Голубая кровь

– Я знаю, ты здесь, – кричит во тьму Джон. (– Осторожно, Джон, – говорит ему мать однажды, когда всё еще было спокойно, когда все еще были счастливы. – Никогда не позволяй сиренам понять, что ты можешь сопротивляться их песне. Они захотят тебя забрать, сочетаться браком, завладеть. Навсегда. Тогда Джон ничего не понимает, но дает обещание. – Уотсоны – особенная семья, – напоминает ему мать, очерчивая пальцами вытатуированное крыло на его затылке. – Мы не можем пасть жертвой глубины.) Ответом ему лишь суровый ветер, подергивающий рябью темные воды. На то, что водная гладь и небеса отделены друг от друга, намекает лишь искаженное отражение луны на поверхности моря. Все вокруг столь темно, что кому-то могло бы показаться, будто Джон идет среди черной бездны. Он дрожит, желая одного – чтобы под джемпером было одето еще хоть что-то. Он выбежал из дома без пальто, даже без подходящей обуви. Его кожа онемела от холода моря и ветра, а теплое дыхание облачками поднимается в воздух. Из воды никто не выходит, но Джон знает, что он наблюдает. Он всегда наблюдает, выжидает, делает выводы обо всех и каждом. – Я больше не попрошу, – повторяет Джон, чувствуя себя обнаженным, выставленным напоказ. – Мы оба знаем, что ты заманил их сюда, а теперь ждешь моего ответа. Волны накатывают и отбегают обратно, равномерными всплесками по песку, когда Джон слышит первые такты жуткой мелодии. Это объятие задыхающейся скрипки, оттененной низким тембром виолончели и баритоном. Это песнь мрачных созданий, колдовства и танцующих черепов. Кожу Джона покрывают мурашки, но не от страха – от предвкушения, и он наблюдает, как голова с темными кудрявыми волосами показывается из-под воды. – …Шерлок, – шепчет он, вглядываясь в прорези глаз сирены. В ответ он получает острозубую улыбку. Джон медлит, и когда сирена открывает рот, слышится пение прекрасного голоса: – Будешь ли ты моим спутником в пучине? (День, пляж, обнаружить рыбака, собирающегося вонзить крюк в маленького мальчика, лежащего на песке. Вмешаться. Злодей протыкает ему плечо, прежде чем Джон успевает скрутить и вырубить ублюдка. Он падает на песок, думая о том, что истечет здесь кровью, умрет в одиночестве… Но он не умирает, нет, не умирает. Человек-рыба (Джон видит хвост, самый настоящий хвост), не поддерживая более личины мальчишки, оборачивается рослым мужчиной, притягивает его к себе и целует…) Доктор стискивает зубы: – Тут у меня нет выбора. Ты шантажировал меня, – но все же дыхание Джона ускоряется. Шерлок поднимает перепончатую руку, протягивает ее, словно приглашая: – О, у тебя всегда был выбор, дорогой Джон. (– Что ты такое? – позже спрашивает Джон, пораженный только что рассказанной ему человеком-рыбой историей его же собственной жизни. Шерлок улыбается, изгиб его рта направлен вверх, как у акулы. – Я даже близко не настолько интересен, как ты, Доктор. Ты и правда ничего не чувствуешь, когда я говорю с тобой? Никаких стремлений, никаких необычных эмоций? – Ничего, – отвечает Джон, озадаченный допросом. – А должен? Это плохо? Человек-рыба наклоняется к нему и шепчет: – О, нет, Джон. Это очень хорошо, безусловно хорошо. Я не смогу передать словами, насколько скучно видеть одну и ту же реакцию на мою песнь, каждый раз…) – Ты забрал всю деревню. Фырканье. – Я пел, и они пришли. Нет моей вины в том, что они не обладают той же занимательной кровью, что и ты, душа моя. Его рот сжимается в тонкую полоску, но Джон все равно балансирует на грани, где вода встречается с песком. – Отпусти их, – говорит он. – Они здесь ни при чем. Изящный раздвоенный хвост Шерлока ударяет о воду, сливаясь с черной рябью. – О, но они при чем, душа моя. Они стали при чем в тот момент, когда ты сделал их оправданием для отклонения моего предложения. – Не они мое оправдание… – Разве жизнь на поверхности не скучна, не утомительна? Не тратишь ли ты впустую самого себя, заботясь об этих идиотах и кретинах, которые даже не глядят на тебя? Я могу дать тебе куда больше, Джон. Я могу обещать тебе смерть и поля брани, разрушения и тайны, – кажется, капли на лице Шерлока мерцают в лунном свете. – Просто стань свободным. (– ...Ты сирена, – Джон стоит на причале, чувствуя оцепенение. Голова мужчины появляется над поверхностью. – Ну конечно же, сирена, а ты как думал, чем я являюсь? – Я не знаю! – огрызается Джон. – Селки*, может, даже тритон или результат какого-то генетического эксперимента, но уж точно не… – он запускает пальцы в волосы. Ему хочется кричать, но вместо этого он лишь говорит: – Я больше не смогу встречаться с тобой. Раздается громкий всплеск, и Шерлок подтягивается на причал, с видом жестоким, диким – Джон никогда его таким не видел. – Что…? Почему? Я этого не вынесу! – Ты знаешь почему! – кричит Джон. – Ты знал с тех самых пор, как я не поддался твоей песне! – и это даже не половина причин. Исчезновения последних десяти лет. Тела, запутавшиеся в рыболовных сетях. И всё это он. И, несмотря на всё это, Джону действительно нравилось разговаривать с ним… Тишина. – Джон, – напевает создание, тянется к нему. – Все они не имели значения, Джон, обычные смертные, глупые до того, чтобы утопиться в море. Совсем не такие, как ты… Он не слушает, он отворачивается.) – Ты оставишь их в покое? Навсегда? Сирена кивает: – Конечно, если ты пойдешь со мной. Он не сдается, Джон это понимает. Он будет бороться до последнего вдоха, но он обязан защитить свою сестру, Молли и остальных. Это всё из-за него. Он накликал это на них. Медленно и спокойно, без намека на хромоту, Джон Уотсон заходит в воду.