Отклонение

В эту пятницу фуд-корт оглушал своей многолюдностью. Алчущая безыскусной еды толпа заполнила зал: орава голодных студентов, поблескивая значками на ярких сумках, время от времени разражаясь громким смехом, штурмовала «KFC»; гордые крейсера мамочек, вальяжно толкавших вперед коляски с малышами и окруженных шлейфом детей постарше, неспешно закупались пиццей и молочным коктейлями; редкие пугливые стайки туристов, перебирая ножками вслед за самым отважным, двигались по залу от секции к секции, пока взгляд их не натыкался на желтую М на красном фоне – и они с просветлевшими лицами толпились вокруг знакомого всем символа из фаст-фуда. И даже у менее популярных забегаловок, предлагающих уставшим от обыденных бургеров посетителям блины, плов или суши – хотя не ясно, кто вообще их ест, эти готовые суши в скафандрах из фольги – даже у них стояло по два-три человека, желающих отравиться чем-нибудь условно вкусным. Движение людской массы, казавшееся хаотичным, на самом деле было весьма предсказуемым, подчиняющимся закономерностям, которые становились очевидными, если проводить в этом месте столько времени, сколько проводила она. По сорок минут два-три раза в неделю, как по расписанию – когда работа выматывала настолько, что сама мысль о готовке внушала отвращение, когда эхо в пустой квартире пугало так, что назойливый гомон толпы становился желанным…В определенной степени. Спиной к колонне, оккупировав сумкой второй стул, отгородившись стаканом кофе, она наблюдала за людьми, как смотрят на рыбок в аквариуме. Как и в случае с рыбками, людской стае случались отклонения от нормы. Некоторые чаще, чем другие – вроде невесть как попадавших сюда фитнес-девочек, где-то обнаруживших и теперь презрительно жующих не-вполне-достойный-того салат. Некоторые – такие как мистическая материализация в дальнем углу офисных работников в дорогих костюмах, с таинственно сверкающими планшетами и мини-ноутбуками, всегда берущими лишь кофе в ближайшей секции – случались лишь изредка. Одно отклонение было постоянным. Последняя из секций в ряду напротив, оформленная в коричнево-красных оттенках, гордо носила вывеску «Das kolbas». И еще одну поменьше – «Вкус немецких традиций». Верхняя вывеска всегда светилась, и была украшена изображением двух пенящихся кружек пива, очевидно подчеркивая немецкость заведения. У этой секции никогда не толпились голодные студенты, ее избегали мамочки и игнорировали офисные рабы. И еще ни разу она не видела, чтобы к ней прибилась стайка туристов – да хоть бы из той же Германии. Она вообще редко замечала, чтобы кто-то что-то там покупал. Как-то она взялась считать и убедилась, что за те полчаса, что она жует свой бургер, съедает баночку соуса – вместе с картошкой, конечно, – и запивает все это кофе, в «Das kolbas» делает заказ один-два клиента. Два – это в лучшие дни, вроде вечера пятницы. Гораздо чаще же она простаивает впустую. Когда ее мозг не настолько отупевал на работе, чтобы терять способность связно мыслить, а в аквариуме случалось затишье, ее взгляд всегда возвращался к этой терракотовой стойке и царящему за ней массивному мужчине, в белоснежном поварском костюме и фартуке в темно-красную клетку. Его крупные черты лица вполне могли как быть, так и не быть арийским наследством, и взгляд, которым он подгонял своих подчиненных, всегда был суров. Подчиненных насчитывалось ровно двое – седеющая фрау ему под стать, с вытянутым рыбьим лицом и блекло-рыжими волосами, стянутыми в пучок, и молодой человек, совершенно не похожий на них обоих, худощавый и темноволосый, носящий фирменный фартук поверх ярких фетровых рубашек. Иногда она ловила на себе его взгляд. Изредка даже улыбалась в ответ. Мужчина грозно жарил сосиски, когда к стойке подходил клиент, и грозно следил за кухней, как будто в любую минуту на нее мог десантироваться вражеский полк – или немецкий канцлер - и от остроты ножей, белизны полотенец и чистоты приборов зависит его жизнь, и даже больше, честь. Женщина всегда молчала, незаметно появлялась, пополняя запасы салатов на витрине и домашнего лимонада в желтом холодильнике у стены, сохраняя на лице выражение глубочайшего неодобрения всего, что попадалось ей на глаза. Парень сидел за кассой и наливал напитки, когда это требовалось, равно пренебрегая окриками и неодобрительными взглядами. Каким образом закусочная, в которой в час делали два-три заказа, могла содержать штат из трех человек? Обеспечивать себя свежими продуктами? Платить аренду в торговом центре, в конце концов? За полгода с тех пор, как она стала регулярно наведываться сюда, из фуд-корта съехали три забегаловки – не смогли окупиться и исчезли, чтобы попытать счастья в местах попроще. «Das kolbas» стояла незыблемо и неколебимо. Необъяснимо… В этот момент к стойке подошел человек в сером костюме, приветливо кивнул повару и слегка поколебавшись, указал на вид пива, сосисок и гарнира, которые хотел бы получить. Касса бодро протрещала, выплюнув чек, повар величественно выложил на пластиковую тарелку три горячие сосиски и порцию тушенных овощей, поставил ее на поднос вместе с бумажными салфетками. С хирургической точностью отмерил пиво в высокий пластиковый стакан и поставил его на стойку. Человек в сером расплатился, окинул взглядом фуд-корт и, решив не соваться в бушующую подростками середину зала, сел за соседний столик. Содержимое тарелки вызвало у него гораздо меньший интерес, чем содержимое зала – по крайней мере, человек ни на миг не опустил взгляда к поглощаемой пище, неустанно обшаривая им фуд-корт. Когда с сосисками было покончено, он вынул из кармана пиджака пачку влажных салфеток, утерся ими, аккуратно сложил бумажные салфетки с подноса в нагрудный карман рубашки и допил свое светлое пиво, даже запрокинув голову продолжая наблюдать за аквариумом… Когда он удалился, она удовлетворенно хмыкнула – ну что ж, это бы все объясняло, не так ли? Таинственные посетители, загадочно рентабельная забегаловка… Кафе – это просто прикрытие. Повар передает – продает? – информацию вместе с сосисками, вкладывая ее между салфетками. Быстро, чисто, незаметно. На кого он работает? Ну, самый простой вариант – на немецкую разведку. Немецкий шпион в немецком заведении передает в Германию сведения, полученные агентами в разных точках города и переданные ему, скажем с наличными, при покупке сосисок... А может и наоборот, он продает информацию о Германии – получая ее от своих родственников из Берлина, несомненно, занимающих неприметные, но важные посты… А если он умен и нагл – а он очень умен и нагл, сделав столь оригинальную явку, – то может оказаться и независимым посредников, торговцем информацией, свободным копейщиком на поле информационной войны, и это, безусловно, объясняет энтузиазм, с которым он протирает свой нож… Тонкая полоска блестящей стали сверкает между мясистыми пальцами повара, кажущаяся легкость и безопасность, в любой момент способная вызвать фонтаны крови… К секции, слегка пошатываясь, приблизилась девушка, в ярко-алом кашемировом пальто, с кожаной сумочкой в руках, черными волосами, небрежно собранными на затылке. Она с нетерпением облизнула губы, что-то произнесла повару и длинными бледными пальцами протянула несколько банкнот. Тот со значением кивнул и пошел в заднюю комнату. Девушка стрельнула по сторонам глазами, их необычный разрез выдавал в ней азиатку, и впилась взглядом в тарелку, которую вынес повар. На тарелке в окружении зелени возлежало несколько толстеньких сарделек. Получив свою порцию, девушка забилась в угол рядом со стойкой и кровожадно взрезала сардельку, обнажив ее мягкое, ароматно розовое мясо. С явным наслаждением вдохнув аромат, она, ловко орудуя ножом, прикончила сардельки одну за другой и медленно облизнула губы, закатив глаза от удовольствия, как будто она только что съела изысканный деликатес. Редкий и от того еще более желанный. Что-то, что позволяешь себе исключительно по особым случаям. Что-то, что готовят только в особых местах… Что ж, это тоже могло бы быть правдой, верно? Едят же люди соловьиные язычки, конскую колбасу – так почему бы и нет, если это приносит доход... Сосиски и колбасы для особых клиентов…из особого мяса. Того, что еще утром могло мяукать или лаять. Или задавать лишние вопросы. И это, безусловно, объясняет интерес, с которым повар смотрит на нее, протирая вилки… Их пугающе долгий зрительный контакт прервала группа туристов из Китая, по какой-то неясной причине материализовавшихся перед «Das Kolbas». Определенно, сегодняшний день – отклонение в привычном течении событий, сбой вселенской матрицы, который наверняка объясняется гораздо проще и прозаичнее, чем это можно предположить. Она нашарила последний кусочек картошки и рассеяно прокрутила его пальцами. Китайцы отважно тыкали во все блюда подряд, женщина, поджав губы, выставляла на стойку все новые тарелки и стаканы с напитками, касса трещала, не переставая, а повар, подсовывая своим нежданным гостям все новые и новые порции сосисок с соусами и салатами, с овощами и лапшой, сиял ярче своих ножей. Суровые черты лица его смягчились, и на губах то и дело проскальзывала тень улыбки. Что ж, это объяснение было бы самым простым и вероятным. «Das kolbas» – его хобби. Он работает там исключительно из удовольствия кормить людей своими любимыми сосисочками, угощать их немецким пивом и домашними лимонадами. А деньги? Деньги у него водятся, и прибыль ему приносит что-нибудь совсем другое… да хоть бы «KFC» напротив. А что, и прибыльно, и под присмотром всегда. Так удобно и просто. И это, конечно, все объясняет… Легким движением вытерев губы, она встала, отнесла поднос к урне и решительно выбросила пустые упаковки и салфетки в мусор, отметая все лишние мысли. Впереди была восьмиминутная прогулка до дома и список дел на выходные. В эту пятницу солнце решило подарить горожанам внеплановый кусочек весны, и фуд-корт был наполовину пуст. Она замерла у входа, увидев, что ее любимый столик был занят. Поджав губу, она осмотрела зал, отмечая отклонения – у «Баскин Роббинса» всего одна мамочка с сыном, и очередь за бургерами в два раза меньше обычной, и в «Das kolbas» за стойкой стоит один только парень в зеленой фетровой рубашке. Она моргнула – ни повар, ни его рыжая помощница не появились, но парень, лениво протиравший стойку, внимательно посмотрел на нее и подмигнул. На мгновение она застыла, почувствовав, как ноги и руки онемели, почувствовав себя как олененок в свете ярких фар. Парализованная, она не могла отвести взгляда, и, когда предатели-ноги, совершенно независимо от панических сигналов, посылаемых ее мозгом, решили продолжить движение, ей ничего не оставалось, как шагнуть навстречу этим фарам. Два шага, под вывеской до сих пор висит электрическая гирлянда, хотя с Рождества прошло уже больше месяца, пять шагов, в меню сегодня три вида салата и жареная картошка, десять шагов, холодильник с лимонадом не равномерно желтый, он в тонкую синюю полоску, двенадцать шагов у него карие глаза, четырнадцать шагов… – Вы что-нибудь хотите? Улыбка ровная, профессионально дружелюбная, и голос вполне приятный, и руки с худыми узловатыми пальцами жестом фокусника указывают на витрину. Она кивает и тыкает во что-то наугад, не замечая названия и состава. – Может быть, домашнего лимонада? Снова кивок, горло словно пережато удавкой и вряд ли она смогла выдавить хоть слово даже ради спасения собственной жизни. Проведя картой через терминал и крепко ухватившись за спасательный круг подноса, она дошла до ближайшего столика и рухнула на стул. Едва ли это длилось дольше трех минут – и двадцати метров, но сердце стучало, как будто она только что пробежала марафон. Прикрыв глаза, она позволила нахлынувшей темноте отрезать все внешние звуки. Когда она досчитала до тридцати, пульс приобрел привычный ритм, а сосиски как раз не успели остыть. И было бы весьма глупо не попробовать их на вкус, раз уж так случилось… Лимонад обладал приятным кисловато-горьким вкусом и совершенно не обладал пузырьками, что, впрочем, его нисколько не портило. Сосиски были сочны и островаты, салат как минимум свежим, и, в целом, обошлось без потерь. Она взяла салфетку и замерла, когда пальцы нащупали что-то непривычное. Совсем не такое, каким обычно бывает этот маленький мягкий клочок бумаги. Она медленно развернула салфетку и уставилась на чужеродный объект. Кусочек бумаги – ровно оборванный клочок чековой ленты – синей ручкой, незнакомым подчерком сообщал: «Девять вечера, сегодня, у входа в ТЦ». Она дошла до дома за восемь минут, открыла дверь двумя оборотами ключа, поставила сумку на тумбочку, повесила пальто. Записка змеей притаилась в кармане, она обжигала пальцы, как осколок стекла, и ставила под вопрос все планы. Все размеренное течение бытия. Весь распорядок мироздания. Она старалась отвлечься и занять свои мысли и руки чем-то другим, чем угодно, но записка излучала радиацию сомнения, вызывая какие-то неконтролируемые мутации в ее упорядоченном мозгу, и ее глаза-предатели снова и снова устремлялись на карман пальто. Без пятнадцати девять она вытащила ее и сотый раз внимательно прочитала. Скорее всего – на ум другой вариант просто не идет – записку в салфетку подложил молодой человек из закусочной. Вероятно, повар заметил, как на той неделе она излишне долго и внимательно наблюдала за его секцией. И решил принять меры. Он не знает, как много ей известно, но в его бизнесе лишний риск никому не нужен. Вдруг она агент ФСБ, вышедшей на след его шпионской явки. Или его экзотической мясной лавки. Или же она просто показалась ему достаточно аппетитной, и сейчас они со своей помощницей готовятся принять ее, а симпатичный парень просто заманивает глупых дурочек в их лапы… В любом случае, определенно, ничего хорошего это не сулило. На улице уже темно и довольно холодно, и после бесконечно длинного дня меньше всего ее усталые ноги хотят снова брести куда-то. Лучше выбросить записку и заняться привычными делами: запустить стиральную машинку, прочитать несколько глав из книги, выспаться, приготовить завтрак, провести уборку и далее по плану. Плану, раскладывающему все по полочкам, расписывающему по пунктам ближайшие дни, недели и годы, незыблемому и надежному плану, заканчивающемуся через пять десятилетий ее полусъеденным кошками трупом на полу этой маленькой комнаты… Когда она подошла ко входу в торговый центр, на площади перед ним было немноголюдно и довольно темно. Ветер пробирался сквозь пальто, пальцы нервно сжимали записку, как будто та могла выскользнуть и испариться. Скользя взглядом по парковке, она поправила шарф и чуть не подпрыгнула, когда сзади кто-то легко дотронулся до ее плеча. – Привет.