섬세한

Когда на радио Сану поет эту песню, Джунен захлебывается слезами в мужском туалете, сославшись на боль в животе. Однажды, этот парень просто подсадил его на песни подобного жанра. А потом, этот парень подсадил его на себя. Эта песня отчего-то напоминала Чону их историю – вроде бы, такую идеальную. Но в истории нет сослагательного наклонения. Костяшки белеют, когда он с силой сжимает мраморную раковину в туалете. Он даже не пытается смотреть на себя в зеркало – там он не увидит ничего нового. Ему и не хочется. Он хотел бы увидеть старое. Улыбку на лице и счастье, которое было бы прописано в его глазах на всю оставшуюся жизнь. Счастье, к сожалению, не оформляло никаких документов. Однажды, просто ушло. Потому что у него не было весомых причин оставаться. Они могли бы целоваться, пока никто не видит. Сначала, они пытаются делать это. Надеясь, что их это спасет. Спасало сначала. Имея один дом на двоих – трудно не найти там помощи, уединения. Пока никто не видел, они целовались так неистово, как бы могли. Опять же... бы. Но это истории все равно не меняет. Подумаешь, бы. Ведь они правда целовались. Правда, выкладывались на полную. Но они могли бы не так. Иначе. Не скрывая это от друг друга. Они – оба парни. Не скрывать они бы все равно не смогли. Но оба прекрасно понимают, что им нельзя друг на друга неправильно смотреть. Вообще нельзя смотреть так, как смотрят они друг на друга тогда, когда сидят на кровати, один напротив другого. Сидят и молчат, чтобы потом поцеловаться. Сану робеет, когда Джунен проходится языком по его губам. Губы как губы, но Джунен так не считает – он терпел черти знает сколько времени, чтобы просто притянуть парня двумя пальцами за подбородок поближе, чтобы медленно и очень мучительно провести по губам кончиком языка. Они могли бы не наслаждаться этим, как наслаждались на самом деле. Но каждый из них получал такое удовольствие от обычного дыхания в губы друг друга, что большего они и не могли просить. Хотя, знаете, неважно. Все равно им очень хотелось этого большего. Люди так устроены – имея то, чего они хотели, они хотят другое, намного более дороже своей ценой, чем то, что они уже получили. Джунен думал, что его желания, в общем-то, элементарны, просты и дешевы. Но дороги ему, а как ценны они для остальных – ему было плевать. Сану тоже так думал. Вообще, эти двое телепатически общались друг с другом, даже если такую любовную функцию можно отнести к разряду сверхъестественных способностей. Джунен все равно водит языком по губам Сану, в душе моля о большем. Джунен категорически не верит в Бога. Но когда рядом Сану, с которым ему хочется счастья, которое можно было бы не скрывать, он начинает молиться про себя сымпровизированными молитвами. Почему они не могут просто взять и не скрывать отношения друг друга? Рой не задается таким вопросом, но он бы хотел жить как раньше. Или даже как они никогда прежде с Джуненом не жили. Он бы хотел жить так, как раньше – чтобы ничем не жертвовать, ничего не отдавать. Но ему нравился теплый и мокрый язык Джунена у себя на губах. А потом во рту, на зубах, небо, собственный язык... Шея, ключицы, плечи, спина. Щиколотки, бедра, живот и грудь. Оба в печали. Но какая разница, если то, что они сейчас имеют – по сути, их мечта, которая просто исполнилась. Даже если они бы хотели, чтобы мечта исполнилась отдельно от них, никак их не задевая. Каждому хочется счастья – но оба из них просто очень деликатны, чтобы это счастье заиметь. Даже взгляд Сану на Джунена деликатен. Потому что иначе нельзя, потому что тогда не будет никакого счастья. Даже если это не счастье вовсе, а просто мечта, которая исполнилась. От которой обоим тошно и просто хочется исполнить другую мечту. Которая, при наличии сбыточности первой, к выполнению просто невозможна. Сану заканчивает петь, когда Джунен уже возвращается из мужской уборной. Они смотрят друг на друга деликатно. Это еще деликатно, думают оба, потому что они бы смотрели друг на друга с нескрываемой страстью. Но со временем, все угасает. Кроме печали, наверное – она оседает внутри тебя как-то по-особенному, так трудно от нее избавится. Раньше они делали это вместе, когда никто не видит. Мечтали, целовались, что-то большее, что-то меньшее. Теперь же, они просто расходятся по разным комнатам, мечтая по отдельности целоваться вместе снова. Почему-то, собственные деликатность и осторожность превратились в нечто худшее, в нечто уродливее, чем было еще в самом начале. И даже если Сану решается, после того радио, где он пел эту дурацкую песню, подойти к двери комнаты Джунена, то не решается постучать. Уходит мечтать дальше о том, как деликатности и глупости обоим придет конец, даже не зная, что Джунен стоит спиной к двери, с другой стороны. Оба почему-то даже не прекращают мечтать о несбыточном. Оба почему-то не перестают наигранно общаться друг с другом за пределами этого дома мучений, мечтаний и печали. Не то чтобы они боятся расстаться. Просто они слишком деликатны, чтобы стереть из их истории это сослагательное наклонение. Целовались бы, наслаждались бы – но не получается. Но расстались бы – однако, все еще слишком любят друг друга и мечтают об одном. Деликатность не при чем, оказывается.