Вопреки

                    Сколько раз ей бывало страшно? Не счесть — за годы службы всякое случалось. Но сейчас этот страх — что-то другое, безумное, животное. Вика с силой нажимает на клетку грудную, снова и снова: дыши, дыши, дыши. Посеревшее лицо, белоснежная рубашка на пожелтевших листьях — он здесь чужой. Он везде чужой, но здесь, сейчас — особенно. Новое движение, новое касание к губам холодным. Таким внезапно холодным!       Игорь кашляет натужно, глаза открывает мутные. Зелёные. Такие удивительно зелёные, почему она раньше не замечала? Вика ладони на плечи стремительно:       — Лежи, не двигайся.       И он покорно лежит, молчит и дышит тихо, хрипло, осторожно. Вика на ноги — медленно, под коленями слабость, ноги свинцом налиты. Даня стоит рядом, смотрит странно, взглядом нечитаемым. А после — скорая, они за ней. Всё обойдётся, травмат, разрыв мягких тканей. А Вика всё в коридоре стоит и смотрит, смотрит, смотрит, пытаясь понять — почему в нём так ошиблась?       Почему капитан Родионова, привыкшая людей, как книгу открытую считывать, конкретно эту вверх ногами читала? Неужели другой, неужели по обложке судила?       — Да всё в порядке, Вик, время только зря теряем. — Даня подходит, косится на окно в палату, сквозь жалюзи которого мажора видно.       — Ты поезжай, осмотрите с Жекой подвал, — Вика взгляд от него не отводит, не оборачивается даже. — Я через час опрошу двоих.       — Слушай, время уходит. Нужно сейчас допрашивать, — упорствует Даня. — По горячим можно стрелка взять.       Она, наконец, оборачивается. Руки в карманах, внутри как пружина сжатая.       — Хорошо, поезжай и допроси сам. — И обратно, к нему оборачивается.       — Да будет он жить. Это ж травмат, — не выдерживая, усмехается Даня.       И внутри вдруг раздражение поднимается. Внезапное. Глухое.       — Дань, он меня собой закрыл. — Она смотрит серьёзно, словно сама в слова свои не верит. Или поверить пытается.       — Ну, хоть какая-то от него польза. — Даня всё ещё не понимает. Не хочет понять. Ему проще о мажоре по-прежнему думать. А она уже не может.       — Это не случайность, — качает головой. — Сознательно. Он же знал, что травмат. И закрыл меня.       — А я бы не закрыл, да? — Даня плечи распрямляет, злиться начиная.       — Он спас меня, не задумавшись, ты это понимаешь? — достучаться бы до него, позволить понять то, что только сейчас для неё открылось.       — И теперь ты переживаешь из-за этого мажорчика, да? — в голосе Дани прорезается сарказм.       — Он — человек, — с нажимом говорит Вика. — И не трус.       — Может, и не трус, — нехотя соглашается Даня. — А может он подстроил всё это?       — Что? — Вика не хочет верить в то, что слышит.       — Ну, как с моим стволом, Вик. Теперь в него стреляли…       — Дань, остановка сердца! Ты не забыл? — смотрит на него удивлённо, словно в первый раз видит. — Что с тобой?       — Да ничего, — огрызается зло. — Просто этого мажора не должно быть с нами. А ты теперь на его стороне. У тебя неполное соответствие уже есть. Любая фигня — и тебя выкидывают со службы. А ты героя из него делаешь!       — Может, работать поедешь? — Вика кивает на выход. Спорить не хочется. Ругаться не хочется. Только мысль предательская впервые в голове проскакивает: зачем всё это? Зачем он рядом со мной? А я рядом с ним? — Что время теряем?       — Вы можете войти. — Медсестра за спиной спору конец кладёт. И Даня рад бы сказать ещё, много чего высказать. Обо всём, что про мажорчика думает. И про то, как бабы на героев, которые при бабле, падки. Но молчит. Только смотрит долгим взглядом, и Вика, не дождавшись ответа, уходит в палату.       — Привет. — Игорь голову к ней на подушке поворачивает и улыбается криво. Он вообще умеет не улыбаться?       — Какие люди. — Голос слабый, в глазах настороженность, улыбка их не касается. — Спасибо.       — Это я должна тебя благодарить. — Видеть его таким неожиданно неприятно. — Ты меня закрывал.       — Да я не знал, о чём я думал. — Под её взглядом пронзительным он смущается внезапно. И ведь правда — о чём думал, дурак? Перед кем и что пытался доказать? — Я вообще ни о чём не думал, когда это сделал. Так что… — Он отворачивается, в потолок смотрит. Не ждал благодарности. Не знает, что делать с ней теперь, внезапной. А она стоит и смотрит на него, всё смотрит зачем-то глазами своими васильковыми.       — В таких ситуациях и видно, какой человек на самом деле. — Говорит серьёзно, — подбодрить пытается? Или правда испугалась? За кого? За него? За кость в заднице всего отдела? Смешно.       — Да? — надежда дрожит в голосе, отражается во взгляде. На миг зелёный с васильковым встречаются, и кажется, что у него, наконец, появился друг. Игорь отводит глаза первым — непривычно. Странно. Под лопаткой щекочет чувством невнятным. Благодарности наверное. — А вы нашли того, кто в меня?..       — Нет. — Вика, в отличие от него, смотрит, не отрываясь. Словно впервые видит. А может, так и есть?       — Слушай, мне надо позвонить. — Игорь наваждение с себя, как одеяло, сбрасывает. Руку к тумбочке тянет. — Тот человек, что мне про них рассказал, возможно, знает его.       Вика раньше телефон берёт, в ладонь его вкладывая. Пальцы невольно друг друга касаются, мимолётно, но отнимать руку никто из них не спешит. Только взгляды снова — перекрестье изумлённое.       Дверь распахивается, как по сценарию, и Даня в проёме замирает, на руки их смотрит зверем раненым.       — Жека звонил. Срочно. — И молчит, на Игоря смотрит долго. Холодно.       — Мне пора. — Вика улыбается через силу. Снова это чувство странное — уходить не хочется. Но Игорь вдруг кивает согласно, словно рад, что она уйдёт. Хочется улыбнуться, и Вика уверена отчего-то в том, что больше не сможет относиться к Соколовскому по-прежнему. Никогда больше.       — Ну и как здоровье микро олигарха?       Даня на улице ждёт, машину подпирая.       — Дань, не ревнуй. — Ей смешно. К кому ревновать-то? В честь чего? Лишь потому, что она за него беспокоится? Так это по-человечески, или не права?       — Мне ревновать? — спрашивает насмешливо, чуть вперёд наклоняясь. — К кому? — За ручку двери дёргает и та в руке остаётся.       — Ну, а что это? — Даню читать легко и просто. Даня не Игорь. Он как на ладони перед ней. — Конечно, ревнуешь. Психуешь, что он меня закрыл, что ты не оказался на его месте.       — Да, психую, — сдаётся. — Слушай, поговори с Пряниковым.       — Зачем? — чем больше Даня распаляется, тем спокойнее становится Вика.       — Пусть он его в другой отдел переведёт. Ну, не могу я его видеть! Злит он меня!       Вика вздыхает тяжело — профессионалы… Эмоции в сторону задвигать не умеют…       — К тому же, толку от него никакого!       — Дань, если бы его не было, в больнице была бы я, — не выдерживает. Смотрит прямо, пронзительно. Он вздыхает тяжело, сдаётся. — Он пробудет в больнице несколько дней. Ты успокоишься.       Тянется к нему, ладонь на щёку, по щетине нежно. Он свой, родной и такой понятный. И даже трогательный в своей заботе о ней и страхах. Вика к нему тянется, носом воздух тянет — знакомый до крохотной нотки, привычный. Целует ласково.       — Хорошо, что не уехали.       Главный раздражитель собственной персоной. Рубашка наполовину надета, идёт, пошатываясь, на солнце жмурится. И Вика вдруг злиться начинает. На него, за то, что сбежал безрассудно.       — Ты куда? — от Дани резко в сторону, к нему невольно — навстречу.       — Я с вами. — Не ждёт отказа, не ждёт предложения. На заднее сидение и дверь за собой закрывает.       — Успокойся, — Вика шепчет умоляюще. И Даня глаза закатывает, ручку к двери прикладывая и за руль садясь.       Ей на него злиться хочется. Упрекать, обвинять, заставить обратно вернуться. Но Вика молчит — не стоит опять Даню бесить. Он и так на взводе. Вместо этого молча наблюдает в зеркало заднего вида, как Игорь, морщась от боли, на вторую руку рубашку натягивает. К знакомому складу, где уже полиции полно — в молчании. Игорь первым выходит и сразу к корвету, что до сих пор тут стоит, хозяина ждёт.       — Подождёшь меня, я сейчас, — к ней обращается, невольно, не раздумывая.        — Хорошо, — Вика так же кивает спокойно, словно вот так просто с ним общаться — привычно. Даня только глаза закатывает: кажется, жизнь, и без того под откос с появлением мажора покатившаяся, теперь летит туда с головокружительной скоростью.       Игорь к машине, по сторонам не глядя, рубашку на ходу стягивает, и Вика не может взгляд сдержать оценивающий. По плечам широким, по груди накаченной, по пластырю, что след от пули закрывает. Игорь багажник открывает, за новой рубашкой тянется, и Вика с трудом отворачивается, тут же с Даней глазами встречаясь. Он лишь фыркает раздражённо и уходит, не оборачиваясь. Пусть. Потом поговорят, потом помирятся. Потом она разберётся в том, что сейчас внутри шевелится чувством забытым, странным — порханием крохотных бабочек, когда он навстречу идёт, машину на ходу закрывая не глядя.       Жека навстречу выходит, и наваждение испаряется, оставляя после себя послевкусие приятное, то, что объяснить невозможно.       — Хорошо выглядишь, мажор, — цедит нехотя. И добавляет: — Это плохо.       — Что-то серьёзное? — Вика снова собрана. Или ей просто думать так отчаянно хочется.       — Пойдём, сама посмотришь. — Напоследок презрительным взглядом Игоря окидывая, Жека уходит. Игорь фыркает беззвучно — добро пожаловать в привычную рабочую обстановку.       Внутри криминалист уже работает, с Викой здоровается и к Игорю удивлённо, неверяще:       — Говорили же, что тебя застрелили.       — Да врут, завистники, — небрежно бросает Игорь. Слабость всё ещё по всему телу, противная, непривычная. Сейчас бы лечь и лежать, но что-то тянет, заставляет здесь находиться. В гуще событий, в самом центре. Пока Иван Петрович рассказывает об орденах и медалях, на складе найденных, Игорь осторожно пиджак надевает, стараясь не поморщиться. Отчего-то не хочется, чтобы Вика видела, что больно. Почему — и сам понять не может. И разбираться не желает.       — Ладно, Иван Петрович, вы тут работайте, а мы поедем, побеседуем с задержанным.       Вика выходит стремительно, а Игорь на себе взгляд криминалиста ловит — уважительный что ли? Мир сегодня с ума сошёл и с ног на голову перевернулся, не иначе. Хотя нет, вертится ещё, когда все опять к Дане набиваются, а он позади едет. Один, как всегда.       Вика допрос ведёт, холодно, жестко, по делу. И пока Косарь на вопросы отвечает, Игорь стенку спиной подпирает — голова кружится. Только при Дане и Жеке точно не покажет, не дождутся. В пот бросает резко, по спине ручьи, на висках капли блестят. Игорь осторожно пиджак снять пытается, но одной рукой тяжело. Больно. Дух перевести осторожно, медленно.       — Игорь, ты почему стоишь? — Вика оборачивается вдруг, взглядом обжигает. — Ты только что после больницы, садись!       Игорь только к стулу, Даня на него ноги кладёт, смотрит невинно. Игорь только фыркает в ответ — предсказуемо. Хоть что-то в этой жизни остаётся неизменным. Остаётся лишь о подоконник облокотиться, спиной к Бугаю поворачиваясь, и за допросом следить, стараясь слова ни одного не упустить. Вика снова оборачивается, смотрит на ноги Дани выразительно, но тот будто не замечает, мячик в руках продолжая тискать.       — Игорь, сходи к Смоленцеву, попробуй составить фоторобот стрелка.       Игорь благодарен ей за это. За возможность выйти, наконец, из отдела душного, прислониться к стене за дверью, стараясь не сползти по стеночке.       Пока Иван Петрович Вике по телефону обо всём, что узнал по орденам, докладывает, Игорь фоторобот составляет. Мамин. Так просто сложить черты знакомые. Вспомнить, ради чего здесь вообще находится.       — Ну что, освоился? — криминалист рядом садится, смотрит удивлённо. — А это кто? Там же вроде был мужик. Девушка твоя?       — Нет, мама. — Игорь улыбается грустно.       — Мама, — тянет Иван Петрович. — Молодая она у тебя.       — Я её такой помню, — говорит тихо, а в горле ком встаёт.       — Ясно. Что-то плохое?       — Самоубийство.       — Прости. Не знал. Без обид.       — Да ничего. — Игорь вздыхает тяжело, мысли тоскливые с трудом сбрасывая. — Ни-че-го. Так как тут заново всё сделать?       Они с фотороботом возятся, подбирая форму головы, носа, разрез глаз, губы. Игорь вспомнить пытается честно, но потом на криминалиста косится: а вдруг?       — А вы Карасёва знали? Несколько лет назад тут работал. Уволился уже.       — Знал, ясно дело, — бормочет Иван Петрович, лицо создавать продолжая. — У меня работа такая — часто с операми общаться.       Игорь мычит согласно, но фоторобот уже интересует слабо. Не до него уже.       — А как его найти?       — Я с ним не приятельствовал. Мрачный был мужик.       — Может, номер телефона остался? — спрашивает Игорь спустя минуту и подбор глаз.       — Рабочий я удалил давно, а про остальное тебе сказал. У нас с ним сильно разные взгляды на жизнь были. Не пересекался, только по работе.       Игорь смотрит, как на мониторе лицо знакомое прорисовывается, с тоской размышляя про тупик очередной. Но с ниточкой так просто расставаться не хочется.       — А кто с ним пересекался?       — А тебе-то зачем?       — Ну… — Игорь тянет нехотя, но потом решается. — Он дело моей мамы вёл. Сначала думали, что убийство, а потом закрыли.       — Думаешь, не всю правду знаешь? — быстрый взгляд на Игоря. Тот головой качает едва заметно. — Не думай. Если самоубийство неявное, всегда дело по сто пятой открывают.       — Ну, а всё-таки?       — Да поувольнялись уже все давно. Кроме начальства.       — Подполковник? С ним я уже говорил.       — Ладно, я поспрашиваю, — сдаётся Иван Петрович. — Если что узнаю — скажу.       — Я отблагодарю, — привычно срывается с губ. — Сколько нужно — скажете.       — Умом тронулся? Чтобы я со своих деньги брал?       — Ну… Я тут вроде как не свой, — растерянно.       — Пулю от гниды получил? — криминалист смотрит жестко. — Значит, свой. До них это ещё дойдёт.