***
Виктор Шилов, простившись с валькириями, ради развлечения один направился отыскивать своё новое местожительство. Магическая интуиция вела его по улицам. Что будет с ним и Прасковьей, единственными обладателями дара Кводнона? Спасутся ли они, пойдут по пути света или погибнут? — он не соображал. Главное то, что сейчас он снова увидит свою спутницу по беде. Лишь бы только им и впредь держаться вместе. Стремительно перебежав дорогу, едва зажёгся зелёный, Шилов прошёл сквозь ряд растущих вдоль тротуара тополей и увидел десятиэтажку. Он тотчас определил, что именно этот дом ему и нужен. Телепортировав в один из подъездов, он оказался на лестничной площадке восьмого этажа, где одна из дверей время от времени поблёскивала серебристым светом. Виктор подошёл к двери, открыл её, проник сквозь пропустившую его магическую защиту и, пройдя по коридору, очутился в одной из комнат. Освещённая торшером, на кровати у окна спала Прасковья. Она лежала навзничь, заведя одну руку за голову. Её худое бледное лицо выглядело печально и кротко. Сжатые ресницы вздрагивали — должно быть, ей виделся сон. Виктор опустился у изголовья спящей и глядел на неё, умилённый и взволнованный. Какие бы только муки ни вынес он сейчас, чтобы никогда не омрачилось это дивное лицо, чтобы созерцать эту прелесть и невинное дыхание: она еле заметно дышала, и прядь угольно-чёрных волос, лежащая на щеке, равномерно подымалась и опускалась. Шилов подумал о четырёх погибших валькириях — Радулге, Маларе, Бэтле и Холе — и непроизвольно застонал от страха и тоски. Прасковья вздохнула, просыпаясь. Секунд пять её голубые глаза бессмысленно смотрели на юношу. Брови изумлённо взметнулись. Обеими руками она оперлась о постель и села. — Ви…тя… — вымолвила она своим птичьим голосом, непривычно нежным и тихим, — спутник мой, любовь моя… Виктор молча продолжал стоять на коленях возле постели и глядеть на возлюбленную. Ему чудился какой-то горьковато-сладкий запах. «Я видела тебя во сне, — услышал он в мозгу слова Прасковьи. — Ты нёс меня на руках по огромной, высокой стеклянной лестнице. Я слышала стук твоего сердца. Кровь буквально сотрясала его. Меня охватило томление. Я всё ждала — когда же ты поднимешься, когда оно кончится? Я хочу узнать любовь. Но знаю только тяжесть и ужас томления… Ты разбудил меня. — Её брови изогнулись, взгляд сделался напряжённым. — Ты глядишь так странно… О мой оруженосец!» Она стремительно забилась в дальний угол кровати, будто дикий зверёк. Шилов тяжело проговорил: — Иди ко мне. Девушка затрясла головой. Виктор закрыл лицо ладонью, и словно пламя охватило его — всё в нём превратилось в огонь. Едва он отнял руку, Прасковья с усилием спросила: — Что? — Не бойся. Она придвинулась ближе и передала ему свои мысли: «Я не сумела проявить себя в бою. Я плохая валькирия.» — Не кори себя. Ты ещё выучишься обращаться с копьём. Не стыдись ничего. Сойди, любовь моя! Парень протянул к ней руки. Девушка негромко вздохнула; ресницы её слегка опустились. Вдруг она так же быстро поднялась на постели и выключила торшер. Её пальцы запутались в светлых волосах Виктора… …Каждое мгновение отпечаталось в памяти обоих. Эта страстная ночь, которой так жаждал юный тартарианец и о которой так мечтал прежними мучительными ночами; эта новая жизнь, начавшаяся для новоиспечённой валькирии ледяного копья. В их головах практически не было мыслей — в них были только вспышки, безмерное счастье, приятная боль, нежные стоны, смешавшиеся в одну яркую краску. Чёрные кудри девушки разметались по подушкам; одна рука её гладила покрытую шрамами грудь парня. Вдруг Прасковья зажмурилась и громко застонала в ладонь Шилова, прикрывавшую ей рот. — Тише, милая, нас не должны услышать, — шептал Виктор, гладя подругу по щеке и чуть вздрагивая от удовольствия. Наконец он отодвинулся от девушки и испустил облегчённый стон. По всей квартире стояла тишина; в спальне слышалось лишь частое дыхание Виктора и Прасковьи. Бывшая наследница мрака засмеялась, а Шилов слегка смутился, смотря на неё. — Чего смешного? — начал было он. — Почему ты смеёшься, Прасковья? Девушка взглянула на него новым, иным взором — таким же диковатым, но неуловимо повзрослевшим. Юноша нежно заулыбался и в свою очередь посмотрел на воспитанницу Лигула глазами, полными любви и счастья. Таких глаз у него ещё никто и никогда не видел. Смеясь, Прасковья обняла Виктора за шею. Но тот не обращал внимания на то, как по её щекам потекли слёзы, — он лишь обнял девушку и прижал к себе. Такую хрупкую и беззащитную, такую любимую и родную. — Не плачь, пожалуйста, — произнёс Шилов успокаивающе. — Я всегда буду с тобой и всегда буду любить тебя. — Ви-тя… — еле выдавила валькирия ледяного копья и прижалась к тартарианцу. В груди у того разлилась приятная теплота, а сам он привстал и глянул в окно, за которым уже занимался рассвет. — Я останусь с тобой, — он приник щекой к голове девушки и блаженно закрыл глаза.***
Лучи восходящего солнца, проникавшие в окно, разбудили Виктора Шилова. Он открыл глаза, заморгал и, повернув голову, почувствовал тёплое дыхание спящей рядом Прасковьи. Её рука даже во сне лежала на его груди. Виктор отвёл с лица возлюбленной сбившуюся прядь волос, обмирая от счастья. Теперь он знает, что такое любовь! И он сделает счастливой эту девушку, смысл его жизни. — Ви-тя… — сонно произнесла Прасковья, подымая голову с плеча юноши. — Витя?! — повторила она, уже вскрикнув. — Прости меня, Праша. Я не хотел этого. Я и так наверняка нарушил кодекс валькирий! Прасковья смотрела на Шилова прищуренными глазами, в которых таилась нараставшая гроза. Виктор привстал и обнял сожительницу. — Тише, моя родная, тише, — говорил он вполголоса, пытаясь успокоить не только её, но и себя. — Всё будет хорошо; мы справимся. Скажи только: любишь ли ты меня? Девушка внимательно разглядывала лицо Виктора, удивляясь, что раньше находила его некрасивым. Высокий лоб, тонкие тёмные брови, светло-пшеничные волосы, нос уточкой, на одной щеке огромный рубец от ожога… А впрочем, какая разница, как он выглядит? Он добрый и верный, и всё тут! — Наве-о, да… — с трудом ответила она на его вопрос. — Я не уве-рена, но я не оюсь те-я… и ты не …ротиве… мне. Глаза парня излучали любовь и надежду. Он нежно поцеловал Прасковью, запустив руку в её чёрные волосы. Поцелуй этот вышел такой сладкий, что Шилов долго не хотел его прерывать. — Обе-щай… что мы будем… вме-сте… и я смогу быть свобод… при этом… Я всё-таки… тепе… …алькири!.. — Конечно, милая, но только никому ни слова! — Виктор прижался лбом ко лбу Прасковьи и расплылся в столь непривычной ему нежной улыбке. …Через некоторое время девушка сидела на кровати и улыбалась вслед уже вышедшему сожителю. «Люблю, — подумала она, — да, я люблю его… Только он отныне в моём сердце».