного». Она приглушила звук, чтобы не помешать ребятам, и открыла запись с только что закончившегося Джибкона в Риме. А потом долго-долго, сдерживая грустную улыбку и не позволяя себе расклеиться, наблюдала, как Дженсен поёт. Чуть дрожащими пальцами перебирает струны гитары, камера даёт крупный план – его глаза блестят от непролитых слёз. Женевьев знает, кому адресованы эти слёзы и эта песня. «Я так скучаю по своему брату Джареду… Господи, я еду домой, к тебе».