Вейп

The dead are furious with you! As you're wasting your precious time! ©

Доктор Чилтон постукивает наконечником ручки по гладкой поверхности рабочего стола. Перстень на мизинце, слишком неуместный. Белый халат, пусть и тщательно выглаженный, потёртый на локтях и у воротника. — Уилл, бессонница — это просто симптом. — Доктор поправляет свои слишком пижонские очки. — Дело не в ней. Попытайтесь понять, что у вас не в порядке. Прислушайтесь к своему телу. Кто-кто, а Уилл точно знает, что именно с ним не в порядке. Трупы, трупы и ещё раз трупы — история, которая никогда не прекратится. Пока Уилл способен стоять на ногах, он будет спасать жизни, чего бы это ему не стоило. И дело не в давлении Кроуфорда, и не в слезах родственников, просто Уилл так устроен. Он сам выбрал для себя этот путь и уже не сможет иначе. Сложенные ладони вытирают с лица остатки человеческих эмоций. — Туинал. Секонал. — отрезает Уилл. — Мне просто нужен рецепт. — Я не имею права назначать вам барбитураты. — Чилтон глядит удивлённо, почти возмущённо, а потом с негодованием бросает ручку на стол. — Это сильнодействующие вещества, вашу проблему решит даже валерьяновый корень. Займитесь спортом, пробежка утром и вечером, а там, глядишь, и сон вернётся. Он демонстративно размахивает руками, а затем просто прокручивается на кресле, отворачиваясь от своего пациента. Уилл приподнимается и с силой разворачивает кресло на себя. Движение выходит резким, даже чересчур. От испуга доктор хватается за стоящую рядом трость, будто бы хочет ею защититься. — Мне плохо. — Уилл чеканит слова медленным, но уверенным тоном. — Я нормально не спал три недели. Три недели Уилл спал по два-три часа, а высыпался вообще в прошлой жизни. Когда у тебя бессонница, ты не спишь нормально и не бодрствуешь толком, всегда пребывая в пограничном состоянии. Это страшно утомляет. Дезориентирует. Собраться Уиллу помогают только воображаемые пощёчины самому себе. Сейчас он смотрит доктору прямо в глаза, как делает обычно на допросах, но на этого заносчивого самодура даже подобная тактика не действует. — Плохо, плохо… — Доктор Чилтон приосанился и теперь раздражённо поигрывает набалдашником трости. — Посетил бы ты собрания раковых больных при Церкви Святого Альфонса. Вот кому действительно плохо! Чилтон уже готов нажать на кнопку вызова охраны, но Уилл покидает его кабинет, оставив за собой чересчур громкий хлопок резной деревянной дверью. Металлическая обивка двери напоминает узоры на трости доктора. Безвкусица.

***

Уилл опять глотает горсть таблеток аспирина, заливая его виски со льдом. Ему под сорок, а он на прямом пути своего папаши-алкоголика, скатившегося в выгребную яму пьянства, когда Уилл был ещё ребёнком. Просто у профайлера Уилла Грэма нет другого выхода — завтра придётся думать, чувствовать, сообщать свои выводы, сопоставлять факты. Виски может подарить ему хотя бы несколько часов тревожного сна. Пожуйте корень валерианы, ага… Когда Джек выставит его с работы за постоянное пьянство? Уилл решает раздобыть барбитураты незаконно. Точнее, просто попросить Беверли — она уже много раз его выручала. Но её тоже не хочется подставлять: рисковать значком агента ради бессонницы Уилла — не самое лучшее решение. Ему страшно не только за Бев, он боится не только выносящего стёкла крика Кроуфорда, сильнее всего Уилл не доверяет самому себе. Что, если он в заторможённом состоянии выстрелит в кого-то не того? Или же, наоборот, будет смотреть по сторонам, когда потребуется стрелять? Постоянный недосып уже сказывался на его концентрации и продуктивности. А в прошлую пятницу Уилл вообще очнулся в незнакомом месте и не мог сразу вспомнить, где именно он находится и как сюда попал. К счастью, это была всего лишь приёмная его коллеги, но пугающее чувство потерянности и дезориентированности долго не покидало его. Что, если из-за собственных проблем со здоровьем Уилл проснётся над истекающей кровью женщиной? Чья жизнь и безопасность будет висеть на волоске в следующий раз, когда Уилл застрянет на грани между сном и реальностью? Никто не оправдает Уилла только на основании того, что он спасает жизни. Утром вместо пробежки — опять две таблетки аспирина. Уилл каждый раз обещает себе, что перейдёт на одну. Последние недели совсем туго с этими командировками и ночными звонками — интересно, а Джек засыпает после того, как расскажет по телефону о новом расчленённом трупе? Даже собаки не помогают Уиллу успокоиться. Он просто забывается, уткнувшись носом в мягкую длинную шерсть, и лежит в полудрёме, пока не наступает утро. Иногда Уилл решает, что нужно успеть застрелиться до того, как у него отберут лицензию на ношение оружия. Вопреки собственным суицидальным склонностям, Уилл хочет жить. И хочет, чтобы рядом с ним жили другие люди. Беверли не раз говорила ему, что невозможно спасти их всех, но Джек утверждает, что Уилл должен пытаться. Он ненавидит своего начальника и любит одновременно, потому что это его единственный якорь в бурном море страданий. Уилл и не предполагал, насколько же на самом деле в жизни много страданий, пока не вернулся к работе в поле. Кроуфорд прав: Уилл не сможет отлёживаться дома, пока где-то умирают люди. Он желает проснуться — и чтобы во всех Соединённых Штатах не было ни единого живого человека, которого следовало бы спасать.

***

К Церкви Святого Альфонса Уилл попадает почти случайно — когда отвозит документы доктору Блум. Вот у кого получается отлично разделять работу и личную жизнь! Порой Уилл замечает её симпатию и дружелюбные взгляды в свою сторону, но это — не более чем вежливость, не стоит себя обманывать. Алана даже не приглашает Уилла на кофе, будто бы для коллег, которые давно работают вместе, оставаться вдвоём в одной комнате — верх непрофессионализма. На обратной дороге Уилл рассматривает доску объявлений и находит желаемое — по воскресеньям встреча клуба «Останемся мужчинами!». Он записывает в ежедневник адрес и точное время. Память в последнее время стала ни к чёрту. Полуподвальное помещение заставлено клетчатыми креслами из мебельного магазина для бедных. Посетителей — чуть больше дюжины. Участники группы представляются друг другу, и Уилл произносит чужое случайное имя. Потом он понимает, что назвался в честь последнего маньяка, которого он отправил за решётку, но куда с большим удовольствием отправил бы в могильную яму. При задержании мужчина перерезал горло жене и оставил сиротой дочь-подростка. — Гаррет, — представляется Уилл, и остальные мужчины тоже называют свои имена. Многие уже давно знакомы друг с другом, поэтому данный ритуал — для новичков. Худощавый мужчина протягивает Уиллу бейджик, и тот пишет на нём своё новое имя. Глазами Уилл ищет пастора или кого-нибудь другого, кто мог бы сойти за главного, но, по всей видимости, клуб неплохо справляется с самоорганизацией. Кресла образуют один большой круг, как во всех подобных группах, да и содержание бесед вряд ли будет отличаться. Уилл наблюдал через стекло за такими собраниями, когда посещал пострадавших в реабилитационном центре. Он каждый раз обещает не привязываться к спасённым им людям, и всё равно не может удержаться, чтобы не проведать их хотя бы разок. Жизненно необходимо знать, что все его усилия не напрасны, что Уилл не зря изводит себя. Красным пятном бьётся воспоминание об освобождённой им жертве, которая покончила с собой через три дня — как только смогла ходить самостоятельно. Изнутри группа поддержки оказывается именно такой, как Уилл её представлял, и желание смыться побыстрее становится практически непреодолимым. Решение прийти сюда стало вершиной его глупости, и Уилл решает остаться только из уважения к сидящим рядом людям. Его часто раздражает бестактность и грубость рядовых обывателей, поэтому просто подняться и уйти он счёл бы крайне невежливым даже для нового члена клуба «Останемся мужчинами!». Как следует из названия, создан он для больных раком яичек, и Уилл перед посещением даже гуглит различные термины типа семиомы и орхиэктомии. Но каждый настолько поглощён собственным рассказом, что проверять легенду Уилла никто и не собирается. Ты здесь — значит, ты с нами. Значит, ты такой же, как и мы. Громадный мужчина со светлыми редкими волосами, по всей видимости, рассказывал свою историю раз сорок, и всё же терпеливо выкладывает её с самого начала. Он был качком, сидел на стероидах, держал свой клуб для таких же качков, был трижды женат, а когда как от мужчины толку с него не стало, последняя жена ушла вместе с дочерью к какому-то бизнесмену. Болезнь разорила его. У него двое взрослых детей, которые не хотят разговаривать с ним даже по телефону. Он достаёт из кармана кошелёк, в нём — фото модельной внешности блондинки. «Моя дочурка», — здоровяк еле сдерживает слёзы, передавая карточку по кругу. После гормонотерапии накачанные мышцы покрылись жиром, а на груди отросло свисающее вымя. Здоровяка зовут Роберт Полсон, но ребята его называют Боб Большие Титьки, а тот даже не злится на них в ответ. Когда очередь доходит до Уилла, он предпочитает не лгать, разве что само его пребывание здесь и фальшивое имя на бейджике — уже первосортная ложь. Видать, глядя на серый цвет лица и громадные мешки под глазами, эти мужики и впрямь принимают Уилла за своего. Новопреставившегося. Ему даже смешно от прорвавшихся аналогий с загробным миром. Словно Уилл сейчас сидит в чистилище и признаётся в совершённых грехах перед комиссией из числа ответственных святых. — За последнюю неделю я спал четырнадцать часов, — честно признаётся он. — Врач отказывается прописывать мне дополнительную порцию снотворного, а стандартная не помогает. Ребята сочувственно похлопывают его по плечу, и затем переходят к следующему участнику. Они и не знают, что обычная порция снотворного состоит из аспирина и виски со льдом. Им и не следует знать. Собственная анонимность завораживает Уилла, делает неуязвимым. Дальше происходит действие, которое Уилл ещё не наблюдал ни разу в подобных группах, но для местных оно является, по всей видимости, обязательным ритуалом. Участники поднимаются со своих мест и разбиваются на парочки, зарываясь в объятья друг другу. Уилл не успевает очнуться, как оказывается прижат к большой груди белобрысого качка. Боб сообщает, что его бывший партнёр недавно умер, и теперь он стал ещё более одинок. Да уж, очевидно, мало кто покидает группу ввиду внезапной ремиссии. Боб причитает, что жизнь его пуста, и ни одна женщина не возьмёт себе умирающего импотента, а Уиллу остаётся только с силой смыкать руки за его спиной да согласно кивать. Странная телесно-ориентированная терапия, решает Уилл для себя, но ещё более странной она становится, когда здоровяки начинают рыдать, вытирая сопли и слёзы о футболки друг друга. Вот и Боб заливается слезами и с каждым содроганием сжимает его в своих сильных ручищах. Именно в этот момент случается невероятное. Очищение. Катарсис. Вся накопленная месяцами боль, все бессонные ночи, провальные попытки найти Потрошителя, нравоучительные беседы с Джеком, болезненные упрёки в глазах родственников погибших — всё выливается из Уилла неудержимым потоком слёз. Он рыдает, вжавшись в футболку человека, которого видит впервые, но который уже выложил ему всю свою биографию. Уилл прекращает, только осознав, что остался последним рыдающим во всей группе. Его никто не осуждает — видимо, со всеми так бывает впервые. Эту ночь он спит как младенец.

***

В понедельник эффект улетучивается, и на следующее утро Уилл просыпается за час до будильника. В ночь со вторника на среду он спит и того меньше, а в субботу просто целый день заливается виски. Сил еле хватает на то, чтобы сварить суп для собачьей стаи, сам Уилл доедает разогретую позавчерашнюю пиццу. Ненадолго же хватило его исцеления. Воскресенье проходит в душевных терзаниях, но Уилл решает, что поплакать явно куда более безопасно для его организма, чем допить открытую бутылку виски. В результате он опять оказывается в ручищах Большого Боба, и слёзы уже почти привычно текут рекой. Засыпая, Уилл жалеет, что не верил раньше в целебную силу различных групп поддержки. Он старается не думать о времени, когда их лечебное действие опять начнёт ослабевать. Уже в четверг Уилл ловит себя на том, что гуглит другие группы поддержки в Балтиморе. До города час езды, но, может, хотя бы необходимость быть за рулём удержит его от потребления алкоголя. Ещё один четверг — и Уилл оказывается в «Преодолей себя!», группе поддержки для страдающих паразитарными заболеваниями мозга. Вот он и подсел, дошёл до самого края. Зал выглядит абсолютно иначе — большая светлая сцена, ряды белых стульев. Общение начинается с обмена новостями. Ни слова о паразитах. Разве наша группа имеет какое-то отношение к паразитам? Ничего подобного, всем постоянно становится лучше. О, эта новая методика лечения! Все только что пошли на поправку. Сначала Уилл даже решает, что ошибся залом, если бы не отражающаяся на лицах пятидневная головная боль. Ох, эти люди прекрасно его понимают. — Закройте глаза… В этом зале есть главная, ведущая, которая организовывает весь процесс. Мелкая, худая, с грязными рыжими волосами. На её бейдже написано «Хлои», на бейдже Уилла — по-прежнему «Гаррет». Последнее, что Уилл видит, — это как женщина берёт микрофон в руки, а люди откидываются на неудобных сидениях, прикрывая глаза. Он решает снова покориться общему ритуалу. — Вы лежите на зелёном лугу, вам легко и спокойно. — Её неприятный голос с каждой фразой становится всё более плавным. — Слышите пение птиц и журчание ручья. Поверните голову направо, и вы встретитесь с самим собой. Ваше тело полно чистоты и здоровья, позвольте лучам солнца исцелить каждую клетку… Погружаясь, Уилл не может отделаться от мыслей о работе. Слишком уж это упражнение похоже на то, что он делает на месте преступления. Сколько бы Уилл не пытался представить себя на лугу, он видит себя в пустом каменном подвале, и справа от него — девушка с полностью разрезанным лицом. Её кровавая улыбка от уха до уха заставляет Уилла вздрогнуть и вырваться из видения. Пожалуй, группа «Преодолей себя!» справляется со своей задачей гораздо хуже, хотя на других измученных лицах Уилл и видит просвет блаженства. Следующий этап — терапевтический телесный контакт. Вот оно, оказывается, как зовётся, запоминает Уилл. Суть — та же, что и на встрече прошлой группы. Хлои подходит к Уиллу как к единственному новенькому в группе и кладёт его руки себе на голову. Несколько минут они плачут, обнявшись, даже не обмениваясь пустыми словами, а, когда Хлои отпускает его, в руках Уилла остаётся локон грязно-рыжих волос.

***

Сон послушно приходит и в этот раз. Так можно дотерпеть и до воскресенья, не прибегая к виски. Теперь Уилл думает, что его новая зависимость может быть не менее опасной, чем предыдущая. Он распечатывает на принтере список всех существующих групп поддержки раковых больных, и узнаёт, что такие собрания происходят каждый день недели. «Твёрдая вера» для страдающих лейкемией, «Внутренняя чистота» — по понедельникам и туберкулёзники по пятницам. Конечно, тратится время на проезд и на сам процесс «оздоровления», но в обратном случае те же пустые часы Уилл будет валяться в постели, изучая в ночном небе фазы луны. В сложную неделю он может побывать во всех группах, в лёгкую он посещает только церквушку по воскресеньям. Боб — до сих пор его лучший «проводник» в мир слёз и исцеления. Продержаться неделю без поддержки не получается уже достаточно давно. Пожалуй, ни разу не получилось с даты первого его визита. Если по службе приходится уезжать в командировку, Уилл обычно несколько ночей изучает стенки и потолок мотелей. Небось, о нём уже сложилась слава как о лунатике. Лучший профайлер ФБР, ага. Его новое увлечение ещё хуже виски или барбитуратов. Время от времени Уилл представляет реакцию Кроуфорда, когда тот узнаёт о грязном развлечении своего подчинённого. Желательно, из какой-нибудь мерзкой газетёнки типа Tattler Crime. Ох, тогда уж узнает весь отдел, и к нему определённо приклеится ярлык гораздо похуже, чем «алкоголик» или «лунатик». Сейчас же, напротив, Джек его хвалит и говорит нечто вроде «Я так и знал, что ты втянешься в работу». Погружаясь в приятный сон, Уилл склонен сравнивать своё пристрастие с мастурбацией. В процессе можешь придумывать себе самые мерзкие и многоуровневые фантазии, лишь бы достичь желанного оргазма, а после разрядки собственные мысли кажутся не просто нереализуемыми, а отвратительными. Точно так же Уилл выслушивает историю очередного Питера, Джонни или Миранды, плачет в их потных объятиях, а затем вырубается подчистую, иногда даже забывая принять душ. Утром и днём эти визиты кажутся ещё более противными, чем посещение публичного дома, но стоит только задуматься о преследующих Уилла бессонных ночах и стоящих за спиной мертвецах, как сомнений не возникает. Проходит месяц, ещё один, полгода, год, полтора. Джек продолжает хвалить его за раскрываемость и утверждать, что адаптация к работе для Уилла оказалась легче, чем предполагалось. А лучшего профайлера ФБР всё так же бросает в холодный пот при одной мысли о том, что его тайну раскроют. Единственное, чего Уилл боится даже больше, чем разоблачения, — того, что однажды его панацея перестанет работать. Страхам Уилла всегда свойственно сбываться в самый неподходящий момент. Схема не работает в те вечера, когда появляется он.

***

Чёрный дорогой костюм-тройка с бархатным воротничком. Начищенные остроносые туфли и полное отсутствие бровей. Он держится как бы отдельно от основной группы, сидит в уголке и подносит к губам электронную сигарету, а затем запрокидывает голову, выпуская вверх клубы ароматного пара. За время посещения групп поддержки Уилл научился безошибочно выделять обречённых людей — он сразу определяет, является ли организатор группы социальным работником или таким же раковым больным, как остальные участники. Новый визитёр слишком стар для студента-медика и слишком невозмутим для умирающего. Он — наблюдатель. Уилл — участник. Технически они оба — симулянты, гастролёры. Но природа их настолько необычного туризма в корне отличается. Жизнь и благополучие Уилла зависит от возможности быть причастным к этим обездоленным людям, быть их частью, а в те дни, когда выплакаться не получается, его ломает так же, как заядлых наркоманов без новой дозы. Из-за плеча Большого Боба Уилл наблюдает, как незнакомец виснет на плече высокого рыдающего паренька, чья жизнь уже пошла наперекосяк. Уилл даже не может назвать своего подражателя каким-то определённым именем, ведь для каждой группы поддержки у него свой бейдж. Это рискованно, ведь люди с разных групп могут пересекаться, или можно случайно забыть одно из семи выдуманных имён. Должно быть, подражатель обладает отличной памятью. Уилл посещает группы поддержки уже два года. Люди, которые могли бы знать об этом, либо умерли, либо выздоровели, в любом случае, покинули собрания. Исключение составляет парочка старичков и подражатель. Уилл видит в нём угрозу собственному благополучию, своего врага, опасность. Подражатель сидит на крайнем стуле и аккуратно, капля по капле, заполняет ароматическим наполнителем электронную сигарету. Зачем-то он запоминает истории людей из группы, сочувственно похлопывая по плечу и высказывая собственные, порою философские замечания относительно происходящего. Легко быть философом, когда твоё тело не поедают раковые клетки, или когда тебя не мучает пятидневная бессонница. Подражатель настолько вживается в роль, что новенькие иногда считают его главным. Ни в одной группе Уилл не рассказывает свою историю полностью. Никогда не опускается до грубой лжи, балансируя на тонком лезвии недосказанности. Только собственная бессонница и мигрени, требовательный начальник и одинокая жизнь в глуши без надежды построить семью в дальнейшем. Иногда его искренность заходит так далеко, что Уилл способен честно говорить даже об алкогольной зависимости, которая возвращается в последнее время. В присутствии подражателя он не говорит ни о чём. На людях они будто бы не замечают присутствия друг друга, тактично позволяя другому вести себя так, как он привык. Их общая тайна — негласная, и Уилл продумывает различные варианты, при которых он мог бы легко изобличить своего конкурента, не выдав при этом собственный полуобман. Кажется, самому главному врагу присутствие Уилла не доставляет особых хлопот, поэтому он не будет делать первый шаг, чтобы разделить сферы влияния. Когда они пересекаются взглядами, подражатель пытается казаться безучастным. Просто глубоко затягивается ароматным дымом, а затем с наслаждением выдыхает, широко открывая глаза. Но именно в этот момент Уилл может прочитать в его взгляде «Убирайся отсюда, тебе здесь не рады». Уилл сравнивает подражателя с ранкой на нёбе — она быстро заживает, если её не трогать постоянно кончиком языка. Тем не менее, Уилл каждый раз содрогается, когда видит в наполненном зале фигуру в элегантном чёрном костюме и с чёрным вейпом в руке. Дьявол, который пришёл, чтобы похитить его покой. Быть может, противник Уилла — это писатель, который пропадёт, как только окончит новеллу, где главная героиня умирает от рака в объятьях любимого. Или однообразные люди и истории просто наскучат наблюдателю, ведь он не сможет черпать в них новое вдохновение. Уилл считает вдохновение излишней роскошью, а своё собственное воображение старается ограничить исключительно рабочими рамками. Он так часто воображает и пропускает сквозь себя все оттенки смерти на работе, что будущая смерть его одноразовых друзей практически не вызывает у него сочувствия. Уилл сойдёт с ума, если будет погружаться в сознание каждого из них. Тем не менее, он страстно жаждет погрузиться в мотивы подражателя, впервые — не для следствия, а для самого себя. Его ложь — отражение лжи самого Уилла: это достаточный повод для того, чтобы попытаться найти ключ к разгадке. Уилл верит, что как только он познает подражателя, он познает самого себя и обретёт утраченный покой.

***

Когда Хлои поднимает глаза к неведомым ей богам и сообщает, что пришло время контактной терапии, Уилл неспешным, но уверенным шагом направляется в сторону подражателя. Тот изящно расселся на неудобном консультационном стуле, по привычке закинув ногу на ногу и потягивая из вейпа ароматный дым. Обычно подражатель ждёт, пока люди разобьются на привычные им пары, и только затем подыскивает кандидата из оставшихся. Сегодня Хлои занята новичком, и у подражателя нет других вариантов, кроме как последовать за Уиллом и сложить руки у того за спиной. Вычищенный пиджак с бархатным воротничком остаётся висеть на спинке стула. Несмотря на простоту процедуры, участники сессии не только рассказывают разные истории, но и касаются абсолютно по-разному. Кто-то придерживает партнёра за плечи, другой — сжимает в объятиях с силой, с которой можно задушить и здорового, третий — вообще едва касается собеседника, скрывая собственную боязнь тактильного контакта. С тактильным контактом у Уилла никогда не возникало проблем, в отличие от зрительного, потерпевшие женщины и дети всегда могут найти утешение в его объятиях, к мужчинам он тоже умеет найти подход. Джек говорит, что именно из-за своей открытости Уилл подходит чересчур близко, впускает жертв в свою душу слишком глубоко. Его начальник не знает, что убитых Уилл впускает ещё глубже. Подражатель не то чтобы не проявляет смущения, наоборот — он со свойственной ему бесцеремонностью просто вешается на плечи Уилла, сжимая ладони в замок за его спиной. От неожиданности Уилл чуть не падает под его тяжестью, а когда, едва пошатнувшись, он продолжает стоять на ногах, то отмечает, что собеседник усмехается ему — едва заметно приподнимает уголок губ. «Раскройтесь друг другу», — вещает Хлои, уже спустившись со сцены и прижимая к груди нового участника группы. Её неприятный скрипучий голос отбивается от стен аудитории и возвращается к Уиллу подобно ещё одной насмешке. — Ты не умираешь. — Первое, что он решается сказать подражателю. Тот подносит вейп к губам и делает затяжку. Лишь вблизи Уилл рассматривает серебряные запонки в виде черепов. Тонкая работа. Тонкие черты лица, ярко выраженные скулы, тонкие яркие губы. — С философской точки зрения все мы умираем. Достойный ответ. Шахматная игра началась, первый ход — пешкой. Стандартный. Один — один. — Ты не суицидален несмотря на то, что пытаешься казаться таковым. Считаешь, что уязвимость придаёт тебе шарм, — тихим, но глубоким голосом произносит Уилл, осматривая потёки на противоположной стене. — Скорее любознателен и пытлив. — Именно так ты меня и вычислил? — отвечает подражатель, и в его голосе слышна мягкая улыбка. — Твои подозрения читались во взгляде с первой нашей встречи. Я считаю, что склонен неплохо разбираться в людях, но твой обман открылся мне не сразу. Наверное, когда наши пути пересеклись уже в третьей группе. — Мне следует принять это как комплимент? Неожиданно для себя Уилл начинает зеркалить его тон и позу быстро и естественно. Томная наигранная суицидальность подражателя вызывает резонанс в тех тёмных уголках души Уилла, в которые он предпочитает не заглядывать, чтобы окончательно не слететь с катушек. — Кто такой Гаррет? Твой отец? Подражатель спрашивает не то чтобы резко, но его тон не подразумевает возражений. «Властная сучка, которая хочет захватить мои группы», — решает для себя Уилл. — Последний человек, которого я убил, — отвечает Уилл спокойным, ровным тоном, будто бы рассказывает о том, как подстригает ногти каждое утро. Уилл провожает подражателя взглядом, про себя отмечая его плавную, наполненную грацией походку и дым, который тот оставляет за собой. Пар тает в вечернем воздухе, и Уиллу кажется, что в его группах поддержки никогда не существовало человека с такой внешностью и повадками, что подражатель — только альтер-эго, которое Уилл выдумал сам для себя. Фигура скрывается за поворотом, а затем оттуда же выезжает чёрный бентли редкого матового цвета — точь-в-точь как бархатный воротник костюма. Беверли пробивает номера, не спрашивая у Уилла ни слова. Так же просто она соглашается удалить историю поиска. На фотографии подражатель слишком серьёзен, а возраст всего на пару лет превышает тот, который допускал Уилл. Ганнибал Лектер — теперь его навязчивая галлюцинация обладает именем, датой рождения и особняком в центре Балтимора. Тем не менее, Уилл не может отпустить мысль, что человек, прижимавшийся к его груди в прошлый четверг, является не более чем сгустком насыщенного ароматного дыма. Наваждением.

***

— Позволь поинтересоваться, не противно ли тебе прикасаться к этим людям? — Ганнибал повисает на его плече уже в следующую пятницу. — Не боишься ли ты загрязниться от них, перенять их болезненную энергетику, вобрать в себя всю их жажду саморазрушения? — Никто из нас не обладает уникальностью снежинки, — возражает Уилл. — Тем или иным образом все мы навоз в конфетной обложке. Поверь мне, я видел куда более грязные вещи. Он пытается говорить максимально низко и с лёгкой хрипотцой. Так говорят ковбои из старых вестернов перед тем, как сплюнуть табак на землю. Эмпатия, наследование. Странное желание, чтобы Ганнибал считал голос Уилла прокуренным. — Убийства? — Он будто бы проверяет правдивость последней реплики Уилла из их прошлого разговора. — Расскажи мне о них. — Они снятся мне… — Уилл сам не знает, кто именно тянет его за язык и заставляет откровенничать. Видать, у них с Ганнибалом своя вневременная группа поддержки. — Я понимаю, что это не более чем работа, но видеть трупы в собственных снах, это так… отвратительно. Уилл практически сплёвывает последнюю фразу, а затем его неожиданно прокручивают на триста шестьдесят градусов — не успевает и мигнуть. Движение внезапное, но при этом не лишённое ловкости и некоторого изящества. Как-то прежде Уилл и не предполагал, что у этой томной химеры настолько сильные руки. — Взгляни на них, Гаррет. — Он снова расслабляется в объятиях Уилла. — Разве эти живые трупы, уже смирившиеся с собственной смертью, гниющие ещё при жизни, тебе приятнее любых ночных кошмаров? Яркая вспышка вчерашнего воспоминания. В руках Уилла бьётся в истерике мать пропавшей девочки, а на языке нет ни единого аргумента, ни единой фразы, которая была бы способна её утешить. Уилл сжимает в объятиях рыдающую женщину, и в этот момент он бы много отдал, чтобы вместо неё утешать навязчиво-неприятную Хлои. — Мне нравится то, что они смирились. — Отзеркаливая манеру речи Ганнибала, Уилл чуть не обращается к нему по настоящему имени. — У них прошёл первый шок и в глазах не бушует буря обвинений. Те трупы, которые я вижу… Они не желали собственной смерти, она настигла их внезапно, и поэтому каждое убийство я ощущаю как своё собственное. Грязная работа. — Ты чувствуешь себя грязным рядом со мной? Ганнибал показательно затягивается дымом из вейпа, будто бы иронизируя над туберкулёзниками и пациентами с раком лёгких, собравшимися в сегодняшней группе. — Рядом с тобой я чувствую себя отвратительным.

***

— Ты такой чистенький, — говорит Уилл в их следующее воскресенье. — Как эти ангелочки. Держась за Уилла правой рукой, Ганнибал затягивается вишнёвым дымом, а затем запрокидывает голову к высоким сводам церкви. Уилл находит нечто извращённо-прекрасное в том, как двигаются мышцы на шее Ганнибала, когда тот выдыхает навстречу богу лёгкий ароматный пар. В связи с ремонтом в подвале собрания временно переехали в саму церковь. Участники сидят на лавочках, им непривычно не смотреть друг другу в лицо. Для парной терапии вполне годится проход между лавками, и Уилл с Ганнибалом стоят ближе всего к алтарю. Кто-то пояснил бы Ганнибалу, что курить в церкви — это грубо, но Уилл точно не будет читать ему нотации о вежливости. Более того, в исполнении Ганнибала этот жест не выглядит грубым, а скорее элегантным, будто бы он благоговейно воскуряет фимиам. Уилл не удивится, узнав, что начищенные туфли скрывают замаскированные копыта. Ганнибал курит и виснет на Уилле по одной и той же причине — умирающим позволены любые вольности. — Ошибочно считают, что белый — самый чистый цвет, — продолжает Уилл, наблюдая за белой дымкой, загрязняющей место их собрания. — Для того, чтобы твои туфли никогда не покрывались пылью, ткань идеально чёрной рубашки не вылиняла до серого, а на пиджаке не было лишних ворсинок или зацепок, тебе приходится прикладывать немало усилий. Ганнибал по-прежнему молчит в ответ, но его молчание — уже поощрение для Уилла продолжать. Подражатель никогда не начнёт рассказывать про себя самого, прежде чем Уилл поймёт, прочитает то, что уже лежит внутри него. Уилл знает это, потому что на месте подражателя вёл бы себя точно так же. — Ты спрашивал меня, боюсь ли я запачкаться. — На этих словах Уилл прижимает Ганнибала сильнее к себе, к своему телу. Ощущает и мышцы на его ногах, и скрывающийся под рубашкой и жилеткой небольшой животик. — А вот ты… ты боишься. По телу Ганнибала пробегает дрожь, когда Уилл силится приблизить друг к другу их и так сжавшиеся в объятиях тела. Есть в этой дрожи нечто, больше родственное чувству возбуждения, чем чувству страха. — Разве ты чувствуешь себя грязным, когда в дорогом ресторане поглощаешь стейк из свинины? — слышит Уилл в ответ. — Он может пахнуть как лучшее блюдо, которой ты когда-либо смаковал, и ты будешь наслаждаться этим деликатесом, позабыв о само́м существовании грязных зловонных свинарников. — Ты такой же, как я и думал. — Уилл усмехается. — Чистенький. Эти грязные люди оттеняют твою чистоту, их убогость — твоё богатство, их умирание — твою жизнь. Ты ещё не знал этого, когда пришёл сюда впервые, тебе было страшно и неприятно прикасаться к ним, но затем ты нашёл способ трансформации, обнаружил путь, которым их страдания подпитывают твоё собственное сияние. Ганнибал даже не курит, просто тяжело выдыхает ему на ухо. — Мысль о том, что я могу умереть в любой момент, позволяет мне наслаждаться каждым мгновением собственной жизни, ценить каждый имеющийся в моём распоряжении день. — Он расправляет плечи и приближает губы к самому уху Уилла. — А ещё Лорочка с группы туберкулёзников варит замечательный кофе. — Настолько не боишься запачкаться? — хмыкает Уилл. — Во всех смыслах этого слова. Ганнибал отстраняется на расстояние вытянутой руки, так что его ладонь лежит на шее Уилла в то время, как сам Уилл по инерции продолжает держать его за талию. — Настолько желаешь видеть меня запачканным? — Он затягивается вейпом и обнимает Уилла согнутой рукой, вновь прижимаясь к его груди. — Во всех смыслах этого слова. Сначала в те вечера, в которые Уилл пересекался с подражателем, он не мог плакать. Он пробовал даже отвернуться к стенке или вообразить, что подражателя не существует и вовсе. Такие встречи всегда были «холостыми» — сколько бы Уилл не силился заснуть после, он только ворочался с боку на бок, проклиная подражателя, Джека, всех маньяков Америки, всех попавшихся им шлюх и домохозяек, а также лично самого господа бога за то, что позволяет происходить всей этой дряни. Как оказалось, в объятиях Ганнибала Уилл плакать тоже не смог, но вот привычная бессонница его больше не мучала. Скорее, каждый вечер после их общения был странным, но эффект от третьей встречи оказывается неожиданным даже для самого Уилла. Каменный стояк в трусах. И повторяющийся томным голосом вопрос: «Желаешь видеть меня запачканным?» Сон после мастурбации всегда недолгий, но настолько же крепкий, как после посещения групп поддержки. Другое дело, что когда не спишь неделями, возбуждение оказывается настолько же фантастическим явлением, как драконы и единороги. Уилл уже тянется включить надоевший ноутбук, когда осознаёт, что порнографические ролики ему не помогут, ведь возбудившая его картинка уже находится внутри его головы. Ганнибал, его личный подражатель, стоит перед Уиллом на коленях. Галстук отброшен в сторону, а верхние пуговицы рубашки расстёгнуты. Для него, постоянно собранного, это практически обнажённость. Он смыкает губы вокруг члена Уилла, как постоянно смыкает губы вокруг чёрного с отливом вейпа. Он ласкает языком его ствол, заглатывает так глубоко, что головка упирается прямо в основание горла. Никаких рук — только губы, язык и тёплая полость рта. Влажные, мягкие, ласкающие касания. Уилл выходит полностью, и Ганнибал ласкает его уретру острым кончиком языка, Уилл входит полностью, толкаясь членом так глубоко, как только способен, и Ганнибал захлёбывается собственной слюной. Он закашливается, но не прекращает своих действий, уверенно и с усилием насаживаясь горлом на член Уилла. Придерживая Ганнибала за шею, Уилл шлёпает членом по его приоткрытым губам и подставленному влажному языку. Ганнибал водит языком по головке, словно чупа-чупс, обхватив её кончиками губ. Последняя сцена — вязкая сперма Уилла стекает по его щёкам и подбородку. Уилл вытирает себя влажными салфетками и, едва успев проверить будильник, проваливается в сон.

***

Как ни удивительно, в следующую встречу Уилл не ощущает и доли неловкости от своих фантазий. Он видит перед собой то же слегка надменное лицо, плотно завязанный галстук и густой грязно-белый дым. — Расскажи мне свою грязную и осуждаемую обществом фантазию, — говорит Ганнибал, плотно прижимаясь к Уиллу. Группа «Твёрдая вера» для страдающих лейкемией, спортзал школы-интерната. — Если ты ответишь, что не имеешь подобных, я сочту твою отговорку ложью, Гаррет. Оказывается, подсознание Уилла не так уж ошибалось, приняв томные интонации Ганнибала за заигрывания. Его подражатель не любит простых ходов, но стоит ли Уиллу его побаловать? За дверью спортзала слышны разборки мальчуганов. — Я часто вспоминаю всю эту чушь, которой нас учили в бойскаутах. Вспоминаю курс химии для старших классов и твои недавние рассуждения о пользе свинопроизводства. — Повесть Уилла не имеет ничего общего ни с томным голосом Ганнибала, ни с недавней безумно яркой и развратной фантазией его самого. — Кладём сало в воду и доводим до кипения. Сало топится, и жир всплывает на поверхность воды. Снимать жир надо до тех пор, пока он не вытопится весь. Охладить. В холодильнике на поверхности жира собирается слой густой и прозрачной жидкости. Это глицерин. При производстве мыла глицерин смешивают с твёрдым жиром, если же смешать глицерин с азотной кислотой, получится нитроглицерин. Если смешать нитроглицерин с натриевой селитрой и опилками, то получится динамит. С такими мыслями очень приятно засыпать. Больные лейкемией рыдают друг у друга на плече, в коридоре шумят детдомовцы. Такие же отверженные, как и все здесь собравшиеся, но только их отверженность — врождённая. — Ты не можешь рассказать о своих намерениях, ведь считаешь, что я буду вынужден донести на тебя? Тон Ганнибала становится отрешённым — он тоже копирует манеру Уилла. Отражать отражение — как много времени им нужно, чтобы утонуть в рекурсии? Быть может, не так уж и плохо среди массы одноразовых и однообразных собеседников найти кого-нибудь оригинального? Друзей у Уилла нет, а с коллегами он общается исключительно по рабочим вопросам. — Твоя очередь рассказывать историю, — обрывает его расспросы Уилл. — Мне нравится фантазировать о твоей. — Ганнибал с дотошной аккуратностью склоняет голову на плечо Уилла так, чтобы почти касаться губами его уха. — Что если у тебя будет достаточно мыла, ты сможешь взорвать весь земной шар? — выдыхает Уилл тоже ему в ухо. — Никогда не забывай, — говорит Ганнибал, — что между изобретением мыла и человеческими жертвоприношениями существует связь. Дождь год за годом падал на погребальный костер, и год за годом на нём сжигали людей. Просочившись сквозь древесные угли, дождь превращался в раствор щёлока, а щёлок вступал в реакцию с жиром, вытопившимся из жертв, и густое белое мыло вытекало из-под алтаря и стекало по склону к реке. Там, где мыло стекало в реку, после тысячелетий костров и дождей, люди стирали свою одежду и замечали, что она отстирывается лучше, чем в других местах. — Мыло из человеческого жира? — усмехается Уилл. — Не каждому нынешнему маньяку придёт в голову такая фантазия. — Думаешь, это так сложно? — не прекращает Ганнибал. — Хранилище больничных отходов при станции сжигания. Там, среди использованных бинтов и застарелых опухолей, пакеты с литрами человеческого жира, оставшегося после липосакции. Из него получилось бы дорогое элитное мыло. — Упакованное в изящную тонкую бумагу, это мыло можно было бы продавать тем же обеспеченным жирным задницам, из которых был откачан дорогостоящий жир. Обычно сдержанный, на этом моменте Ганнибал чуть не прыснул со смеху, — или так понравилась ему озвученная идея, или же его смутили сами неприличные слова, сорвавшиеся с губ Уилла. — Это как туалетная бумага, изготовленная на сто процентов из переработанной туалетной бумаги, — добавляет он, а затем резко меняет тон. — Кажется, на нас смотрят. Все пары уже окончили терапию. В группах поддержки не принято показывать собственное удивление или тем более отторжение, но остальные участники с неодобрением посматривают на улыбку блаженства на лице Уилла. Они с Ганнибалом разъединяют объятия. Пикантный вкус их приватных консультаций в том, что встречи каждый раз неожиданные. Уилл посещает не все группы поддержки, как и Ганнибал. Поэтому каждое их свидание — вслепую. Если смешать нитроглицерин с натриевой селитрой и опилками, то получится динамит, думает Уилл, закрывая глаза. Им можно взрывать мосты. Если смешать нитроглицерин с парафином и дополнительным количеством азотной кислоты, то получится пластид. Им можно взорвать даже небоскрёб. Уилл с удовольствием взорвал бы какую-нибудь государственную тюрьму строгого режима. Он до сих пор жалеет, что не смог убить Хоббса. Такие не исправляются — маньяки, насильники, убийцы. Большинство из них, выбираясь на свободу, в конечном итоге снова оказываются на нарах. Выброшенные обществом, они живут за его деньги. Родители убитых девочек платят налоги, на которые государство содержит маньяка, прикончившего девять человек. Из мяса своих жертв он готовил семейные ужины, а их волосами набивал подушки. Теперь добропорядочные граждане обеспечивают его крышей над головой, похлёбкой и постельным бельём. Исправительные комитеты выслушивают байки заключённых. Они исправились, осознали свои ошибки, приняли Иисуса в своё сердце. Бумажные крысы подписывают бумажки, а только что освобождённый расчленяет новую жертву. Пройдёт ещё много времени, прежде чем он попадётся. Уилл заставил бы всех штатных психологов и психиатров просмотреть двадцать часов плёнки, на которой Колин Линч пытает свою пленницу. Он отрезает от неё по кусочку, вырывает ноготь за ногтём, зуб за зубом, разбивает фалангу за фалангой. Пусть досмотрят эту плёнку до последнего кадра, последнего вздоха жертвы. Пусть почувствуют кожей каждый галлон холодный воды, вылитый на неё, чтобы снова привести её в чувство, заставить чувствовать новую и новую боль. Уилл не хочет ничего об этом знать. Куда сильнее, чем спланировать план подрыва государственной, хорошо охраняемой тюрьмы, воображариум Уилла стремится разработать план подрыва академии в Куантико. Чтобы никогда больше не знать, не слышать, не думать о творящихся в мире бесчинствах, не быть ответственным ни за одно из них. Уилл всё ещё не принял решение, где именно желает находиться в момент взрыва — снаружи или внутри. Расставляя самодельные бомбы по зданию академии, Уилл погружается в сон. Ему снится, как Ганнибал томно обнимает его руками, скользит ладонями по его спине. На этот раз одежды на нём ещё меньше, а точнее — её нет вообще. Уилл ловит себя на том, что он находится в коконе из рук и ног, горячее тело под ним, ноги обхватывают бёдра Уилла, а низкий, с хрипотцой голос звучит возле самого уха. «Расскажи мне свою фантазию, Уилл». — «Я буду брать тебя сегодня ночью долго и жёстко, поэтому приготовься». На этих словах одной рукой Уилл зажимает ему рот, а второй направляет свой упругий, горячий член в его смазанную, скользкую дырочку. Ганнибал рычит, извивается под ним, его зубы до крови прокусывают ладонь Уилла. Последнее, что он видит во сне — сдавленный смешок Ганнибала и его испачканный кровью рот. Утром Уилл обнаруживает рану на собственной ладони и пятна спермы на простыне.

***

— Ты читаешь новости? — спрашивает Ганнибал. — Каждый сеанс в «Преодолей себя!» начинается с обмена новостями, — отвечает Уилл. Сегодня одна новость оказывается необычной. В следующий четверг собрание не состоится, поэтому на этой встрече телесная терапия задействована с двойной силой — в начале и в конце отведённых им двух с половиной часов. На этот раз Ганнибал не курит, но Уилл может различить запах дыма на его рубашке, смешанный с запахом, по всей очевидности, очень дорогого парфюма. — В прошлый раз ты вспоминал про современных маньяков, Гаррет, — гнёт свою линию Ганнибал. — Ты читаешь криминальную хронику? — Tattler Crime — унылая жёлтая писанина, — выплёвывает Уилл. — Но, чёрт побери, где они берут информацию всегда из первых рук? В присутствии Ганнибала Уилл может честно поносить эту газетёнку, не упоминая случаев, когда Джек сам сливал нужную информацию в обмен на определённые услуги. Эксклюзивные интервью как приманка. Уилл до сих пор помнит случай, когда Абель Гидеон, объявленный Потрошителем, на недолгое время действительно возомнил себя самым изобретательным маньяком современности, а затем совершил побег с целью доказать это то ли миру, то ли настоящему Потрошителю. Уилл слёг в больницу с температурой сорок после того, как всю ночь преследовал его по снегу. — Тебе нравится их воображение, не так ли? — накручивает его Ганнибал. — Воображение газетных писак или маньяков? — Короткая, сдержанная пауза. — И то, и другое слишком скучно. Перчатки из человеческой кожи делали ещё во времена Второй мировой, а сейчас объявляется псих, надумавший пошить целый костюм из человеческой кожи. Другой решил соорудить из человеческих тел гигантский глаз, взирающий в небеса. Деяние каждого из них, быть может, вполне оригинально, но вместе они представляют собой копию, снятую с копии, снятую с копии. — Ты презираешь безвкусицу, а не сами их поступки? — не может сдержать ехидного любопытства Ганнибал. — Сильнее всего я презираю сексуальных маньяков, их убийства в большинстве своём омерзительны, в них отсутствует даже толика прекрасного, лишь неудовлетворённость окружающим миром. — Уилл никак не может подобрать нужное сравнение, но тут его взгляд падает на низенькую рыжую женщину, обхаживающую очередного новичка. — Они настолько же противны, как Хлои, регулярно рассказывающая о своих вибраторах и коллекции порнофильмов. Она ведь агитировала тебя тоже? Уилл отклоняется ровно настолько, чтобы заглянуть Ганнибалу в глаза. — Может, тебе и вправду стоит просто с кем-нибудь потрахаться… — Он презрительно прикусывает губу и показательно закатывает взгляд. — Не с Хлои. Если учесть, что Ганнибал регулярно читает криминальную хронику, известно ли ему, кем на самом деле является Уилл? Фредди пообещала Джеку не трогать больше тему Уилла Грэма, чокнутого, но гениального следователя. Официальная мотивация — разглашение подобной информации препятствует расследованиям, неофициальная — Джек боится, что Уилл предпочтёт с ней разобраться своими методами. Пока что он для Ганнибала то ли киллер по найму, то ли патологоанатом, то ли просто очередной псих на собрании психов. — Первая часть терапии окончена, прошу занять свои места. — Легка на помине, Хлои возвращается на своё почётное место у кафедры. — Для следующего сеанса попробуйте выбрать человека, которому вы сможете открыть все свои чакры. На Уилла вопросительно смотрят глубокие карие глаза: — Возьмёшь меня сегодня ещё разочек? — Вы лежите на зелёном лугу, вам легко и спокойно. — Уилл следует инструкциям и закрывает глаза, погружаясь в выдуманную реальность. — Слышите пение птиц и журчание ручья… Они лежат на каменном полу, обнажённые оба. Это узкий подземный колодец, в котором Джейм Гамб держал своих жертв, чтобы они похудели до нужного размера. Они вдвоём с Ганнибалом, и оба знают, что им уже не выбраться. Ганнибал поворачивает голову в его сторону и шепчет пересохшими губами: «Возьмёшь меня сегодня ещё разочек?» — Ты ничего не сказал о Потрошителе… Когда Ганнибал произносит эти слова, Уилл способен ощущать, как тот горит от возбуждения. Неужели Уиллу в качестве подарка достаётся ещё один больной танатофил? И почему он способен притягивать только больных на голову? Только Уилл избавился от этой темы на работе, как быстро нашёл себе нового собеседника. Более того, ведь сам Уилл и зацепил, начал разговоры об убийствах, взрывах и перчатках из человеческой кожи. А теперь у него подкашиваются ноги от неожиданности вопроса. Потрошитель — личная ахиллесова пята Джека Кроуфорда, и Джек каждый раз срывается то на Уилле, то на криминалистах, когда на новом месте преступления не обнаруживается ни единой зацепки. — Фудкорт никогда ещё не был так изящно декорирован, с таким тонким чувством иронии и вкуса, — полупрофессионально отвечает Уилл. — Я удивляюсь, как он не рассыпает на месте преступления лепестки роз и зёрна миндаля. — Тебе нравится видеть, как умирает нечто красивое? — Ему нравится видеть, как нечто уродливое после смерти обретает красоту. — Почему ты назвал его работы фудкортом? — Ганнибал заинтересованно облизывает припухшие губы. Обсессивно-компульсивное расстройство: ему постоянно нужно что-то делать губами — если не пить кофе, то курить. Уилл старается не думать о прочих возможных применениях. — Как ты считаешь, почему он убивает сразу троих, с короткими перерывами? — Почему же? — выдыхает Ганнибал. «Больной ублюдок. Неисправимый танатофил и любопытный больной ублюдок». — Мясо испортится. — Уилл пожимает плечами и ощущает, как Ганнибал, воспользовавшись открывшейся возможностью, прижимается к нему ближе и сильнее. — Его вычурные инсталляции и тонкие аллюзии маскируют истинную природу его преступлений — первобытный каннибализм. Больной ублюдок. — Ты думаешь, ФБР не додумалось до твоих собственных выводов? — сжимается в его руках Ганнибал. — Я думаю, они не могут проверить все мясные блюда на всех светских приёмах в неделю убийства. Уилл понимает, что выдаёт конфиденциальную информацию, но не может остановиться. Чего он точно не ожидал — так это того, что убегая от бесконечных убийств, докатится до того, чтобы выкладывать всю подноготную смакующему подробности извращенцу. Неизвестно, как самому Уиллу, но Потрошителю Ганнибал отдался бы прямо сейчас. — Ты хотел бы с ним встретиться? Один на один? — спрашивает он, подтверждая своим вопросом теорию Уилла. — Пожалуй, не стремлюсь к этому, — холодно сообщает Уилл. — Посмотреть со стороны — это одно, а для личной встречи… я слишком люблю свою жизнь. Потрошитель — его сайд-проект, и, даже если это дело всей жизни, то он убивает ещё. Убивал до, и после, и во время. Работы слишком выверенные, слишком чистые для новичка. У меня нулевые шансы против человека, убивающего годами.

***

На следующей встрече в воскресенье Уилл узнаёт о смерти Боба. Роберт Полсон умер не от рака яичек — его попросту сбил грузовик, раскатав по асфальту вывалившиеся из черепной коробки мозги и накачанные стероидами мышцы. В группах поддержки привыкли обходить стороной слова «лечение» и «смерть», особенно если это чужая смерть, а не их собственная. С неумолимым приближением черты люди становятся дотошно суеверными. — Ты почитаешь благовониями память всех новопреставившихся и рождение всех крестившихся в этом храме, — иронизирует Уилл, когда Ганнибал опять затягивается вейпом. — Думаешь, я оскорбляю своим действием бога? — отвечает он надменно-вызывающим тоном. — Думаю, если бы от вздымающегося пара рушились церковные своды, ты курил бы с двойным усердием. Ганнибал чихает прямо ему в ключицу, остальные принимают этот звук за плач. Самое время вспомнить, что в прошлый раз их смешки уже вызвали осуждение, Уилл не желал бы наступать повторно на те же грабли. — Я коллекционирую разрушения церквей, — невозмутимо сообщает Ганнибал. — Ты, правда, сочтёшь, что эта история выдумана мною на ходу. К примеру, в четверг вечером бог обрушил крышу церкви на головы тридцати четырёх прихожан в то время, когда они воздавали ему хвалу. Божий промысел, не так ли? Тридцать четыре. На прошлой неделе он забрал к себе сто шестьдесят филиппинцев, погибших при падении самолёта. Гаррет, бог всегда впереди. Постоянно называя его по имени, Ганнибал каждый раз напоминает Уиллу о случившемся. Точнее, об упущенном шансе. Если Уилл убил бы Хоббса, если бы даже взорвал Балтиморскую клинику для невменяемых преступников, бог все равно был бы впереди по количеству жертв. Уилл ставит памятку проверить дома указанные Ганнибалом цифры — или у Ганнибала уникальная память, или его танатофилия куда серьёзнее, чем решил Уилл изначально. — Тебе мало черепов на запонках и на стенах церквей. Раковые больные нужны тебе в качестве постоянного memento mori*. Лишь потеряв всё, мы можем делать всё, что угодно. — Уилл продолжает строить свою линию обвинения. — Ты любишь кладбища? Похороны имеют целебный эффект, как группы поддержки? — Похороны — это ничто в сравнении с группами поддержки, — возражает Ганнибал. — Не более чем абстрактная церемония. В них нет истинного ощущения смерти. А здесь оно есть. — О ком ты думаешь, когда гуляешь по кладбищам? Уилл не спрашивает, делает ли это Ганнибал, ведь он не сомневается в ответе. — Я вижу мёртвых, взывающих ко мне, осуждающих то, как я бесцельно провожу отпущенное мне время. Я думаю о тех, кому уже никогда не насладиться завтрашним рассветом, и когда он наступает, моя душа наполняется любовью. — Любовью к богу, оставившему тебя в живых? Ганнибал опять затягивается и выпускает пар медленно и так близко к Уиллу, что тот может ощущать его кожей. — Тебе нужно рассмотреть возможность, что богу ты НЕ нравишься, — произносит он, прижимаясь к Уиллу и слегка запрокидывая голову вверх, ко слепому всевышнему. — Ты никогда не был ему нужен. Скорее всего, он тебя ненавидит. Но это не самое худшее, что могло случиться. — Да ну… — пытается сыронизировать Уилл. — Нам он НЕ нужен, — продолжает Ганнибал, потом уже привычным жестом прокручивает Уилла по кругу, как в танце. — Посмотри на всех этих людей, которые плачут сегодня в церкви под ликами святых. Почему бог не спустится с вершин, чтобы освободить их от страданий? Уилл выдыхает, будто бы он тоже курит. У него перехватывает дыхание от осознания того, как глубоко они на самом деле связаны с Ганнибалом, помимо того, что они оба — симулянты. — Потому что это неэлегантно, — отвечает Уилл. Они копируют томный шёпот друг друга, и любое слово произносится тише, чем предыдущее. Их выдохи смешиваются, как смешиваются друг с другом ароматные клубы дыма. — Бог не спасёт никого из нас, потому что это неэлегантно. Элегантность важнее страданий. Он слышит, как сбивается чужое дыхание. Этой ночью Уилл мечтает увидеть тот же сон, правда на этот раз обойтись без прокушенной ладони. Сон не приходит сам собой, но, закрывая глаза, Уилл представляет очертания Ганнибала под собой. Вполне плотное тело и сильные руки в воображении представляются эфиром, еле ощутимой нежностью, дымом. Сто́ит Уиллу приблизиться, чтобы его поцеловать, как Ганнибал превращается в белый густой пар и обвивает его полностью, растекается в окружающем воздухе. Тебе нужно рассмотреть возможность, что богу ты НЕ нравишься.

***

— Это наша последняя встреча, — говорит Уилл. Ганнибал опять вальяжно виснет на его плече, на этот раз в группе паразитов мозга. Прошло две недели, и сбоку от них Хлои рыдает на плече худощавого программиста. — Ты считаешь, что рассказал мне слишком много? — спрашивает Ганнибал. «Я считаю, что мы слишком похожи, поэтому в группах нам скучно вдвоём». Уилл не произносит это вслух, признать их общую одержимость тёмной стороной человеческой природы было бы слишком опасно. — Я считаю, что ты либо психотерапевт, либо серийный убийца, — сообщает Уилл. — Ни первое, ни второе мне не интересно. — Ты проецируешь на меня свои фантазии об убийствах, — отрешённо говорит Ганнибал. — Пациенты, посещающие психотерапевта, часто так поступают. — Я похож на человека, которому требуется помощь психотерапевта? Уилл пытается, чтобы его голос прозвучал максимально иронично, а не как вопрос по-настоящему больного человека, сомневающегося в собственном диагнозе. — Ты похож на человека, который настолько не боится смерти, что склонен фантазировать об убийствах, не опасаясь, что его примут всерьёз. — Ганнибал делает затяжку. — Не боишься, что я, скажем, не психотерапевт, а коп под прикрытием? Уилл смеётся почти в открытую, пока не вспоминает, что они находятся в месте, где всем положено умирать. Он запрокидывает голову, то ли подражая жестам Ганнибала, то ли чтобы скрыть улыбку на своём лице. — Копов под прикрытием я вычисляю на раз, — говорит он. — У меня на них определённо хороший нюх. При этих словах Ганнибал делает нечто вообще невообразимое в понимании Уилла — он приближается к его шее и медленно втягивает носом воздух. Что он может учуять, кроме дыма от собственного вейпа? — Ты что, меня понюхал? — Уилл скорее удивлён, чем возмущён. — Сложно удержаться. — В тоне Ганнибала ни капли оправдания. — Когда ты говоришь об убийствах, ты пахнешь возбуждением, а не страхом. — Я пахну какой-либо болезнью? — спрашивает Уилл уже более спокойным голосом. — Меня постоянно мучает бессонница. Может, какой-нибудь энцефалит? — Нет. Так я и понял, что ты симулянт, — усмехается Ганнибал. — Когда впервые тебя обнял. Значит, нюхает он его как минимум не впервые. Интересно, приятно ли пахнет Уилл после рабочего дня? С каждой встречей у Ганнибала открываются какие-то новые странности. — Впервые это обнаружилось в средней школе, — поясняет он. — Я узнал, что у моего учителя рак желудка ещё раньше, чем он сам. Уилл опять не может сдержать хмыканье — неплохо бы Ганнибал зарабатывал на своей «нюхательной» диагностике. Это кажется настолько нелепым, даже смешным. Если не учитывать, что все окружающие их люди умрут в скором времени. Одна Хлои умирает невообразимо долго, но Уилл не рискует записывать её в симулянты. Может, изредка химиотерапия бывает эффективна? — Мы говорили о том, что ты такой же гастролёр, как и я. — Уилл прижимает его к себе, вспоминая, какое странное действие этот жест оказал на Ганнибала в один из прошлых вечеров. — И о том, что мне не хотелось бы тебя больше видеть на встречах групп поддержки. — Мы говорили об убийствах и возбуждении. — На этот раз, Ганнибал, кажется, не ощущает дискомфорта от их близости. — Ты фантазируешь о том, как убиваешь меня? — Мы могли бы просто поделить группы, — отрезает Уилл, и Хлои подаёт сигнал, что время телесно-ориентированной терапии подошло к концу. — Мы можем честно поделить неделю, — говорит Уилл, когда захлопывается дверь, и они шагают по дороге с выбитыми кусками плитки. Мигает свет в стоящих рядом фонарях. Непрерывным кажется только поток машин на шоссе. — Бери себе костные болезни, болезни мозга и туберкулёз. Я оставляю за собой рак яичек, паразитов крови и хроническое слабоумие. — А как насчёт рака кишечника? Уилл будто бы догоняет Ганнибала, хотя тот идёт неспеша, медленно затягиваясь. Уилл пытается придать уверенность своему голосу и походке. Сейчас решительно нельзя умолять. — Рак кишечника мы поделим поровну. Тебе достаются первое и третье воскресенья каждого месяца. — По рукам, — кивает Ганнибал и прямо напротив поворота, за которым припаркован его бентли, собирается переходить улицу. Пересекает он её как-то спонтанно, будто бы не просто не боится попасть под машину, а скорее играет с потоком автомобилей. Странно, что при его ухоженности и вежливых манерах, Ганнибала следует учить, что не следует курить в церкви или переходить улицу без светофора. Словно его философия и вправду состоит в том, что умереть можно в любой момент, а трагедия в том, что этого не происходит. — Нам стоит обменяться номерами, — кричит Уилл через поток машин, Ганнибал останавливается на двойной полосе, а затем возвращается. Какой хитрый — думал, что Уилл не последует за ним? — Вдруг нам будет необходимо поменяться днями, — поясняет Уилл своё решение, и пишет номер телефона на вырванном из ежедневника листке. Увидел ли Ганнибал, заметил ли он блеск глаз Уилла и крохотную, едва сдерживаемую усмешку? «Ты фантазируешь о том, как убиваешь меня?» Нет, дорогой, убивать тебя было бы слишком, а вот выебать разочек самое оно. Чисто в назидательных целях. Развернуть пузиком к стенке, приспустить… Как только Ганнибал протягивает визитку, Уилл закручивает его руку за спину и буквально заталкивает в подворотню, впечатывая лицом в стенку и прижимая коленом. Уже все равно, кто запачкается. Он не ошибся — именно тут стоит чёрный бентли. Ганнибал не сопротивляется. По всей видимости, просто не ожидает, что Уилл может реально причинить ему вред. По телосложению Ганнибал совсем немного крупнее Уилла, но сильную хватку его рук он не забыл, поэтому и зафиксировал их первыми. Уилл до сих пор не уверен, что мог бы справиться с Ганнибалом самостоятельно и без оружия, несмотря на то, что постоянно тренируется в технике рукопашного боя, а не только в стрельбе. Учитывая, с каким количеством мерзавцев Уилл сталкивается на своей работе, это умение никогда ему не помешает. Просто целью его поступка был совсем не рукопашный бой. — Пойдём в машину? — спрашивает Ганнибал приглушённым, но не смирившимся голосом. Если он желает навредить Уиллу, то в машине это сделать будет ещё проще. Поэтому, что бы ни произошло сейчас, это будет исключительно вопросом их доверия друг к другу. — Я тебя сейчас отпущу, — сообщает Уилл грубым, уверенным тоном. — Не вздумай делать глупости. Уилл пытается делать вид, что держит всё под контролем. «Это только вопрос доверия, — говорит он сам себе. — Это только вопрос игры. До тех пор, пока я играю, как ему нравится, он будет подчиняться». Ганнибал разминает запястья и начинает поворачиваться к Уиллу. — Брюки вниз и на капот. — Уилл произносит эти слова как приказ. Он обращается с Ганнибалом прямо как с преступником, разве что формулировка несколько иная. Да и голос Уилла сейчас звучит уверенно, будто бы он в руках держит заряженный пистолет. Ему нужно выпустить всю обойму. Вот он, момент истины: Ганнибал послушно направляется к машине, наклоняется и прижимается щекой к матовой чёрной поверхности. Пальцы в рот, слюна, пальцы внутрь, несколько резких движений. Ганнибал раскрывается под ним, Ганнибал пытается сдерживать стоны. Конечно, они находятся в глухой подворотне, но ещё не настолько безлюдно, чтобы их не могли застукать. Этот вариант Уиллу кажется самым неприемлемым. И в то же время полупубличность их секса дико заводит. Уилл будто пытается одновременно нарушить сразу несколько табу: секс с мужчиной, секс в публичном месте, секс по принуждению. Когда он упирается головкой члена между ягодиц, Ганнибал шепчет: «В правом кармане». Уилл по-настоящему удивлён, когда кондом оказывается тоже чёрного цвета. Он ещё, чего доброго, и пахнет каким-нибудь шоколадом. Где-то на периферии возникают вопросы, зачем Ганнибал берёт с собой презервативы на встречи раковых больных. Видать, Уилл такой не один. А желающих отдаться кому-нибудь перед собственной смертью немало, не только одна Хлои. Похоронный секс, секс после похорон, торжество жизни над праздником смерти. Уилл тяжело выдыхает, когда оказывается внутри. Последняя его интрижка была с Аланой. Несколько приятных вечеров, затем они поняли, насколько несовместимы друг с другом. А дальше Уилл и не стремился заводить какие-то отношения. Сегодняшний секс тоже получился совершенно спонтанным. Тем не менее, это просто физически приятно. Входить в него членом так глубоко, чтобы их яйца ударялись друг от друга, слышать еле сдерживаемые постанывания. Уилл выходит полностью, а потом шлёпает членом по подставившимся ему ягодицам. Новое проникновение — новый сдавленный стон. Уилл приподнимает бёдра Ганнибала и, вместо того, чтобы трахать самому, просто насаживает его на себя: сначала быстро, затем медленно и натягивая при каждом движении. Это приятно, чёрт побери, это просто физически приятно. Если бы ещё не нужно было оборачиваться на каждый шорох. Здравствуйте, меня зовут Уилл Грэм. На работе я рассматриваю расчленённые с особой жестокостью трупы, дома у меня семь беспородных собак, а в свободное время я посещаю группы поддержки для раковых больных. Да, и ещё трахаю в подворотнях пристающих ко мне смазливых педиков. Оргазм накрывает его не удовольствием, а тупой болью в висках. Зачем было это всё? Спустить в кого-то, разрядить всю обойму. Уилл облегчённо растягивается поверх только что оттраханного тела. Он заворачивает воротник Ганнибала и то ли целует, то ли легонько прикусывает кожу на загривке. — Я так рад, что это наша последняя встреча, — выдыхает Уилл прямо ему на ухо. Чем они пахнут сейчас, интересно? Грязным удовлетворённым желанием? Уилл застёгивает брюки и покидает двор, даже не оглянувшись. Оделся ли Ганнибал или додрачивает себе в машине, растягивая послевкусие только что произошедшего события? Главное, чтобы они не нарушали договорённость касательно групп. Уилл достаёт из кармана и прокручивает визитку — первый раз с настоящим именем Ганнибала. Уилл оставил свой номер телефона, но не имя. Надо же, а Ганнибал действительно оказался психотерапевтом. Интуиция Уилла не подвела, в принципе, как и во всём другом. Смешно, если Джек найдёт ему какого-то терапевта. Тогда на сеансах Уилл точно будет вспоминать своё странное, но яркое приключение.

***

Джек рассматривает японские гравюры на стенах и подобранную в тёмных тонах мебель. Он никогда не задавался вопросами стиля или дизайна, но в этой комнате всё смотрится на своём месте. Идеально. Джек сидит в приёмной для пациентов и ожидает, пока его пригласят. Он — не пациент и он уже предъявил своё удостоверение агента ФБР. Но можно сказать, что его визит не связан с расследованием. То есть связан с расследованиями, но не с одним конкретным, а со всеми сразу. Его визит связан с человеком по имени Уилл Грэм. Когда они только начинали работать, Уилл выглядел не просто несоциализировавшимся в новой обстановке, он казался то ли постоянно напуганным, то ли вечно не выспавшимся. Джек даже подозревал проблемы с алкоголем, но в рабочее время Уилл никогда не был пьян. Несмотря на то, что Грэм стал их лучшей ищейкой, Джек боялся его сломать своим давлением, и в то же время не мог не давить на него. Потом всё изменилось, видимо, организм привык к стрессам. Или же работа в ФБР давала Уиллу именно то, чего ему не хватало, — стабильность. Он стал приходить на работу выспавшимся, и даже с места преступления выходил более-менее расслабленным. У Джека пропало ощущение, что его подчинённый сейчас либо бросится ему на плечо и горько зарыдает, либо выйдет на улицу и начнёт убивать всех встретившихся ему на пути. Они работают вместе два с половиной года. Почти три. И большую часть этого времени Уилл Грэм вёл себя адекватно и разумно. Но последние месяцы начал возвращаться к тому тягучему состоянию, которое было в самом начале их совместной работы. Джек никак не мог найти причину — то ли Уилл перегорел, то ли перемены связаны с личной жизнью. Обычно о себе и своих пристрастиях он распространялся неохотно, хоть Джек и знал об его коротком романе с Аланой. Собственно, личная жизнь Грэма и не должна волновать Джека, его волнуют показатели. Ну и состояние его друга, насколько подчинённого можно назвать этим словом. И показатели работы отдела тоже. А Уилл, его лучшая ищейка, не колеблясь застрелил человека. Не то чтобы это было первое убийство при задержании. Правило ФБР — избегать ненужных смертей и ненужных рисков настолько, насколько это возможно. Иначе они будут не правоохранительной, а криминальной организацией. И Уилл всегда следовал этому правилу. Последнее убийство было лишним. Даже если Джеку и удалось скрыть от высшего руководства этот факт. Джек не может прикрывать Уилла вечно. Он не может настолько рисковать — и жизнью других людей, будь это даже серийные убийцы, и своей собственной карьерой. Содержать в составе команды неуравновешенного человека, постоянно находящегося между сном и явью, — не самый лучший подход к своему делу, считает Джек. Даже если он работает, и работает хорошо. Сначала он пытался уговорить Алану. Чтобы она взяла на себя труд провести диагностику, составить заключение, выписать рекомендации. Понятно, что дело окончилось провалом. Вроде бы они расстались не кровными врагами, но с тех пор Алана избегает говорить об Уилле. Точнее, избегала она и раньше, а теперь добавился осадок их несложившихся отношений. Поэтому Джек здесь. Алана порекомендовала доктора, который был её наставником во время учёбы. Джек не поленился пробить всю информацию по этому человеку — и доступную обычному пользователю интернета, и закрытую в архивах ФБР. Когда он попросил Беверли удалить историю поиска, агент казалась более чем удивлённой, хоть и никак не выразила своё недовольство таким самоуправством. Но Джек должен быть уверен в отсутствии подставы с любой из сторон, а, следовательно, найти человека непредвзятого и при этом профессионала в своём деле. Конечно, Уилл будет сопротивляться. Он уже достаточно давно заявил Джеку, что психотерапия на нём не сработает, ведь он знает все её приёмы. На что Джек стандартно отвечает, что можно их и забыть на время. До недавнего времени Уилл постоянно называл представителей подобной профессии болтунами, а с некоторого времени — озабоченными болтунами. Уж неизвестно, что он такого вычитал про них. Конечно, Уилл может сидеть все сеансы молча или отбивать сыплющиеся на него атаки. Поэтому Джек и ищет профессионала, который найдёт подход к такому сложному пациенту. Но, с другой стороны, если Уилл не хочет получить отстранение от дел и запрет на ношение оружия, он будет открываться и сотрудничать. Пусть хоть рассказывает про первую школьную любовь или кошечек своей бабушки, Джеку плевать — ему нужна бумажка и уверенность в завтрашнем дне. Их самоуправство зашло слишком далеко. Джек пытается отрешиться от эмоций и сортирует аргументы в два столбика: что он скажет новому лечащему врачу про Уилла, и что скажет Уиллу про необходимость терапии. С первым всё-таки проще, ведь даже угрожающе-ненужная корочка ФБР уже выполнила часть его миссии. Начать разговор отрешённо — и доктор начнёт переживать, даже не будучи ни в чём виноватым. Джек знает подход к людям, не зря он столько лет числится главой поведенческого отдела. Его размышления прерывает открывающаяся дверь.