Послевкусие отчаяния

В холодном воздухе повисла могильная тишина, в небе цвета тёмной лазури повисли далёкие звёзды и двое искателей сидят в пустой комнате, продолжая молчать друг на друга. Только молчать не злобно, а скорее пусто, не зная, что сказать или не зная, как сказать. Да и зачем говорить, когда каждое правдивое слово это яд, заползающий куда-то глубоко в мозг, рассыпающийся по венам и проходящий холодным током по позвоночнику. Зачем говорить, если во взглядах явственно читается одна мысль на двоих: «Мы можем умереть завтра».       С такими мыслями необходимо бороться, надо выкидывать их на задний двор своего сознания, делать что угодно, лишь бы подобная идея не захватывала всё твоё существо, а иначе руки дрожат, то ли от страха, то ли от злости. Страха, за свою жизнь, за жизнь дорогого тебе человека. Злости на эту планету, на самого себя. Оба искателя знают, что должны поддержать друг друга, должны напомнить, что всё будет хорошо, но оба понятия не имеют, как правильнее сделать это. Искателям известно, что их смерти не будут напрасными, но умирать всё равно страшно, страшно настолько, что хочется кричать и разбивать костяшки пальцев о стены. И надо срочно избавиться от этого мерзкого чувства, утопить его в океане ложного спокойствия, укрыть полотном напускного безразличия, хотя бы притвориться, что тебе без разницы, заглушить его всеми силами. Только вот заглушить надо не только его. Множество других событий отпечатались в сознании неестественным кровавым клеймом, выжженным на обратной стороне ребер и сожженным в пламени ненависти и боли.       Кровокрылу взорвали голову… Роланд мёртв… Этого слишком много для последних нескольких дней и хочется взвыть от бессилия, потому что ничего нельзя исправить.       Брик обнимает Мордекая, мягко прижимая к себе. Охотник рукой притягивает к себе любимого и осторожно целует в сухие губы. Абсолютно молча. Потому что действия говорят лучше слов: «Я рядом», «Всё будет хорошо», «Я люблю тебя». И пусть это так бесполезно и бессмысленно здесь, на Пандоре, где такие чувства, как любовь и привязанность, значат буквально ничего, но зато хоть сколько-то унимается дрожь внутри и оседает горечь в горле. Отстранившись от Брика, Мордекай заглядывает в его блекло-васильковые глаза и явственно, всем своим существом чувствует это послевкусие отчаяния, эту притупленную ярость. Охотник в необъяснимом порыве нежности и жалости берёт берсерка за руку, переплетая свои пальцы с его. Где-то внутри почти ощутимо колет болью и прямо под сердцем зарождается тугой комок. Почему-то хочется заплакать и Мордекай крепко, до дрожи, сжимает чужую кисть. — Мы справимся, — только и выдыхает приглушённо Брик, закрывая глаза. — Я надеюсь, amigo.