The Transience Of Always

Мила всегда смотрела на него издалека. В данный момент она была в не особо серьезных отношениях с одним хоккеистом, которые в любом случае рано или поздно закончатся. Но даже когда она собиралась пойти на свидание со своим парнем, она смотрела на него. И каждый раз что-то легкое и неизвестное укалывало ее прямо в грудь. Все как всегда. Это была знакомая боль, с которой Мила научилась жить. Она будет тренькать у нее в груди постоянно, пока Георгий будет бегать за своей девушкой, петь ей дифирамбы, которые Аня, однозначно, не заслужила. Но, возможно, Мила была предвзята. Может быть, за слоем дешевой помады и холодом глаз темноволосая фигуристка действительно была прекрасной принцессой. Кто знает, может Георгий увидел то, что ускользало от нее, может глубоко под фальшивой улыбкой и кокетливыми словами похоронена эта самая квинтэссенция любви и добра. Бабичева не будет ее судить. Так что она держала рот на замке. В конце концов, это не ее дело, как бы она ни желала, чтобы оно стало таковым. Дни сменялись неделями, и Мила рассталась с хоккеистом. Для нее было понятно, что у этих отношений определенно слишком маленький срок годности. Все отношения для нее были таковыми. За последние два года, во время которых она перешла во взрослую категорию и переехала в Санкт-Петербург, чтобы тренироваться под руководством Якова, она часто ходила на свидания, но никогда не думала, что из них что-то выльется. Потому что глаза этих молодых людей никогда не были правильного оттенка голубого, а голоса не звучали волшебно и тепло. И Мила вполне могла признаться самой себе в этом. Было бессмысленно врать самой себе, притворяться, что легкое покалывание в сердце не имело ничего общего с ним. Но Бабичева не позволяла себе смущаться самой себя и стоять на месте. Поэтому она шла дальше, ярко улыбаясь и легко флиртуя с более-менее понравившимися людьми, скрывая боль за слоями ярко-розовой помады и легким покачиванием бедер. В отличие от него, она не была романтиком, у нее не было каких-либо иллюзий по поводу счастья. Жизнь — это всего лишь ограниченный промежуток времени, который укорачивается с каждым днем, и Мила не собиралась упускать его. Она не собиралась ждать того, чего никогда не произойдет. Не важно, насколько сильно она мечтала об этом. Было начало апреля, когда сезон только-только закончился, и все развалилось окончательно и бесповоротно. Или, по крайней мере, развалилось на куски сердце Георгия. Мила наблюдала со стороны, как Аня ушла от него, а вся страсть, которую Попович растрачивал на поклонение своей темноволосой бестии, потухла. Это продолжалось пару недель, так что из-за занятости Мила не видела всей драмы, получая волны отчаяния Поповича только через социальные сети. Но потребовалась всего неделя, чтобы она смогла увидеть масштабы трагедии. Бабичева вернулась в Питер в последнюю неделю апреля, и что-то до боли сжалось внутри нее, когда она поняла, во что вылилось отчаяние Георгия. Боль быстро переросла в злость и клокочущую ярость, и потребовалась вся ее сила воли, чтобы сию минуту не найти Аню и не выцарапать ей глаза. Потому что у нее нет права это делать, она всего лишь тренируется с ним на одном катке. А он был всего лишь глупым фигуристом, который не контролировал свои чувства, но Мила просто не могла стоять и ничего не делать. Она хотела наброситься на стерву и сделать ей больно, чтобы она хоть немного поняла чувства парня, которого бросила. Но у нее не было права. Вообще. Так что она просто надела свою фирменную улыбку и попыталась пошутить над всей этой ситуаций. Мила просто делала то, что она привыкла делать. Ее жизнь всегда была такой. Она цеплялась за неизменные вещи, за константы, как утопающий. Возможно, она боялась. Может быть, она держалась привычных вещей, потому что не знала, что будет за горизонтом, что ждет ее впереди. Мила боялась поставить на кон все, чтобы потом будущее просто перерезало ей горло лезвием ее же конька. Возможно, именно это в нем и привлекло ее. Георгий никогда не боялся отдавать всего себя чему-либо. Он тратил все свои чувства, все свои силы, все свои деньги, если считал, что это стоит того. Он искренне верил в долго и счастливо. Кто знает, может Мила не до конца отвергала возможность этого долго и счастливо. Может она просто боялась, что этого не случится именно с ней. Легче было сделать вид, что она не верит в хэппи-энд, нежели потом собирать по кускам разбитое и кровоточащее сердце. Георгию было больно. Все его выступление было пропитано горем, и на это было больно смотреть. Всего было слишком много. Вокруг него словно танцевали тени, которые охватили всего его. Это была тьма, которая закралась глубоко в его глаза. Она забрала все, оставляя лишь слезы. Мила смотрела на его выступление по телевизору и смеялась, потому что ее собственное сердце разрывалось, и было легче рассмеяться, чем признать, что этот человек всегда пробирался в ее душу гораздо глубже, чем она думала. Что она может отталкивать саму идею надеяться на что либо, но маленькая часть ее никогда не сможет вытравить это в себе, не сможет прекратить мечтать о невозможном. Она не хочет этого. Не сейчас. А может быть и никогда. В последующие недели Мила поняла, что была трусихой. Так как сезон затянулся, Георгий перестал истекать кровью прямо на льду. Зато горе, выставленное напоказ, сменилось тяжелыми вздохами и долгими взглядами в пространство. Становилось тяжелее притворяться. Тяжелее не надеяться. Тяжелее останавливать себя, когда так хотелось просто смотреть на него. В итоге ночью она ругала себя, пыталась удержать за хвост постоянно ускользающий сон. Она металась под одеялом до самого утра, игнорируя тело, которое вымаливало сон после особенно тяжелой тренировки. Но, несмотря на бурю в ее сердце, Мила ничего не делала. Она говорила себе, что не хочет причинять ему больше боли, ведь ни одни ее прошлые отношения не продлились долго. Но Бабичева прекрасно знала, что это было лишь оправданием, потому что истина заключалась в том, что девушка боялась. Боялась быть отвергнутой. Они были друзьями, и не было странно, что она дружила со своими товарищами по катку. Но у нее не было возможности узнать, был ли у нее шанс стать для него чем-то большим. И она не хотела это выяснять. Так что она оставила все как есть, продолжая вариться в воображаемом котле, упуская возможность найти новые отношения. Не то чтобы не было предложений, но Мила понимала, что не хочет проходить через это еще раз, поэтому решила, что пусть все идет своим чередом. Она по-прежнему весело улыбалась, красила губы в розовый и соблазняла лед своим катанием. Но Мила чувствовала, что маска мешает ей так, как никогда не мешала. Серость постепенно окрашивала ее жизнь, но она всегда словно просыпалась и отряхивала эту серость, когда видела голубые глаза Георгия, который смотрел не на нее и думал тоже не о ней. Она не знала, о чем. Она не хотела знать. Мила лгала. Мила хотела. Прошел Гран-при, но впереди были национальные и Чемпионат Европы, а следом и Чемпионат Мира. Поэтому они готовились на полном серьезе. Недели превращались в месяцы, медали неаккуратной кучей сваливались в тумбочке, а Георгий продолжал травить лед своей печалью. Было лето, когда ее мир вдруг перевернулся, а течение ее жизни вдруг сменило направление. Летний Санкт-Петербург соткан из дней, которые никогда не кончаются, и из светлого ночного неба, что парит над заливом. Мила закончила тренировку, и ее мышцы почти приятно дрожали под одеждой. Работа позволяла ей отвлечься от мыслей, которые никак не хотели покидать ее. От мыслей о нем. Прошли месяцы, но Георгий упорно не желал уходить из ее головы, постоянно расширяя границы своих владений в мыслях Милы. Было все труднее притворяться и скрывать свои чувства от него. Лед пришел к ней на помощь. Яков, требуя от нее хорошей работы, занял большую часть ее времени, которое она могла выделить на самобичевание, и это было прекрасно. Но, возможно, она слишком сильно пыталась не смотреть на Георгия и слишком часто сторонилась его, что не заметила, как на выходе из ледового дворца оказалась с ним плечом к плечу. Мила не имела ни малейшего понятия, какое выражение лица было у нее в тот момент, что Попович подарил ей маленькую улыбку, но промолчал. Они вышли из здания в полной тишине. На самом деле, они никогда много не говорили. Болтливая Мила всегда становилась спокойнее в обществе Георгия. В нем было что-то расслабляющее, что передавалось и ей, когда они были рядом. В уютной тишине они дошли до ближайшей автобусной остановки, но, как только они остановились возле нее, переглянулись и, усмехнувшись, без лишних слов направились в центр города. Питер был огромным. Километры отделяли ледовый дворец от их домов, но это было не так и важно. Молочно-белые облака медленно росли над ними, отражаясь в реке, когда они шли по одному из многочисленных мостов. Она посмотрела влево и увидела Георгия, который смотрел на это со смесью вдохновения и восхищения. Что-то сжало ее легкие, заставляя глубоко вздохнуть. Это был первый раз за год, когда она видела его в состоянии полного покоя. И это грозило разрушить ее баланс, ее договор, по которому она идет дальше, несмотря на свои чувства. Они шли и шли, прогуливаясь по узким улицам в тишине, нарушаемой лишь шумом города. — Питер очень красив, — зачарованно сказал Георгий, и Мила вновь повернулась к нему. — Да, я и забыла об этом со всей это суетой, — призналась она, думая о том, что за то время, пока она живет здесь, она ни разу не оценила этот город по достоинству. — Иногда мы так привыкаем к чему-нибудь, что забываем остановиться и полюбоваться на это, — сказал ей Попович, но когда она отвела взгляд от города и повернулась к нему, то увидела, что его взгляд был направлен на нее. Ох. Его голубые глаза были такими яркими, что Мила почувствовала, как в груди что-то обрывается. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова вдруг кончились. Не было ни одного слова, красивого или не очень. Разум вдруг споткнулся и помахал ей ручкой. Потому что она прекрасно знала, что он имеет в виду. После трех лет знакомства она всегда понимала, о чем именно он говорит в тот или иной момент, даже если он говорит загадками. Она знала язык Георгия как никто, но сама говорила на другом. Так что она ответила по-своему, подойдя совсем близко, практически касаясь его. Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. Она словно задавала вопрос или предлагала выбрать конец истории, которая могла закончиться в любое мгновение. Но она хотела быть счастливой. О боже, она так этого хотела, каким бы глупым она ни считала свое желание. Возможно, она бежала от этого момента очень долго, но сейчас, когда вокруг них был такой живой Санкт-Петербург, а вечер превращался в белую ночь, в то время как она затаила дыхание, стоя к Георгию так близко, что могла почти дотронуться до него, Мила знала, чего хочет прямо сейчас. Она больше не могла притворяться, прячась за собственную трусость. Она хотела его. Всегда хотела. Почувствовав на своей руке легкое прикосновение, она задержала дыхание, после чего сплела свои пальцы с его. И даже если Георгий ничего не сказал, этого было достаточно. Его сверкающие искрами глаза и теплые руки говорили за него. Мила положила свободную руку ему на шею и притянула ближе. — Да? — спросила она, потому что едва могла говорить, но ей нужно было подтверждение того, что она успела надумать в своей голове. Она должна была это услышать. Она должна была убедиться. — Да, — ответил он. И в один миг сократил расстояние между ними, прикоснувшись своими губами к ее. Мила всегда смотрела на него издалека. Но прямо сейчас, когда мягкие губы целовали ее, она перестала смотреть. Она позволила себе чувствовать. На этот раз не было никакого срока годности. Была лишь надежда на счастливый конец.