Eisberg

Когда Чонин знакомится с Сэхуном, где-то взрываются атомные бомбы, губя мирных жителей и все вокруг. Правда, они сначала сходятся во вкусах брендовой одежды, и Чонин молча любуется часами на руке Сэхуна от Гари Винстона, он точно знает — это не подделка. Сэхун, заметив чужой взгляд, прокручивает на запястье часы, опуская их циферблатом вниз и возвращая обратно. — Нравятся? Это из новой коллекции Avenue, — блондин тыкает пальцем в сапфировое стекло и любуется корпусом из розового золота. Чонин кивает и не понимает, чем он больше любуется: часами за пару десятков тысяч долларов или тонкими запястьями друга с виднеющимися голубыми венками, которые могли бы быть оценены не дешевле, чем часы из новой коллекции Avenue. Утром они возвращаются из аэропорта Инчхона на белом минивэне. Тао шутит, вспоминая о своем Мазерати, когда получает тычки от Исина и веселый смех Чанеля где-то позади. Сэхун кривит губы и надевает очки от Moschino, пряча свои глаза от солнца и смотрит в окно, разглядывая пушистый снег по дороге. Чонин думает, что «moschino» звучит под стать Сэхуна, как и та песня « machine », которую они репетировали сутками напролет, и не зря у Чонина была партия, где «hacking a heart that has been closed», кажется, ему и правда никогда не взломать. Где-то между строчек про живых кукол и отражающихся лучей солнца в чужих пластиковых очках очередного холодного вечера, Чонин тонет. Кай дружит с Сэхуном на уровне: «Ты снимался в роли айсберга в „Титанике“?» И ответным: «Чонин, возвращайся в Либерию, там же держат освобожденных от рабства? Вот там и будешь давать волю слову, а при мне заткнись». — Детский сад, — комментирует Чунмен и дает подзатыльники каждый раз, когда два макнэ — маленький Армагеддон в небольшом общежитии. Чонину нравится язвить и доставать Сэхуна, до тех пор, пока не начинает колоть где-то левее, а Сэхун все еще не улыбается, даже когда вокруг заражаются все гомерическим хохотом. Чонин поздно осознает, что задел. По-настоящему. Он тогда впервые приходит к парню и всерьез просит прощение от сказанной глупости. Сэхун тихо шепчет «мне все равно». — Я не думал, что тебя это зацепит. Сэхун позволяет себя притащить на балкон и вдыхать морозный воздух, наполняя легкие. — Мне все равно, я же сказал, просто там было шумно, вот я и ушел, — Сэхун достает пачку Мальборо «Gold» и молча закуривает. У Чонина никак не ассоциируется дорогой образ Сэхуна с дешевыми — его любимыми — Мальборо, и он поджимает губы, сдерживая улыбку. Сэхун курит медленно: долго затягиваясь и впуская в легкие дым. Кай чувствует, что Сэхун впускает дым не в свои легкие, а в его — и он задыхается от переизбытка никотина, смола и чего-то там еще в весьма больших, недопустимых дозах. Чонин ворует сигарету у Сэхуна с пачки, купленной сегодня днем. Щелкает зажигалка. Ему кажется, что дышать дымом легче, чем стоять рядом с Сэхуном и слушать тиканье его часов, теперь от Damiani Belle, такие же белые, почти сливающиеся с бледной кожей. Чонин рассказывает обо всем на свете, что вспоминает, видит и пытается поддержать разговор с Сэхуном. Он шутит, и чаще едва касается — слу-чай-но. Сэхун держит дистанцию и не позволяет к себе прикоснуться даже случайно. Сэхун это умеет — держать людей на расстоянии. Когда в общежитии выключают почти везде свет, а в пачке остается десять сигарет на двоих, Сэхун подтягивается. А Чонин понимает недвусмысленные намеки на «пора заканчивать» и спрашивает единственное, за чем он сюда пришел: — Я прощен? Сэхун едва заметно улыбается и позволяет взять себя за руку, зачем-то переплетая свои пальцы с чужими, грея собственные замерзшие руки и молча кивает, добавляя: — Прощен. Чонин думает, что таяние ледников весьма глобальная проблема мирового масштаба, но ведь если один растает, человечество от этого не погибнет?